В своей колонке директор раздела Преклонение Сергей Жданов, коренной киевлянин, рассказывает об Украине и о том, каково думать на трёх языках, быть частью древнейшего народа на земле и наблюдать трансформации друзей.

Я родился в Советском Союзе, а в четыре года, не выходя из дома, стал гражданином Украины. Новая страна в моей памяти начинается с карбованцев — переходной валюты, измерявшейся тысячами и миллионами. Бумажки были маленькими и всегда серо-буро-малинового цвета. Потом появилась чёткая гривна, а разливной квас и сливочное мороженое в стаканчике вместо пятидесяти тысяч купонов стали стоить пятьдесят копеек. Бабушки и дедушки учили меня украинским поговоркам и рассказывали советские истории. Отец придумывал мне смешные клички на украинском, прививал любовь к американской музыке и японской технике. Мать обучала меня английскому и воспитывала любовь ко всему европейскому. Во дворе любимыми анекдотами моих друзей были байки про грузин — в них речь всегда была про секс. Сейчас в Украине почему-то не особо шутят про грузин, зато губернатор одесской области Михаил Саакашвили сам по себе как комедийный аттракцион. Мои любимые анекдоты были про чукчей, которых в детстве я почему-то всегда путал с евреями, — Роман Абрамович до сих пор кажется мне сказочным персонажем. Чукча не читатель, чукча писатель. В школе, дома и на улице я узнавал, что такое суржик. Учителя, спотыкаясь о каждое слово, с трудом читали методички на украинском и с облегчением объясняли их на русском. В школе нас учили, что правильно говорить «в Украине», а не «на Украине». Никакая мы не окраина, это всё Россия обзывается. Недавно по радио я слушал Сергея Доренко, и он убеждал слушателей, что окраиной Украину называли поляки, а не русские. В четвёртом классе (до сих пор не понимаю, почему я не перескочил из третьего в пятый) нам полгода преподавали русский язык, это было сплошным мучением, и ученики хлопали в ладоши, когда классный руководитель сообщила нам об отмене уроков русского. Сейчас украинский я знаю хуже, чем английский, а правильно разговаривать и писать на русском меня по большей части учили мои грамотные девушки.

Мой школьный директор первым познакомил меня с тем, что такое украинская идея. С младших классов мы изучали культуру Украины параллельно с мифами Древней Греции, и до конца школы украинской литературы было столько же, сколько и зарубежной. В первых классах на конкурсе по чтению украинских стихов я рассказал «Я помню чудное мгновенье» Пушкина и занял второе место. Мой директор был четыре раза женат, у него было много детей. Несколько своих квартир он раздал бывшим жёнам, и, когда я учился в старших классах, директор поселился на втором этаже спортзала. Учителей он вдохновлял на занятия йогой и тщательно воспитывал нашу учительницу по украинскому языку и литературе. Иногда эта пожилая дама, задав классу задание, отворачивалась, открывала шкафчик, незаметно дёргала рюмашку-другую и иногда чудила на уроках. Однажды по срочному поручению Министерства образования под руководством этой учительницы мы писали изложение на украинском языке. Это был отрывок из повести. Главного героя, простого украинского парня, татаро-монголы забирают в плен и вместо того, чтобы убить, надевают ему на голову кожаную шапочку, плотно облегающую черепушку. Кожа начинает медленно сохнуть на солнце и постепенно стягивается, затрудняя кровообращение в голове. Бедный юноша, брошенный монголами без еды и воды, бродит по степи и медленно сходит с ума. Фамилия у этой учительницы украинского тоже была замечательная — Однорог.

Однажды наш директор собрал старшие классы в актовом зале и представил нам невысокого усатого профессора, который зачитал нам часовую лекцию. Рассказывал профессор о том, что Ноев ковчег высадился не на Арарате, а в Карпатах, украинский народ — древнейший в мире, а все остальные языки происходят от украинского. В школе, играя в компьютерные игры, я любил параллельно послушать Михаила Задорнова. Мне нравилась тональность его голоса. Несколько лет назад подруга показала мне передачу «Гордон Кихот», в которой, к моему удивлению, Задорнов всё тем же приятным голосом повторяет слова профессора из актового зала моей школы. Только теперь древнейший народ — славяне, древнейший язык, соответственно, — славянский, а Ноя можно и не упоминать, потому что он просто теряется на фоне десятков тысяч лет нашей славной славянской истории, как Джон Траволта, пришедший в рок-клуб с ожившими суперзвёздами. Когда я выпускался из школы, одна из моих завучей ходила на сносях, по слухам, от нашего директора. Видимо, он решил отдать жене и ребёнку спортзал на втором этаже, а сам собирался переехать в школьный тир в подвале.

Когда я учился в девятом классе, в мужском туалете мне показали видео. На нем пьяный пузатый мужчина обнимал двух улыбающихся парней и яростно размахивал рукой, в которой была зажата сигарета. Я слышал слова: «Джордж, сраный ковбой… Доллар-доллар-доллар… Грязная бумажка… Ни души бля…». Мы с одноклассниками дико хохотали и затем шли на пару по зарубежной литературе. Там нам пришлось одному за другим на память пересказывать отрывок из Гоголя о том, что редкая птица долетит до середины Днепра. На следующий день, прогуливая уроки, мы с одноклассником по кличке Сруль ехали и обсуждали, как он собирается набить себе татуху с украинским трезубцем на бицуху. Потом он рассказывал, что они с пацанами наелись мускатного ореха, но их так и не пропёрло. Папа Сруля приучил его к украинской культуре и преподавал в нашей школе ушу. Его мама читала о магии у Папюса и стоически переносила панкующего подростка. Через год мой друг таки набил себе трезубец на бицуху и заявил, что впредь его нужно называть Сатурном. До окончания школы он успел побывать металлистом, панком, скинхедом и антифашистом. После школы, чтобы его не забрали в армию, он пять лет подряд учился на первом курсе. Сначала сдавал экзамены сразу в несколько вузов, потом успешно поступал в один из них, сдавал первую сессию, а уже ко второй его отчисляли за прогулы. К двадцати трём годам он стал сформировавшимся алкоголиком и работал администратором в ночном клубе с игровыми автоматами. Но потом повстречал порядочную девушку. С ней он бросил пить, продолжил говорить на украинском и стал готовиться к эмиграции в Израиль. Сначала Саша в знак протеста носил длинные волосы, потом побрился налысо и оставил на голове оселедец. Оселедец превратился в панковский ирокез, который Сатурн гордо обмазал пивом, срезал с головы и после прибил застывшие волосы к стене над кроватью. Из лысого парня он превратился в коротко стриженого мужичка с планами на семью и работой в кино.

В июне 2012 центр Киева пах жареными сосисками и был наводнён пьяненькими европейцами, приехавшими поболеть за свои команды на чемпионат Европы по футболу. Особенно мне запомнились голландские здоровяки в оранжевом. В мае 2013 я прогуливался по центру города и понял, что вокруг больше русских туристов, чем киевлян. Русских в Украине можно распознать разве что по характерному акценту — пока он молчит и ест свой хот-дог, пузатый москвич неотличим от пузатого киевлянина. В 2014 году центр города разделился на гражданских и тех, кто при исполнении, стал пахнуть полыхающими шинами и снова заговорил на суржике. В 2016 на Крещатике пахнет весной, ностальгирующие ребята жгут костры в мусорных баках, и никто особо не разговаривает. А вот конкретно сейчас, в 22:14 23.02.16, я сижу на кухне и думаю, что я не могу в этот раз закончить рассказывать про центр Киева и про бушующие моря, поэтому позже я продолжу, а сегодняшнюю колонку закончу цитатой из Оруэлловсокого «1984»: «Первая и простейшая ступень дисциплины, которую могут усвоить даже дети, называется на новоязе самостоп. Самостоп означает как бы инстинктивное умение остановиться на пороге опасной мысли. Сюда входит способность не видеть аналогий, не замечать логических ошибок, неверно истолковывать даже простейший довод, если он враждебен ангсоцу, испытывать скуку и отвращение от хода мыслей, который может привести к ереси. Короче говоря, самостоп означает спасительную глупость».