Двадцатого мая прошла инаугурация нового президента Украины Владимира Зеленского. Последние несколько месяцев россияне и украинцы внимательно следят за всем, что с ним связано, и гадают, выполнит ли он свои обещания. Самиздат публикует историю Романа Гаврилина, который узнал нечто важное о Зеленском задолго до предвыборной кампании, дебатов на стадионе и президентского кресла.

«Та самая история» — это легендарная рубрика, которая и делает самиздат самиздатом, трансформируя наших читателей в наших авторов. Вы тоже можете отправить нам свою историю. Пишите нашим редакторам Косте Валякину и Семёну Шешенину.

Начну издалека. В Украину приходит 2014 год: бьют куранты, горят бенгальские огни, бьют студентов, горят правительственные учреждения. Задорно пританцовывая, по стране шагает матушка Анархия.

Вдоволь нагулявшись по свободолюбивым регионам, она, наконец, зашла на огонёк и в консервативный Донецк. Первое время Анархия у нас проходила довольно скучно  —  пару десятков не определившихся с профессией молодцев захватили Обладминистрацию и два месяца ходили по периметру с железными палками, как недоразвитые монстры из старого РПГ.

Некоторые сочувствующие приходили после работы к зданию, сидели на парапетах, пили водку и слушали Розенбаума, который орал из репродукторов революционеров. Основную же часть горожан дух свободы обошёл стороной  —  все продолжали трудиться и с нарастающей тревогой следить за событиями через средства массовой информации.

Тринадцатого марта большой проукраинский митинг на площади Ленина закончился драками и поножовщиной.

Я стою за баром, разместив планшет между раковиной и пивной станицей, и смотрю прямую трансляцию побоищ на Майдане. В будни к нам почти никто не заходит, поэтому у меня достаточно свободного времени на то, чтобы сойти с ума вместе с остальными соотечественниками. На экране лопающиеся бутылки с горючей смесью и шеренга правоохранителей, которая стоически терпит удары цепями. Революционеры наступают, и мои зеркальные нейроны наступают вместе с ними: сердце колотится, как при просмотре футбольного матча.

После смены я иду домой и веду войну в комментариях политических пабликов.

Весь город разделился на своих и чужих. Для меня и моего окружениями чужими стали приверженцы Новороссии, и, положа руку на сердце, вряд ли это случилось из-за разногласий по поводу соглашений о евроассоциации. Скорее, водораздел произошёл по эстетическим соображениям: флаг ДНР идеально сочетался с радио «Шансон» и бежевыми сандалиями на бежевых носках.

Мне не хотелось ограничивать свою гражданскую позицию репостами из паблика «Анти-Ватник», поэтому я решил пойти на следующий проукраинский митинг, который был назначен на 17 апреля в парке Победы.

На одной из тренировок по тайскому боксу прошёл слух, что все желающие могут присоединиться к боевому крылу «Правого сектора» для охраны митинга от монстров.

Перед началом действа мы с товарищем пришли на тайную встречу, которая проходила неподалёку  —  на футбольной площадке общеобразовательной школы № 5. Я, мой товарищ и ещё десять с половиной ультрасов «Шахтёра» слушали инструкции, которые читали несколько умудрённых опытом мужчин, приехавшие в Донецк с запада страны. Из средств защиты нам были выданы фаера и огородные перчатки.

На протяжении всего митинга толпа эрпэгэшников дежурила неподалёку. Коленки потрухивали, но всё закончилось мирно.

Спустя две недели мы перешли Рубикон: 28 апреля несколько тысяч проукраински настроенных граждан собрались у стадиона Олимпийский и, вооружившись жёлто-голубыми флагами, двинулись по улице Артёма в сторону Северного автовокзала. К «боевому крылу» присоединилось ещё несколько моих близких друзей, и мы, захватив на этот раз биты и кастеты, плечом к плечу двигались в голове колонны.

Десять с половиной ультрасов жгли фаера и пели воинственные песни. Положа руку на сердце, накалять и без того накалённую атмосферу мне казалось неуместным, поэтому в воинственном хоре я участия не принимал.

А дальше происходило то, что никто из участвующих никогда не забудет: с правого фланга зашла армия монстров-эрпэгэшников, вооружённая милицейскими щитами, молотками и железными прутьями.

В толпу полетели светошумовые гранаты, какой-то босс в тельняшке (+10 к ярости) застопорил колонну.

Потом были взрывы, осколки, крики, паника и давка. Я, мои товарищи и ещё десять с половиной ультрасов потерпели разгромное поражение от превосходящих сил противника.

Всё перемешалось. Мне повезло  —  я ушёл целым. Тем, кто не успел ретироваться, досталось крепко. Кто-то даже попал в плен.

В этот день украинский Донецк умер. Было обидно от поражения, было обидно от того, что нас не поддержали бойцы из других регионов, было обидно, что российские СМИ называли нас зачинщиками побоища. А ещё было обидно от того, что бар, в котором я работал, закрылся. Закрылось всё. Монстры начали выискивать и пытать недобитых проукраинских дончан.

Мониторя новостные ленты, я обнаружил себя, идущего во главе колонны, на видеороликах с названиями вроде «Бандеровская нечисть в Донецке», после чего побрил голову налысо и ушёл в подполье (переехал к бабуле на дачу).

Я был очень, очень глупым человеком. Кровь кипела, я злился, поливал бабулины кабачки из шланга и твёрдо намеревался уехать к Семенченко в батальон «Донбасс». Подкупала харизма: комбат побеждал злодеев в каждом ютуб-ролике и никогда не снимал маску, словно Спайдермен.

Сейчас трудно понять, что меня удержало,  —  может, мама, может, старший брат, а может, и страх. Но, просидев месяц на даче, я поехал не в батальон, а в Киев. Почти все, кого я знал, почти все, с кем мы ходили на этот последний митинг, поехали в Киев.

Столичная жизнь оказалась суровой. Барменам платили так же, как и в Донецке, только теперь гривна обнищала вдвое и появилась новая расходная статья  —  аренда квартиры. Я устроился сразу в 265 заведений, с дневных смен шёл на ночные, с ночных на дневные, вместо воды пил бальзам «9 сил», засыпал за стойкой и видел во сне Семёна Семенченко, призывающего меня бросить эту жалкую суету и вступить в ряды батальона «Донбасс».

Спустя месяц мне подвернулось место в приличном заведении  —  кафе «Карпаччо» на Днепровской набережной, 25.

Уютное итальянское кафе оказалось излюбленным местом отдыха ребят из «Квартала 95». Они обедали и пили вино в семейном кругу практически каждые выходные. К нам ходили все участники коллектива, кроме Зеленского.

Стоит отметить, что Кошевой и ребята вели себя весьма культурно, никого не обижали и всегда оставляли чаевые.

Как-то я спросил старшего бармена Юру:

— А Зеленский сюда не приходит?
— Нахуй он тут нужен,  —  ответил Юра,  —  нам тут такие мудаки не нужны.

Мнение старшего бармена Юры было для меня авторитетным. Он хорошо разбирался в вине, говорил уверенным басом и чем-то походил на Челентано.

Понимая моё бедственное положение, он давал мне больше рабочих смен. Помогал глубже разобраться с профессией и терпеливо посвящал в тонкости технологического процесса.

Юра любил проводить вечера с прекрасными дамами, поэтому зачастую он звонил мне в мои выходные и просил подменить его за стойкой на вторую половину дня. За деньги, конечно же. Юра очень любил дам, поэтому полных выходных у меня не бывало. Положа руку на сердце,  они мне и не требовались. Я был гол как соко́л, поэтому после каждого его звонка я резво натягивал джинсы и мчался на Осокорки.

Я относился к Юре с почтением, но одна из официанток отзывалась о нём пренебрежительно. Она говорила мне, что он бывший милиционер, хитрый жук и мне стоит держать ухо востро.

Через пару месяцев Юра, вернувшись из итальянского отпуска, выдал мне зарплату, недосчитав добрый десяток смен. Я скромно указал ему на эту оплошность.

— Братан, да не вопрос, ты думаешь, я тебя кинуть хотел? Нахуй оно мне надо?  —  возмутился Юра и пересчитал мой оклад.

Однажды у нас проходил корпоратив каких-то людей, связанных с правоохранительными органами. Перед началом действа король банкета протянул мне пакеты с алкоголем и пообещал, что я могу забрать себе всё, что они не успеют выпить. Пил я тогда беспробудно, поэтому я воспользовался случаем и забрал одну из оставшихся бутылок «Финляндии».

На следующий день в кафе приехал представитель правоохранительных органов и потребовал бонусы назад. Я вернул остатки, за исключением той самой бутылки. Через пару часов мне позвонил Юра и сказал, что уважаемые люди недосчитались бухла, пожаловались хозяйке — и та приняла решение отстранить меня от должности бармена «Карпаччо».

Сердечно сожалея о произошедшем, Юра попросил меня доработать ещё неделю.

Двадцать шестого ноября Юрий «Юзик» Корявченков отмечал 30-летие в нашем заведении. Мы работали в закрытом режиме. На праздник приехала вся команда «Квартала», Сергей Сивоха, какая-то модная актриса из Москвы и даже сам Владимир Зеленский.

Праздник прошёл задорно. По просьбе Юрия Крапова я беспрерывно производил сангрию, которую тут же с ним и распивал. Набрались все, кроме Зеленского. Если мне не изменяет память, то он уехал раньше всех.

Это всё, что я знаю о Зеленском. Зарплату за последний месяц Юра мне не заплатил, сославшись на плохое настроение хозяйки, и, не имея возможности рассчитаться за аренду квартиры, я с пустыми карманами вернулся в Донецк.

Это всё, что я знаю о Юре.