Ежегодно в белорусскую милицию поступает около пятисот заявлений о пропаже людей. Кто-то сам возвращается домой, остальных, как правило, находят меньше чем за десять дней. Организацией волонтёрских поисков в Беларуси занимается поисково-спасательный отряд «Ангел» (в России такие поиски организует «Лиза Алерт»). Это частная организация, которая существуют за счёт пожертвований. Минский журналист Алексей Карпеко вместе с волонтёрами принял участие в поисках десятилетнего Максима Мархалюка прошлой осенью. Об одном дне белорусских волонтёров в Беловежской пуще он написал для «Батеньки». «Это едва ли не самая крупная волонтёрская поисковая операция за всю историю независимой Беларуси, — пояснил Карпеко. — История всего за полгода обросла таким количеством слухов и легенд, что про неё уже можно снимать сериал в стиле „Твин Пикса“».
Максим Мархалюк пропал 16 сентября. Взяв велосипед, он уехал вечером в лес за грибами. И пропал. Его поглотила знаменитая Беловежская пуща, остатки реликтового первобытного леса, который сохранился в Беларуси и Польше, разделённый между ними. Говорят, в глубине пущи, куда пускают далеко не каждого, сохранились древние языческие капища.
В первый же день пропажи, около шалаша, где собиралась местная детвора, был найден велосипед Максима, а ещё лукошко с грибами, на котором были отпечатки неизвестного человека. Больше никаких следов не нашли.
3 утра
Машина с волонтёрами встретила меня на окраине Минска, в Уручье. Было раннее утро, которое ещё неотделимо от поздней ночи. Ехать предстояло на окраину Беларуси, а сбор в лагере волонтёров был назначен на девять утра, и опаздывать не стоило.
Беларусь в пять часов утра объята туманом. Молочно-белый, он обнимает деревья, лежит в лощинах и на полях, дымится над прудами, озёрами и реками. Диск солнца в утреннем тумане багровый, раскалённый, смотришь на него сквозь густую пелену тумана.
Спящая, забытая страна. Проезжая утренние провинциальные городки, или, как говорят в Беларуси, «мястэчкі», ты видишь безлюдные улицы, деревянное идолище на центральной площади, «касцёл» (костёл) и церковь, расположенные рядом. Заброшенные синагоги как знаки ушедших времён.9 утра
Агрогородок Новый Двор находится в Гродненской области, на юго-западе Беларуси, недалеко от границы с Польшей, на территории Национального парка «Беловежская пуща». Население всего 782 человека, по переписи 2013 года. В городе есть церковь и заброшенная синагога. Это небольшой типичный городок Беларуси, закинутый посреди лесов.
В лагере собралось больше тысячи волонтёров со всей страны. Здесь одинаково много и мужчин, и женщин. Утром холодно, пасмурно: как бы не было дождя. Жужжит в воздухе квадрокоптер. Все в светоотражающих жилетах, в камуфляжной одежде. Кто-то обматывает ноги целлофаном и скотчем, чтобы защититься от клещей. Знатоки на это смотрят с усмешкой, потому что ноги в таких условиях адово потеют, а пот из-за целлофана не испаряется.
Волонтёры, приехавшие сюда, скорей похожи на разномастный сброд из мира «Безумного Макса» или «Сталкера». Разве что ружей не хватает. Зато почти у каждого мужчины на поясе болтается охотничий нож.
Лагерь добровольцев раскинулся на территории школьного стадиона. Здесь раздают еду, наливают горячие чай и кофе, выдают воду. Всё это делается силами волонтёров. Люди передают сюда крупы, тушёнку, растворимое пюре, кофе, чай, сахар, воду. Школа и местный исполком на выходные разрешили использовать свои помещения.
Волонтёров делят на группы и отправляют на поиски. В каждой группе от 20 до 80 человек, в зависимости от того, насколько большие участки они будут проверять. Кроме добровольцев в отряде всегда есть представители МЧС и лесники.
Вся территория вокруг деревни разбита на квадраты. Волонтёров отправляют проверять только лес, болотами занимаются спасатели и военные, а водоёмами — водолазы.
Отдельным лагерем на окраине городка расположился МЧС со своими «вертушками», государственная пресса, следаки и военные. Туда простым смертным доступа нет.
Ощущение самодеятельности не покидало с самого начала. То и дело по громкой связи объявляют, что ищут среди добровольцев опытных следопытов, охотников или хотя бы просто тех, кто умеет пользоваться компасом и ориентироваться по карте. Выясняется, что приехало огромное количество профанов, не имевших никаких знаний о том, как искать людей в лесу.
Над головой пролетают вертолёты МЧС, они кружат над лесом весь день в попытках заметить среди деревьев мальчика. По ночам на них же проверяют окружающую территорию с помощью тепловизора. Ощущение кинематографичности происходящего не покидало меня с того момента, как мы заехали в лагерь. Мимо меня пронеслась банда волонтёров на квадроциклах, лица закрыты банданами.
Воздух словно плотный от ожидания. У всех чувствуется нетерпение перед выходом в лес и лёгкое возбуждение. Кто-то тут ещё с пятницы, кто-то только приехал. Но все бодры, пьют кофе из пластиковых стаканчиков, обсуждают последние слухи.
Слухи распространяются быстро и чаще всего абсолютно недостоверные. Они наполнены тайной и местечковым безумием. Якобы где-то видели какого-то мальчика на опушке леса, но он, заметив волонтёров, убежал, или что с вертолета видели парня, который прятался среди деревьев. Все эти разговоры и слухи никак не подтверждаются и чаще всего официально опровергаются, но это не мешает людям в них верить.
В компании рядом со мной оживлённо спорят о том, что стало с мальчиком, здесь это самая ходовая тема:
— Я тебе говорю, местные что-то скрывают.
— У тебя паранойя.
— Да? Тогда почему родители мальчика перестали контактировать с прессой? Почему мать пропавшего запретила следователям общаться с их старшим сыном? Они что-то знают, но никому не говорят.
Я попадаю в отряд из 80 человек. На нас всего шесть координаторов и три рации. Координаторы — молодые парни и девушки, лет по двадцать пять, из региональных отделений поискового отряда «Ангел». Они хоть и опытные в поисках, но умения руководить им явно недостаёт, ребята оказываются не готовы к такому количеству людей.
Около 10 утра
Оказавшись в стареньком уазике районных МЧСников, мы, подпрыгивая на ямах, направляемся в сторону нужного участка леса. Когда проезжаем по деревне, на колонну безразлично смотрят местные. Они стоят у заборов, о чём-то между собой переговариваются, но на их лицах нет эмоций. Глядя на это из окна уазика, один из спасателей замечает:
— Ты посмотри, местным уже всё равно, в поисках одни приезжие участвуют.
— Ну а что, жизнь-то продолжается, да и картошка не убрана, и грибы попёрли как бешеные.
— Попригоняли людей из двух областей. Я слышал, спецподразделения МЧС и солдат болото загнали проверять. А вчера всю ночь над лесом вертолёты кружили с тепловизором, говорят, нашли пару точек, нас потом отправляли туда. И нифига там не было.
— А волонтёров?
— Волонтёров не трогали, только нас. Мы государственные люди, нас можно, мы же на зарплате.
— А слышали, что они сегодня говорили? Загнать парня как зверя.
— Да, докатились, он уже как зверь для всех. Хотят его выгнать из леса, как животное.
— Да ты посмотри на них, все с ножами, ничего не стесняются.
— Ну а что ты хотел, всем же говорят, что здесь рыси водятся и волки. У нас же на каждом дереве по рыси, которая так и норовит прыгнуть на кого-нибудь.
Около 11 утра
Наш квадрат оказывается километрах в пяти от деревни.
Вдоль дороги выстраивается цепочка из нашей группы. Она растягивается метров на четыреста. Проводят быстрый инструктаж, объясняют, как двигаться, когда останавливаться, что проверять и на что обращать внимание.
В лесу цепь из людей постоянно рвётся, кто-то выбегает вперёд, кто-то, наоборот, отстаёт. То разбегаются друг от друга, то сбиваются в кучу. Большинство волонтёров впервые участвуют в поисках, они неопытны, своенравны и считают, что знают, как правильно. Чем больше группа, тем сложнее её координировать, а если раций мало, то практически невозможно.
Лес, в который мы вошли, ещё не был «той самой пущей», хотя бурелома и непроходимых мест в нём оказалось предостаточно. Выглянуло солнце, и начало припекать.
Цепь двигается медленно, часто останавливаемся, это многих раздражает. Время от времени вспыхивают споры с координаторами, кому-то не нравится, как они руководят.
«Ваня, выключи ты эту рацию и пошли как идём, не будем останавливаться, а то мы так один километр целый день будем идти, — возмущается парень с надписью «Ivatsevichi Ultras» на майке. — Эти координаторы школу хотя бы закончили? Или хотя бы армию? Понабирали по объявлениям».Ваня злится и ругается с координаторами. Через минуту цепь из людей вновь стоит.
Чем дальше мы уходили от дороги, тем первобытней и прекрасней становился лес. Солнечный свет пробивался через листву, и её шелест заглушал остальные звуки. Утренняя прохлада пропала. Люди, одевшиеся тепло, покрывались потом, быстро уставали, им был жарко. Воды взяли мало.
Вскоре набредаем на сарай-кормушку, где свалены тюки сена.
Кто-то высказал надежду, что Максим там. Но внутри никого не оказалось.Пройдя первый участок леса, выходим на поле. Люди так разбежались друг от друга, что последние из лесу вышли лишь минут через десять. Мы прошли чуть больше километра, что заняло около получаса. Поиски в этом квадрате ничего не дали.
Местные МЧСники после первых поисков уходят. Мол, у них приказ был проверить только этот лес, и они возвращаются на базу для дальнейших указаний. Увидим мы их только вечером, когда вернёмся на базу: они будут вальяжно лежать на траве и отдыхать.
«Очень сложно, когда в отряде много местных. Он в этих лесах двадцать пять лет грибы собирал и считает, что знает, как нужно правильно искать, таких постоянно надо убеждать что-то сделать, на это тратятся время и силы, которые можно было бы направить на поиски», — делится мнением один из координаторов.Наш отряд разделился на три меньшие группы. Одна отправилась проходить лес в обратном направлении, в сторону машин. Две других ушли проверять небольшие рощи.
Вдали, на окраине леса, видна какая-то фигура в красной жилетке. Согласно описаниям, парень был как раз в такой. Координаторы отправляют одного из своих проверить. Но вскоре он возвращается, взмыленный, взбудораженный. Выясняется, что это был один из военных, что стоят на перекрёстках и в различных точках осмотра, чтобы отслеживать передвижения из разных секторов. Однако эта новость оказалась у него не главной:
— Иду я по лесу, смотрю — собака. Думаю — заблудилась. А потом подхожу чуть ближе и вижу, что нихуя это не собака, а, блять, ВОЛК. Ну я попятился и медленно-медленно оттуда свалил. Лучше по этим лесам в одиночку не лазить.
Мы доходим через поле до чистого соснового леса. Ветер продувает его, здесь нет кустов, только мох и высокие сосны. Спрятаться негде. На краю рощи находят куртку детского размера, которую уже успели обжить пауки и наплести там небольших паутин, рядом валяются сношенные туфли. И хотя куртка и ботинки не подходят под описание, часть людей начинает играть в детективов:
— То есть вы считаете нормальным, — спрашивает одна из девушек, любящая озвучивать различные «страшные» версии произошедшего с пропавшим мальчиком, — что вот так просто валяются какие-то детские шмотки в лесу?
— А что, вы думаете, здесь действует какой-то языческий культ как в «Настоящем детективе»? — подъёбывает её один из волонтёров.
Девушка замолкает, но она явно не удовлетворена ответом.
Координаторы фотографируют куртку и ботинки, помечают место на карте и двигаются дальше. Пройдя сосновый бор, мы снова оказываемся в поле. Теперь объединяемся со второй группой из нашего отряда.
На очередном привале со мной делится шоколадкой какой-то волонтёр. Ветер колышет траву. Сколько хватает взгляда, нас окружают тугие деревья, качающиеся на ветру, и поля. Кроме нашей группы, вокруг больше ни души. Безлюдность. Здесь ощущаешь первобытную мощь этого места, её хтоническую природу. Пуща не делает только добро или только зло. Она сама природа — карающая и дарящая.
Люди, которые ушли к машинам, не вернулись.
По лесу валяется огромное количество различных костей и черепов. Оно и понятно: в этом лесу водятся и волки, и медведи, и лисы. Но звери избегают встречи с крупными группами людей.
Мы входим в очередную рощу — сплошной бурелом. И тут крики откуда-то сбоку:
«ААА, БЛЯТЬ, ЁПТВОЮМАТЬ, ААААА!»
Слышится треск ветвей, кто-то из чащи прорывается к полю, не разбирая дороги. Лишь успеваю подумать: «Бля, на медведя напоролись...» Из лесу вылетает косуля и прыжками уносится через поле.
На очередном привале ко мне подходит Михаил, лет за тридцать, бывалый охотник, приехал сюда из Гродно, говорит, что его десятилетний сын рвался вместе с ним, но, к счастью, он его не взял — и не жалеет:
— Наши поиски — это не столько надежда найти его живым, сколько вообще узнать о его судьбе. Вряд ли он ещё жив. Потому что не может такого быть, чтобы так много людей искали его уже больше недели и не могли ничего найти.
Ближе к вечеру отправляемся в обратный путь. Проверив ещё несколько участков леса, выходим на дорогу и уже идём по ней.
«Это впервые на нашей памяти такие сложные и массовые поиски. Обычно у нас в поисках участвует человек тридцать-сорок максимум, а на этот раз цифры идут уже на тысячи. Конечно, организация хаотичная, никто с таким большим количеством людей дела не имел, — рассказывает координатор. — У нас были поиски и пять дней, когда бабушка в лесу заблудилась, мы её потом нашли живую, спокойно себе спала в какой-то ложбине, а все эти дни питалась ягодами и растениями».
За почти семь часов поисков мы нашли несколько неопознанных следов, несколько курток, одна из которых детская, и старые ботинки сорокового размера, которые вряд ли принадлежали десятилетнему мальчику. Другие группы тоже ничего не нашли.
Мальчик исчез, словно его поглотила белорусская хтонь.
Около 6 вечера
В лагере тем временем кипит жизнь. Подвезли горячее питание. Все устали, в паутине, в грязи: несмотря на то, что стояла тёплая погода и не было дождя, в лесу сыро и много луж. Воду грели на переносных газовых плитках и в чайниках, подключившись к единому бензиновому генератору.
За это время в лагере появилась автолавка «Белкоопсоюза». Кому-то волонтёрство и бесплатная помощь, а кому-то — бизнес.
Ближе к семи вечера приехали военные с полевой кухней и обеспечили лагерь горячей пищей. Те, кто здесь с пятницы, собираются уезжать, но их место занимают новые. Большинство ночуют в машинах, кто-то — в палатках или квартирует у местных.
Ночью никаких вылазок не будет. МЧС планирует ещё раз проверить весь лес с помощью тепловизора на вертолётах. Но этот поиск, как и предыдущие, ничего не даст.
Добровольцы разъедутся, заведут уголовное дело. Правда, версия с похищением или убийством не будет основной. Болота будут неоднократно проверены. Все водоёмы в округе будут исследованы водолазами. По лесу будут рыскать кинологи с собаками. Даже экстрасенсы будут в этом участвовать.
Но парня так и не найдут.
Вечером я уезжаю на попутной машине обратно в Минск. Многие остаются на второй день, но мало кто надеется найти мальчика живым. Мы выезжаем на главную улицу агрогородка Новый Двор, местные жители всё так же стоят возле своих заборов, смотрят на машины волонтёров. Садится солнце.
Сердце настоящей Беларуси живёт в полупустых сёлах, в зоне отчуждения, в посёлках на Западном Буге и в сёлах северных озёр, в полуденной жаре площадей белорусских мястэчак. В старых, пустых, уже почти забытых хуторах далеко от основных дорог. В дремучей Беловежской пуще или в болотах Ельни, в изрезанных речками и затапливаемых по весне полесских лесах.
Будут новые поиски, которые тоже ничего не принесут. И жизнь для других продолжится.