Ваш любимый самиздат «Батенька, да вы трансформер» дарит вам невероятную возможность попробовать не умереть от смеха, когда вы будете читать этот текст от Алексея Понедельченко — бывшего ВДВшника и автослесаря из Сибири. Мы много писали про отечественное ТВ — о наших эпичных семнадцатисекундных переговорах в Останкино и об устройстве работы национального телевидения Ингушетии. Но сегодня Алексей расскажет вам три истории о том, как он работал антеннщиком: «Хозяин», «Сын», «Алкаш». Человек, который несёт в массы телевизор, как призма жизни в России. Алексей, спасибо.
Всё началось в 2010 году, когда я окончательно возненавидел офисную работу и пошёл трудиться установщиком телевизионных спутниковых антенн. Я ездил на своей ржавой «Девятке» по деревням, сёлам, посёлкам и нёс людям счастье в виде «ста каналов в цифровом качестве». Впрочем, каналов тогда было штук сорок, но реклама почему-то упрямо твердила про сто. Однако это не важно. Всё равно большинство людей интересовались лишь новостями, сериалами и спортивными трансляциями. К познавательным каналам народ относился безразлично.
За три года работы я намотал на одометре сто шестьдесят тысяч километров и объехал, наверное, все населённые пункты, находящиеся в радиусе двухсот километров от моего города. Моими клиентами были разные люди — от сельских алкашей, живущих в сараях, до современных помещиков в трёхэтажных особняках. Телевизора в нашей стране не гнушается никто. Особенно если речь идёт о периферии, где кроме алкоголя и телевизора особых развлечений-то и нет. За три года я услышал, увидел и даже поучаствовал в сотне разных историй, но рассказать хочу о трёх.
История Первая. Хозяин
Мы живём в XXI веке. Феодальный строй остался в прошлом и, казалось бы, остатки его должны были быть окончательно выдавлены советской властью. Однако не так всё просто. В наше время слово «хозяин» до сих пор применяется в отношениях между людьми.
Одним осенним днём 2012 года я приехал на очередную заявку в «долину нищих». Дом был обнесён высоким забором. Калитку открыл «управдом»:
— У тебя с машины ничего не течёт?
— Что?
— Ну, масло или тосол не течёт с двигателя?
— Да не знаю. От дома отъезжал когда — не текло. Сейчас — не знаю.
— Ты тогда на территорию не заезжай — хозяин подтёки увидит и будет орать. Скажет, что я недоглядел, отмывать заставит. Тротуарная плитка, видишь? Испачкается — и всё… Ты будешь её потом драить?
У ворот стоял бородатый дед среднего роста, одетый в камуфляж. Воображение живо прикинуло, как бы на нём смотрелась футболка «Православие или смерть!».
— Я здесь — управдом. Слежу за порядком. Так, надо хозяину позвонить.
Управдом достал телефон:
— Алло, Павел Иванович, мастер приехал. Какие-то особые указания насчёт него будут? Так... Ага. Хорошо, я прослежу.
Я начал выгружать из машины инструмент, а управдом принялся «прослеживать». Территория, вверенная управдому, была огромной, но не включала в себя ничего такого, за чем можно и нужно было бы по-настоящему следить. Скотину «хозяин» не держал, дровяной или угольной котельной не имел. Возможно, тому самому хозяину просто нужен был человек, который бы считал его своим хозяином и выполнял бы роль некоего ключника в его действительно огромном поместье.
— Хозяин у меня хороший. Зарплату вовремя платит. Машину мне купил. Видел? Новая, он её в салоне сам для меня выбирал. Даже если уволюсь — машина за мной останется в любом случае. Или улетит хозяин по заграницам, так обязательно мне оттуда подарок привезёт. Безделушку какую-нибудь на полку поставить. То слона, то обезьянку, то ещё что-то. Нормальный мужик, я уже много лет у него. Или набухается где-то, что в свою машину влезть не может — так позвонит мне, мол, приедь, домой увези. Я приеду, заберу его — он мне всегда тыщонку на бензин подкинет.
В тот день я выслушал очень много историй о том самом хозяине. На одном из соседних участков неизвестные люди славянской внешности, говорящие на неизвестном мне языке, строили дом.
— Видишь, что делают? — спросил управдом и кивнул головой в сторону стройки.
— Дом строят кому-то.
— Да. Это финны. Их сюда специально привезли на стройку. Вот они и строят. Причём деревянный ведь дом! Деревянный дом строят и не боятся!
— А чего бы им бояться?
— Да я не про них, а про их хозяев. Строят и не боятся.
— Так, а чего хозяевам бояться-то?
— Как чего? Скоро все их дома мы пожжём к чертям. Терпение народное заканчивается, перемены грядут большие. Или ты думаешь, что всё вечно так и будет? Хватит уже. И так всю Русь растащили. Пора и ответ держать. Перед народом, перед богом, перед совестью своей отвечать пора. И скоро пора эта придёт. Мы всех их...
Когда я ехал обратно, воображение рисовало мне кадры немого чёрно-белого документального кино. Силуэты людей быстро и хаотично бегали по «долине нищих», жгли деревянные хоромы, ломали кирпичные палаты, били тонированные «Кайены» с «Лендкрузерами» и выбрасывали своих вчерашних хозяев в окна. Подобно крестам с храмов падали с крыш выкованные неизвестными кузнецами флюгеры. Комиссары с повязками на рукавах приводили в исполнение смертные приговоры.
Особая роль в этом чёрно-белом воображаемом мною фильме досталась тому самому управдому. Он схватил заранее наточенные вилы, вломился в опочивальню хозяина и с дьявольскими искрами в глазах неистово протыкал спящую хозяйскую чету.
История Вторая. Сын
— Здравствуйте! Меня зовут Алексей. Я к вам приехал антенну ставить!
— Ой, здравствуйте! А я вас тут уже заждалась! Вы, наверное, у нас в посёлке и не были ни разу?
— Да почему же, бывал пару раз. Но на вашей улице впервые. Ключ от чердака есть у вас? Мне нужно будет на крышу лезть.
— Да, ключ есть! Меня сын предупредил, что понадобится, я к соседке сходила и взяла. А у меня сын в город жить уехал. Он там работает, деньги зарабатывает хорошие. А мне тут скучно одной сидеть, вот он мне и заказал тарелку эту спутниковую. И телевизор вон какой большой привёз на днях… В стенку не влез — так на тумбочку ставить пришлось. Я и не знала, что телевизоры такие большие делают сейчас. Хороший сынок у меня…
Я не стал дослушивать, а взял ключ от чердака и полез на крышу заниматься привычным делом. Через пару часов антенна была установлена и телевизор, что называется, запоказывал.
— Ой, ну как чисто! А мы тут уже все привыкли одну рябь эту смотреть. У нас в посёлке пять каналов если и показывают, то уже и хорошо. А тут! Ой, надо сыночку позвонить, спасибо сказать!
Женщина взяла телефон и вышла на кухню.
— Алло! Коля! Алло! Коленька, ну спасибо тебе, сыночек, огромное… Да… Всё сделали… Всё показывает! Ага… Ты когда приедешь-то? Я пирогов твоих любимых напеку! Приезжай, сыночек.
Попрощавшись с довольной женщиной, я вышел из подъезда и, закурив, начал складывать в машину рабочий инструмент. Во дворе дома на лавочке сидел мужчина лет шестидесяти и монотонно щёлкал семечки. Увидев меня, мужчина оживился.
— Молодой человек, сколько эта ваша спутниковая тарелка стоит?
— Десять.
— Ебиттваюмать! Дороговато что-то. Ну, Ларка зажила хоть.
— ???
— Да, говорю, Ларка хоть нормально жить начала. По-человечьи. А то с этим долбоёбом одни мучения были у неё. Хотя о мёртвых плохо нельзя говорить…
— Вы о чём? Или о ком?
— Да я про Ларку! Ну, про Лариску, у которой ты был только что. Антенну которой ставил. Сын у неё был тут — Коля. Коля-Колёк наркоман, кололся. Полквартиры вынес, бабе житья не давал. От наркотиков этих и сдох. Вот, дай бог памяти... Так, а число, слышь, какое сегодня? А! Так это, годовщина сёдня…
История Третья. Алкаш
В поселковых многоэтажках осталось очень мало квартир, где до сих пор стоят деревянные входные двери. И, как правило, за такими дверями всегда творится какой-то ад.
— Кто там, блять?
— Антеннщик.
— Какой, нахуй, антеннщик?
— Вам антенну надо ставить?
— Какую, нахуй, антенну?
— Спутниковую.
— Аааа… Сщас.
Дверь оказалась не заперта. Хозяин квартиры стоял в трусах и в белой, местами засаленной, рубашке. Во рту блестели золотые зубы, а изо рта пахло смесью говна, трупов, алкоголя и дешёвых сигарет. Как выяснилось позже — такой запах стоял по всей квартире. В коридоре была разбросана стоптанная обувь, на полу валялись высохшие чайные пакетики вперемешку с осколками разбитой посуды. О том, что творилось на кухне, я бы предпочёл забыть.
— А я вот бухаю!
— Да, я вижу.
— Будешь?
— Нет.
— А у меня и нехуй, понял?
— Телевизор где?
— Нахуя те телевизор?
— Кабель антенный куда тянуть?
— Ах ёптать, ты же блять этот… Вон телевизор стоит. Слушай, а ты антенну же на улице ставить будешь?
— Ну, да. А где ещё?
— За окном?
— Ну, да.
— Это в окно лезть надо?
— Надо.
— А как ты полезешь?
— Как обычно. У вас какие-то пожелания?
— Да не то чтоб. Блять, как тебе сказать... Короче, у меня послезавтра сын откидывается.
— Чего?
— Сын откидывается. Четыре года сидел, а сейчас вот откидывается. Придёт, сперва меня отпиздит, а потом деньги искать начнёт. Денег у меня нету, я на них эту ёбанную антенну купил. Он её тогда захочет снять и загнать куда-нибудь.
— Да может, и не захочет. Может, образумился?
— Да ннну наххххуй. Первый раз чтоль?
— Ну, смотрите, я сейчас всё сделаю, а что там у вас дальше будет — я бы предпочёл не знать. Если вы сами антенну сломаете — я бесплатно ничего чинить в вашу задницу не поеду.
— Да мне похую, куда ты там поедешь. Ты сделай мне вот что…
— Что?
— Поставь эту ебаную тарелку подальше от окна.
— Зачем? Чтобы в окно её не видно было?
— Ну да. Чтобы хуй дотянешься.
— До куда сам дотянусь — там и поставлю.
— Я просто думаю, знаешь, что?
— Что?
— Пашка когда приедет и начнёт антенну снимать эту — он вылезет и уебётся вниз. Пятый этаж. Уебётся — и хуй с ним, понял? Ну а не уебётся — так я подмогну ему. Главное, чтобы он полез. А он полезет! Понял?
— Понял.
— Короче, ты хуярь тут. А я пошёл, что-то мне хреново с утра сегодня. Пить будешь?
— Нет.
— А у меня и нету…
Я сделал свою работу так, как делал её всегда. Уходя, я встретил в подъезде женщину средних лет.
— Мужчина, вы от Абрама идёте?
— Да.
— А вы ему кто?
— К счастью, никто. Я антеннщиком работаю. Вот ставил антенну ему.
— Вам кошка не нужна?
— Нет.
— А то от этого алкаша даже кошка сбежала. У нас теперь живёт вот. Жалко… А какую антенну ставили-то?
— Спутниковую.
— Эта, которая тарелка? Как у Шуры со второго этажа? За окошком?
— Ну, наверное, как у Шуры. Да, за окошком.
— Ну, пропивать полезет, может, ёбнется. Ой прости Господи, нельзя так говорить.
