Саша Нелюба продолжает рассказывать о тонкостях русской благотворительности и волонтёрства — на этот раз её подопечную сироту упекли в психушку, потому что весна. Зачем русским детям нужны карандаши для раскраски?
На улице наконец-то теплеет, солнце всё чаще светит прямо в глаз, когда я сижу перед окном за компьютером. Мы пережили ещё одну зиму, пора просыпаться, снимать с себя верхние слои одежды, гулять по улицам, возвращаться к жизни после депрессивной зимней спячки. У меня так вообще весной день рожденья, мне положено радоваться. Правда, вот уже которой год весна для меня начинается не очень радостно. И дело не в авитаминозе.
В прошлую субботу я должна была вести свою коллегу на День открытых дверей в интернат для детей-сирот. Да, в таких заведениях тоже бывают дни открытых дверей, в Москве они называются «День аиста» (очень смешно, да).
Суть этих мероприятий — показать общественности, что в системе опеки всё хорошо и здорово, дети счастливы, воспитатели счастливы, волонтёры счастливы, администрация счастлива, одни сплошные радость и счастье. Ну и привлечь людей к оформлению опеки и усыновлению, конечно же. И если теперь это и имеет практический смысл, после того как условия опеки и усыновления изменились (в кои-то веки в лучшую сторону), то раньше всё выглядело полнейшим абсурдом.
Так вот, ни я, ни моя коллега на День аиста в этом году не попали. Потому что моя подопечная в очередной раз отправилась в психушку.
С Катей мы знакомы не так давно, с Нового года. Наши отношения выстраиваются тяжело и со скрипом. Ей шестнадцать лет, она уже имеет опыт отказа от приёмной семьи, с которой она не захотела жить, после чего вернулась в интернат, ещё от неё отказался предыдущий волонтёр. У Кати сложный характер, проблемы с мотивацией (её практически нет), с интересом к внешнему миру (его тоже нет), она курит, часто врёт, прогуливает уроки, причём не ради какого-то более интересного занятия — она просто слоняется вокруг школы. При этом она добрая, любит животных, особенно собак, не могу сказать, что у неё есть осознанное стремление и желание помогать другим, но есть некое непротивление, отсутствие отвращения к помощи. Поэтому она охотно и бескорыстно берётся помогать.
В общем, Катя хорошая. Просто сложная. Конечно же, у неё, как у большинства детей из неблагополучных семей, которые провели большую часть своей жизни в сиротских учреждениях, есть определённые диагнозы. Когда в первое время я отчаянно пыталась придумать для нас какую-то совместную деятельность, Катя от всего отказывалась. Ей было неинтересно. В какой-то момент я предложила сходить в кино.
— Не, кино длинное, я там усну, — отмахнулась от моего предложения Катя.
— Это на тебя так темнота действует? — пошутила я.
— Не, это так Аминазин действует, — на полном серьёзе ответила она.
Катя стрижётся очень коротко, носит мальчишеский ёжик с выбритым затылком.
— Это ты сама такую стрижку выбрала?
— Ну, первый раз меня в психушке побрили. Там просто у одной девочки были вши, нас всех побрили, чтобы не заразились. А потом мне понравилось, удобно. И кучеряшки в лицо не лезут.
— А как ты оказалась в больнице?
— Да просто меня не пускали курить после отбоя, я вылезла через окно на крышу покурить, а кто-то увидел, и все решили, что я прыгать хочу.
Я не знаю, сколько в этой истории правды, но точно знаю, что, если Катя захотела покурить, её не остановит ничего.
Катя обещала мне, что будет вместе с другими выступать на Дне аиста, скорее всего, будет петь. В начале апреля мы с ней должны были пойти на тренинг по будущему трудоустройству и выбору профессии. Это важно для таких детей, как она. Курирующий нашу пару психолог посоветовала нам в качестве совместной деятельности посещать собачий приют, и в Фейсбуке на мой клич откликнулись несколько волонтёров. Но все эти планы придётся отложить на месяц или даже дольше. Потому что началась весна, воспитатели стали перестраховываться и отправлять детей в психушки. Кого планово, кого «на профилактику», а кого и за плохое поведение. Можно менять номера интернатов на весёлые названия (я сейчас не шучу), называть группы, на которые разделены в интернатах дети, «семьями», можно перестраивать интернаты из блоков коридорного типа (в которых комнаты назывались палатами и ничего нельзя было хранить на тумбочках) в квартиры семейного типа (комнаты на два-три человека, кухня, гостиная, санузлы, всё как у людей). Но весенний исход детей из интернатов в психушки не закончится, наверное, никогда.
Мне есть, с чем сравнивать. Катя — не первая моя подопечная из детского дома. Почти пять лет назад в моей жизни появился Валера. За те три с лишним года, что мы общались с ним в стенах интерната, я многое повидала. И один гель для душа, который выдаётся на десять человек, когда они в определённое время строем идут мыться. И отсутствие дезодорантов у пятнадцатилетних мальчишек (я сразу поняла, чем там всегда так пахло), и жизнь строем по расписанию, и уроки патриотизма вместо нормального обучения, и, конечно же, психушку.
С тех пор многое изменилось. Систему интернатов реформируют, сами здания перестраивают, сегрегацию детей на «норму» и «коррекцию» сглаживают, в одну «семью» объединяют детей разного пола и возраста (раньше они жили классом, то есть все были одного возраста), теперь каждый может пойти помыться, когда ему захочется. Детей стали чаще брать в приёмные семьи под опеку. Даже подростков. Даже с диагнозами. Так, например, произошло с Валерой.
Но каждую весну дети продолжают «уезжать». Я не возьмусь оспаривать диагнозы. Хотя могу сказать, что, например, у Валеры, как только он попал в приёмную семью, всякие «обострения» и «срывы» моментально прекратились. Не считая того случая, когда он обматерил учителя труда. Что, насколько я знаю, в период полового созревания порой происходит и с обычными детьми из благополучных семей.
А два года назад, весной, я получала доверенность на посещение Валеры в психушке. Чтобы с этой доверенностью к нему попасть, я отправлялась на конечную станцию метро, садилась в автобус и сорок минут ехала в сторону области, через сорок минут водитель высадил меня среди леса, махнул рукой в сторону и сказал: «Через два километра увидишь».
Через два километра я вышла из леса к посёлку. На мой вопрос «Где здесь больница?» подвыпивший местный житель уточнил: «Психушка что ль?» и объяснил, что вот по мостику через ручей, там ещё чуть-чуть через пустырь, потом напрямик через деревья и «упрёшься». Я упёрлась в бетонную стену с колючей проволокой. На КПП охранник долго изучал мою доверенность, зачем-то потёр засаленным пальцем фотографию в моём паспорте, внимательно покопался в моём рюкзаке, критически меня осмотрел, но ощупывать не решился. И на том спасибо.
Когда ко мне, сидящей на псевдокожаном диванчике возле охранника в основном корпусе, вывели Валеру, от него очень плохо пахло. Кислой столовковской едой, потом, чем-то ещё неуловимо больничным и, кажется, нечищеными зубами. Как он потом мне сказал, зубную щетку он взять забыл, а пальцем особо не почистишь. Он вообще практически ничего с собой в тот раз не взял, даже никакой книжки почитать. Потому что ему сказали, что это ненадолго. Только посмотрят и обратно. Обследование. Застрял он там в тот раз на три недели.
Я не знала, с чем он уехал и надолго ли, поэтому привезла ему совсем немного — вкусняшек и журнал-раскраску про «Людей Х». Тогда как раз вышел новый эпизод и по телику крутили старые. Сорок минут мы посидели с ним рядом на диванчике. Под взглядами охранника и медсестры. Валера разгадывал кроссворд, я его обнимала. Потом его увели обратно. Вкусняшки и раскраску с собой взять разрешили, а карандаши нет. Зачем ребёнку раскраска без карандашей? Спросите что-нибудь полегче.
Я не знаю, нужно ли неагрессивных детей, пусть даже и с диагнозами, пусть даже и весной, отрывать от привычного круга общения, от учебного процесса (какого-никакого) и отправлять их за колючую проволоку только для того, чтобы им там давали те же препараты, что дают каждый день в интернате. Я не знаю. Но очень сомневаюсь. И жду, когда мне оформят доверенность на посещение, чтобы навестить Катю.
P.S.: Самиздат «Батенька, да вы трансформер» пристально изучает состояние дел в отечественной психиатрии. Например, мы рассказывали вам историю человека, который провёл в психушке шестнадцать с половиной лет, и про человека, который смог откосить от армии с зэками в лечебнице. Если вам есть что рассказать нам — скорее пишите.
