Искусство «оси зла»: как живёт театр в Иране

В перерыве между осмотром подходящих локаций Али Асгар Дашти и актриса его труппы Рамонда Шах рассказали о том, как экспериментальное искусство существует в стране, где есть уличные рейды полиции нравов, телесные наказания за слишком облегающие платья, гомосексуализм — уголовно наказуемое преступление, Facebook и Youtube официально запрещены, а журналист Маргарита Спасская всё это записала для самиздата.

Европейцы привыкли считать восточный театр красивой, но непонятной архаикой. Мне кажется, это предубеждение. Сейчас традиционный иранский театр можно условно разделить на четыре направления. Это комедийные спектакли (siyah-bazi), похожие по форме на комедию dell'arte, кукольные постановки (kheymeh shab bazi), в которых уже более тысячи лет зрителям в театральной форме рассказывают народные легенды и мифы. Ещё есть наккали (naghali) — аутентичный вариант one man show. Такие представления чаще всего разыгрываются в чайных домах, где исполнитель декламирует главы из «Шахнаме» (кстати, это самая длинная в мире поэма, она больше, чем «Илиада» и «Одиссея» вместе взятые). Но самый загадочный, насыщенный правилами и символикой вид традиционного иранского театра – это таазия (taziyeh), шиитская мистерия, возникшая из старинного траурного обряда. Как видите, нашу театральную традицию действительно можно назвать очень древней. Но древний — это не архаичный. Традиционный иранский театр — не музейный экспонат. Он развивается, меняется вместе с людьми, которые его создают. Так же, как и европеизированный иранский театр. Да, такой у нас тоже есть.

С тех пор как в середине XIX века Мольера перевели на фарси, интерес к западной драматургии и актёрским техникам начал расти в геометрической прогрессии. Возник европеизированный иранский театр, и за очень небольшое время режиссёры успели освоить всё — от античных трагедий до Брехта и Беккета. Кстати, один из самых популярных драматургов в Иране — Чехов. Даже главная сцена страны — Городской театр Тегерана — открылся сорок пять лет назад премьерой «Вишнёвого сада».

Иранцам очень близко то, о чём писал Чехов, так же, как и Гоголь, Достоевский, Толстой. Мне кажется, потому, что душой мы говорим на одном языке полутонов, мучаемся одними и теми же проблемами и, несмотря на трудности перевода, можем понять боль друг друга.

Иран переживал разные времена, но пять лет назад, с очередной сменой власти, начался настоящий культурный бум. Европейцам кажется, что всё осталось по-прежнему, потому что вы видите только картинки из новостей. Но если наблюдать за процессом изнутри, станет ясно: сейчас иранское искусство и театр в частности выходят на новый уровень. Например, у нас наконец-то начали появляться частные площадки, молодые режиссёры получили возможность экспериментировать, ставить то, что им интересно, заниматься современным искусством. Всего пять лет назад в Тегеране каждый вечер давали по десять-пятнадцать спектаклей, а теперь — по сто-сто двадцать. Мне кажется, это важный показатель развития.

Национальный иранский театр вообще очень тесно связан с религией, а таазия связана с ней неразрывно. В какой-то момент мне стало интересно: что если совместить законы постановки традиционной религиозной трагедии с современными текстами? Так появился мой спектакль по «Маленькому принцу» Антуана де Сент-Экзюпери. Только представьте: самая важная и загадочная история XX века была исполнена в ритуально-театральной технике, которая является одной из старейших на планете.

В традиционном иранском театре существует традиция рассказа истории. Соответственно, актёр должен не растворяться в роли, не играть героя, а рассказывать его. Поэтому для меня очень важно умение исполнителя владеть телом, ловить импульсы, уметь управлять энергией и направлять её правильно. Это отдалённо похоже на концепции режиссёров Брука, Гротовского. Но всё-таки техники, с которыми я работаю, другие: у них гораздо более глубокие корни.

Я занимаюсь тем, что до меня в Иране не делал никто. Да, для того, чтобы осваивать новые территории, нужна смелость. Но в смелости и есть суть режиссёрского поиска. Во многом именно поэтому я так хотел привезти Rimini Protokoll в Тегеран. Конечно, Remote Tehran стал для зрителей очень важным событием. Представления посетило более трёхсот человек, что, безусловно, прекрасно. Но гораздо важнее то, что Rimini Protokoll делает для режиссёров. Этот проект помогает нам стать ближе друг к другу, помогает аккумулировать и воплощать идеи вне зависимости от того, в какой стране ты живёшь и на каком языке говоришь.

Да, в Иране людям, занимающимся искусством, приходится иметь дело с ограничениями. Например, актрисы не могут появляться на сцене и в кадре без хиджаба. Нельзя прикасаться к противоположному полу; естественно, нельзя оскорблять ислам, священные тексты, пророков, духовных лидеров. Но важно понимать: вне зависимости от того, устраивают тебя правила или нет, ты должен их уважать. Такова культура Ирана. Лично мне не приходилось испытывать какое-либо давление, не приходилось бороться с системой. И даже если бы пришлось, я убеждён, что мы сможем по-настоящему, надолго что-то изменить только мирным и цивилизованным путём.

К тому же существует важный нюанс: разница между законами шариата и тем, как они применяются. Мы давно привыкли к тому, что с новой властью приходит новая трактовка правил. И овладели особым искусством: научились балансировать между запретами и желанием осуществить задуманное.