Мы продолжаем серию публикаций о независимых музыкантах, балансирующих между академической традицией и популярными жанрами. Вы уже читали наши беседы с гением импровизации Мартином Кольстедтом и инструкцию по препарированию рояля от группы Grand Brothers. Сегодня, накануне пятого концерта фестиваля новой музыки SOUND UP, мы поговорили с берлинским скрипачом Кристофом Бергом.
Мысль использовать «посторонние» звуки в музыке зародилась в первой половине ХХ века сразу у нескольких исследователей, причём эта идея обслуживала культурные потребности, концептуально совершенно разные. На тему обновления языка академической традиции много рефлексирует Джон Кейдж. Он создавал музыкальные произведения из самых разных «немузыкальных» звуков: из записей радио, из переливания воды, стука различных предметов, шума улиц. Важно понимать, что все эти звуки не просто сваливались в неясный шум, а ритмически оформлялись. Таким образом, музыкальное произведение не теряло своих музыкальных характеристик, расширялись только инструментальные возможности — то есть сам язык.
Позднее из опытов французских музыкальных исследователей (Пьера Шаффера, Эдгара Варезе) и благодаря развитию звукозаписывающей техники родилось понятие «конкретной музыки», суть которой в создании музыки в результате экспериментов над записанными на магнитную ленту звуками. В 1970-е Брайан Ино придумал термин «эмбиент», прислушиваясь к уличным шумам и находя в них закономерности. Шумы как часть языка стали популярны в массовых жанрах. У Pink Floyd есть прекрасная композиция «Alan’s Psychedelic Breakfast», в которой помимо разговоров и чисто музыкальных элементов слышно, как герой жарит себе яичницу и подогревает чай. Правда, вживую они это проделали только на одном из концертов.
Музыкант Кристоф Берг, с которым мы встретились перед его выступлением, использует на концертах подготовленные заранее шумы, но записывает их обязательно сам. Мы поговорили с ним о шумных пьесах Джона Кейджа, о двойной жизни, о нелюбви к жанровым ограничениям и о том, как правильно слушать музыку.
— Я начал заниматься музыкой с раннего детства, с пяти лет. Музыка всегда была частью моей жизни, так как мои родители — профессиональные музыканты, папа — контрабасист в филармоническом оркестре Киля. Дома всегда обсуждали и слушали музыку. Поэтому о моих занятиях музыкой вопросов и не возникало: это было и так очевидно. Помимо пианино, я с семи лет играю на скрипке.
— На чём ещё играешь?
— В некоторых композициях я использую контрабас моего отца и орган. Также в моей музыке много компьютерных эффектов, сегодня это тоже музыкальный инструмент.
— Ты принимал участие в концертах с папиным оркестром?
— Да, в юношестве у нас были совместные концерты. Это стало очень важным опытом — играть в большом оркестре. Мы играли Вагнера и других великих композиторов, которых без оркестра не сыграешь. У меня очень сильный классический бэкграунд: я играл в струнном квартете, в струнном ансамбле, в оркестре. Могу сказать, что благодаря этому опыту я и открыл для себя интересное звучание в электронной музыке.
— Пойдя по стопам родителей, ты решил стать профессиональным музыкантом,?
— Нет, я решил выбрать что-то принципиально другое, а музыкой заниматься как хобби. Меня всегда интересовало всё, что связано с авторским правом, правовыми отношениями в масс-медиа, особенно в области музыки. Как музыканту, мне очень полезно разбираться в юридических тонкостях профессии, знать, как всё устроено изнутри.
— Днём ты обычный юрист, а вечером — творческая личность. Как тебе удаётся вести двойную жизнь и не сойти с ума?
— Легко. Это идеальное сочетание: днём надо быть строгим и подготовленным, а вечером — расслабляться. Музыка помогает отвлечься от правовой работы, а работа — от музыки. Идеальный баланс.
— Насколько важно современному композитору иметь фундаментальное образование?
— Сейчас много музыкантов без образования. Мне нравится, что столько людей могут беспрепятственно заниматься тем, что им нравится, изучать музыку, сочинять, записывать и распространять её. Но от отсутствия сильной теоретической базы не страдает качество. Классическое образование даёт тебе возможность владеть правилами, но иногда кажется, что правила ограничивают. Это просто два разных способа писать музыку. В сочинении музыки важно не то, как она зародилась у композитора в голове, важно количество практики.
— Field Rotation — это просто я. Чаще всего я выступаю один. Но в Москву еду с гитаристом Такеши Нишимото. И это очень здорово, потому что он обеспечит акустическое звучание гитарных партий.
— Как ты определяешь жанр своей музыки?
— Электроакустическая музыка. Я не люблю ярлыков в музыке, поэтому всегда стараюсь определять её максимально общо. Ещё могу сказать, что это эмбиент и камерная музыка, потому что её исполняют максимум два-три человека.
— Музыка — для прослушивания. Неправильно воспринимать музыку как фон, нельзя убираться под неё. Её нужно концентрированно слушать, изучать. Такого отношения я хочу добиться и от моего слушателя: мне хочется, чтоб её внимательно слушали. Но вообще это уже не моё дело. Если кому-то вдруг будет комфортно бегать под мои сочинения — почему бы и нет.
— А чего ты сам ищешь в музыке?
— В первую очередь, это образование, каждое прослушанное сочинение — это возможность перенять чужой опыт. Слушать музыку — это как читать книгу. Нужно внимательно вчитываться в сюжет, в детали, в идею.
— К твоей музыке хорошо представляется визуальный ряд. Ты вдохновляешься историями, сюжетами, картинками?
— Я вдохновляюсь книгами, я очень люблю читать. Иногда, кстати, такое влияние оказывают чужие музыкальные работы. То, как другие люди работают, очень вдохновляет. Фильмы, общение с друзьями, с семьёй тоже имеют такой эффект.
— Можешь назвать книгу и сочинение, на которое она повлияла?
— Да. Например, Франц Кафка, мой любимый писатель всех времён, вдохновил меня на пьесу «Acoustic Tales 7». Но это не конкретное произведение Кафки, это весь Кафка, я перечитал все его сочинения.
— Сейчас этим занимаюсь в первый раз. Не могу сказать, над чем конкретно я работаю, это секрет пока, но это совершенно другой опыт. С одной стороны, это ограничение историей и темой, но мне повезло с режиссёром, он мне даёт полную свободу, то есть, помимо сценария, я ничем не ограничен.
— Эти звуки я записываю сам для создания своей библиотеки звуков, которыми потом пользуюсь на концертах. Таких библиотек много в открытом доступе, но я стараюсь использовать только свои.
— Создавал бы, если б у меня была парочка клонов. Как правило, я выступаю один и играю и на пианино, и на скрипке, эффектами с ноутбука управляю тоже сам, чисто физически не успевал бы ещё и стучать молотком.
— Есть любимый музыкальный исследователь?
— Необязательно любить кого-то, чтоб испытывать его влияние. Конечно, Джон Кейдж, Терри Райли и другие повлияли много на кого. Но лично мне известные произведения Джона Кейджа не нравятся. Я не могу их слушать и наслаждаться ими. Может, я недостаточно умён для этого. А может, просто некоторых музыкантов не нужно слушать. Методологические открытия Джона Кейджа очень важны, их нужно знать. Нужно, используя новые языковые возможности, открытые Кейджем, писать более приятную для восприятия музыку. Такого рода влияния, конечно, есть. Но Джона Кейджа нельзя и не нужно слушать расслабленно.
— Концерты SOUND UP проходят на неклассических концертных площадках. Ты будешь выступать, например, в современном театре. Ты раньше выступал в необычных местах?
— Да, и мне эта идея очень нравится. Прежде всего, неконцертные площадки отличаются акустикой, как правило, хорошей. Конечно, это не всегда так, но на других площадках музыка приобретает другое звучание. Я играл в зале ожидания на вокзале, в склепе, это было незабываемо, в клубе техно, но там мне не понравилось, там как раз были проблемы с акустикой. Классический концертный зал обязывает и музыканта, и слушателя. А это сильно ограничивает всех.
— Разве продают?
— Ты падаешь с большой высоты, твой парашют не раскрылся, но ты чудом выжил. Какая музыка подойдёт к этой ситуации?
— Что-то из классики, вроде саундтрека к «Космической одиссее» Кубрика.
— У кого лучше вокальные данные: у коровы или у козы?
— Определённо, у козы.
— Что посоветуешь слушать современным политикам, чтобы мир стал лучше?
— Поп-музыку. Тогда они будут ближе к своим современникам, иногда кажется, что они совсем не в курсе того, что происходит в мире.
— Лучшая песня 2017 года — какой она будет?
— Точно не Radiohead.
— Кто убил Кеннеди?
— Это был не я!
