Мы уже писали о том, как «Дисней», поглотив «Пиксар», вошёл в эпоху, когда феминизм на западе превратился из протестного движения в доминирующую идеологию — и выпустил «Зверополис». Теперь фабрика мультяшек идёт дальше, а мы наблюдаем, как феминизм уходит с главной повестки дня мультипликационной вселенной.

Тангароа-бог вышел из космического яйца, а из двух половин его скорлупы создал небо и океан. Мауи-полубог, воспитанный духами, достал рыболовецким крюком со дна океана острова и расселил на них людей. «Дисней» пошёл ещё дальше: возвёл творения полинезийских богов в такой абсолют красоты, что скоро в путешествиях в поисках райской природы пропадёт смысл: после лсд-пейзажей с экрана всё уже будет не то.

Полинезия. Непаханое поле — всё непривычно, сочно и колоритно. И природа, как на тех картинках из книжек про рай, которые мне в детстве подсовывали свидетели Иеговы. Прорисованность и буйство красок в «Моане» запредельны: поначалу при виде океана на экране не могла избавиться от ощущения, что я под чем-то.

Прибавьте к этому ещё стилизованные под этно песнопения, ритм барабанов и танцующих CGI-аборигенов с красивыми кудрявыми волосами, — и всё, вы не сможете победить вспыхнувшие в генетической памяти славные времена, когда все беды можно было свалить на злых духов, а если был освежёванный кабан — было и счастье. «Моане» однозначно предопределён большой успех.

Эволюцию диснеевских красоток проследить легко. Аврора, Золушка, Белоснежка — дамы без стержня и внутреннего конфликта, плывущие по течению в ожидании вечной любви, чтобы этой любовью спастись и жить долго и счастливо на шее у мужа (или королевства). При этом сами они ради собственного спасения не могут ударить пальцем о палец. Впрочем, котлеты у них выходят что надо. Да, в конце они награждаются любовью, но и, собственно, всё: их жизнь сосредотачивается на финальной свадьбе со смазливым юнцом.

Следующую порцию девочек «Дисней» всё же наделяет характером. Жасмин напускает тигра на неугодного жениха, Белль швыряет красавца Гастона в лужу к свиньям, Ариэль всё время убегает из-под присмотра отца и рискует, но каждая из них всё так же ожидает своего «долго и счастливо». Их своенравие — скорее драматургическая перчинка, ведь всегда интереснее наблюдать, как принц покоряет необъезженную лошадку, а не хлопающую ресничками аморфную лань в переднике. Женщина становится похожей на личность: она совершает подвиг — но строго для того, чтобы отхватить себе всё того же смазливого юнца и с ним свести свою жизнь к свадьбе.

Ну а из принцесс двухтысячных можно уже сформировать политическую партию, ратующую за права женщин.

Тиана из «Принцессы и лягушки» становится первой принцессой-предпринимателем и нанимает на работу собственного принца. Он при этом слегка глуповат и всё время поёт и танцует (будто это он — классическая диснеевская принцесса, а не Тиана). Мерида из «Храброго сердца» выигрывает соревнование по стрельбе из лука, получая собственные руку и сердце и закрывая на этом для себя вопрос замужества. Королева Эренделла Эльза по кличке «Холодное сердце» и вовсе о мужчинах не думает (порождая флешмоб #giveelsaagirlfriend в Твиттере), а занимается исключительно копанием в себе. Этот харизматический триумвират на данный момент как раз и составляет ту самую смену курса «Диснея» относительно образа женщины в анимации. Теперь женщина — это личность, борец за собственное счастье и политик, и плевать она хотела на мужчин.

Становление этой личности обычно идёт по одной и той же схеме. Начиная с «Мулан», любая диснеевская дамочка оказывалась в центре социального конфликта, не желала подчиняться патриархальному строю, зрела, искала в себе силы, разочаровывалась, долго пела с птицами на живописном холме и наконец разрешала проблему, проявив недюжинные силу характера, мужество и находчивость, и все такие сразу: вау.

В этом смысле «Моана» — произведение уникальное. Вот юная девушка, не похожая на окружающих, ищет свой путь в жизни. Вот надвигающаяся на всех беда, которую нужно предотвратить. Казалось бы, идеально: бери да доказывай в очередной раз превосходство женщины над всем живым. Однако перед Моаной такая проблема даже не ставится. В мультфильме, где женщина спасает мир, вообще не заостряется внимание на том, что она — женщина. Моана готовится стать вождём племени. В родной деревне её любят, отец и мать поддерживают во всём, ни в какой замуж её насильно выдавать никто не собирается. В путешествии Моаны эффектный мужчина рядом есть, и даже полубог — чем не партия? Однако ни флирта, ни малейшего намёка на искру между ними в мультфильме нет. Только сотрудничество и дружба. Принцесса не нацелена на любовь, но и вычёркивать помощь мужчин из её жизни напрочь авторы не планировали. Феминизм, к нашему времени давно вышедший из берегов, толерантность, доведённая до абсурда, здесь как будто превращаются в адекватное, здоровое равноправие. Впрочем, всё равно с некоторым приятным перекосом в сторону женского превосходства.

Пока Моана пересекает океан на утлом плотике и командует богами, а её мудрая придурковатая бабушка оборачивается огромным сияющим скатом и уплывает вдаль, растекаясь серебряными нитями в тёмной воде, отец Моаны, великий вождь, квохчет среди кокосов и боится на милю отплыть от родного острова. Полубог Мауи чередует припадки личностного кризиса с приступами самообожания, однако под влиянием Моаны проявляет доблесть. Петух Хей-Хей, животное-спутник Моаны, клюёт пол рядом с кормом и вообще претендует на звание глупейшего персонажа «Диснея» всех времён, однако в самый ответственный момент помогает делу спасения мира. Одним словом, все персонажи обретают полутона. Мужчины показаны слегка насмешливо, но в целом положительно. И хотя женские персонажи в целом превосходят мужчин в уме и доблести, никто особо не ущемлён — и тем более не отрицателен.

Мне видится едва намечающаяся, но приятная тенденция оздоровления вопросов толерантности — ведь толератность давно нуждается в таком оздоровлении.

Её адепты так раскультивировали вопросы притеснения тех или иных меньшинств, что это давно уже начало перерождаться в абсурд.

Например, геи. Веками ущемляемые, они, выражая себя, гипертрофировали свою суть. Драг-дивы, боа и перья, карикатурная женственность — то, что сдерживалось снаружи, внутри выплёскивалось фонтаном, карнавально и нарочито вызывающе. Это стало частью культуры, неотъемлемой и очень важной, но сформировало стереотип, крайне неприятный большинству. Сегодня многие straight-looking (и не только) гомосексуалисты резко высказываются против гей-парадов как против очевидного перебора. Ведь там, где гиперболизированная демонстрация инаковости возможна, в ней уже нет необходимости. Меньшинства заявили о себе и оказались признаны в западном сообществе, они могут (почти) спокойно жить, но продолжают привлекать к себе внимание больше по инерции, чем из протеста. Долгое неприятие африканцев в западной культуре породило две крайности одной и той же сущности: от глубокого расизма некоторых африканцев по отношению ко всем, кто не чёрный, до вписывания чернокожего сэра-рыцаря в круг короля Артура в британском «Мерлине» (или появлении Гермионы-африканки). Женщина упала в канаву — а мужчина не подаёт ей руки, опасаясь быть обвинённым в домогательствах. «Исчезнувшая» Розамунд Пайк рвёт на себе одежду в доме бывшего парня и изображает из себя жертву изнасилования, — и все верят, безусловно, ей. Абсурд абсолютной толерантности сполна высмеяли авторы «Саус парка» ещё в прошлом году.

Раньше это было красиво, интересно, свежо, действенно. Валери Соланас своим остроумным манифестом по уничтожению мужчин, пародирующим патриархальную жестокость, привлекла внимание к проблеме, когда о ней мало кто ещё задумывался. Зена в кожаном корсете помогла сотням девочек в девяностых осознать свою гомосексуальность как нечто очень крутое. Тельма и Луиза в пыльном закате Аризоны, с коньяком и пушкой в руках, показали, что кроется в домохозяйке, которую принято списывать со счетов. «В то лето мне разрешили быть дикой», — вспоминала потом Сьюзен Сарандон. Сейчас, чтобы быть дикой, разрешение не требуется. В большинстве западных сообществ никто не имеет ничего против прав женщин, геев, цветных — да кого угодно. Пора прекратить бороться, превращая борьбу в скоморошество, — время пожинать плоды.