В текстовом сериале «Ядерная угроза» — совместном цикле самиздата и телеграм-канала «Сьерамадре» — мы уже рассказали о зарождении страха атомной войны, как это было отображено в кино, как формировалась гражданская оборона и о пике атомного ужаса ― 1983 годе. В этот раз Никита Смирнов разобрался, как телефильмы 1980-х стали апокалиптическим вестником самоубийства цивилизации и детально показали, как вымрет человечество.

Цикл «Ядерная угроза»

Английский критик Кеннет Тайнен называл этот фильм «самым важным из когда-либо снятых». Роджер Эберт призывал показывать его в общественных парках на белых простынях. Но «Военную игру» (1965) Питера Уоткинса, телефильм об эффектах ядерной войны, не увидел почти никто ― слишком шокирующим было его содержание. Канал BBC, заказавший постановку, не решился показать «Военную игру» в эфире, в США картина коротко, но выйдет в ограниченный прокат в 1966-м и даже получит «Оскар». А вот американское телевидение не возьмётся транслировать фильм. 

Уоткинс первым снял фильм о ядерной войне не как притчу о человеческой природе, социальную драму или историю любви обречённых, а как формальный отчёт о том, что произойдёт с вашей семьёй, вашими детьми и соседями, если катастрофа случится. Как город озарит яркая вспышка, как затем взрывной волной выбьет окна, прорезая вашу плоть осколками, как огненный смерч выжжет всех, кто остался на улице, не разбирая взрослых и детей, а оставшиеся в живых — «ходячие трупы» ― будут находиться в фазе острой лучевой болезни, пребывая в состоянии мнимого благополучия. 

Британский режиссёр использовал новаторскую технику мокьюментари  — его фильм притворялся репортажем, локальным телесюжетом и сводками с фронта. На BBC увиденное сочли «чересчур ужасающим». В Англии «Военную игру» покажут лишь двадцать лет спустя, на разогреве перед повторным показом «Нитей» (1984) — другого фильма о возможном сценарии и последствиях Третьей мировой.

Это соседство в сетке вещания не случайно. «Нити» Мика Джексона многое заимствуют у «Военной игры». Фильм Уоткинса, его эмоция и оптика предвосхитили работы 1980-х, по-новому изобразившие ядерное противостояние. Это будут фильмы, посвящённые последствиям, эффектам, механике ядерной войны. Они перестанут уклоняться от разговора о том, по какому политическому сценарию развернётся военный конфликт. Они перестанут вдаваться в досужие рассуждения о том, в какой момент человечество свернуло не туда. Зрители увидят сожжённые тела, харкающих кровью людей и тление всех социальных связей в ядерных сумерках человечества. Эти фильмы сами придут в дома — достаточно будет вечером включить телевизор.

Мокьюментари, или псевдодокументалистика, — это постановочное кино, имитирующее документальную съёмку. В дальнейшем Питер Уоткинс развил технику в «Парке наказаний».

В середине 1960-х Карибский кризис остался позади, и западному обществу было на что переключить своё внимание. Прошла «охота на ведьм», кампания по борьбе с «коммунистической угрозой» в США, — а ведь один из её аргументов имел прямое отношение к бомбе. Якобы Советы сами не додумались бы ничего спроектировать, если бы не предатели Америки среди чинов. Однако с начала 1960-х набирает обороты Вьетнамская война — год за годом армия США наращивает военное присутствие в регионе. В последующие годы Вьетнам стал своеобразным доказательством того, что США и СССР всё ещё могут столкнуться в военном конфликте без применения ядерных боеголовок.

В эти же годы формируется страх перед «мирным атомом». США делают ставку на атомную энергетику, по всей стране растут реакторы — и с середины 1960-х общество болезненно реагирует на эти перемены. В 1966 году на АЭС имени Энрико Ферми в Мичигане происходит частичное расплавление активной зоны ядерного реактора ― всего через два месяца после начала эксплуатации. Это уже не первая, но одна из самых заметных аварий. В 1973 году президент Никсон, уже посреди Уотергейта, объявляет о проекте «Независимость», который сделает энергетику США самодостаточной. Программа предполагает, что к 2000 году в стране должна появиться тысяча АЭС. Параллельно под общественный удар попадает государственная Комиссия по атомной энергии, которая не справляется с вопросами контроля безопасности реакторов и процедурами хранения ядерных отходов. Из-за давления общества и научных экспертов Комиссию расформировали в 1975 году. В 1990-е станет известно, что она проводила эксперименты по облучению граждан без их ведома и согласия. Её место с середины 1970-х занимают два новых ведомства.

 За строительство заводов взялись корпорации, и стало ясно: рыночные стратегии экономии, коррупции и подлога проникнут в молодой сектор атомной энергетики. К середине 1970-х возникают первые антиядерные движения ― Совет по защите природных ресурсов (NRDC), союзы Clamshell и Abalone. Они устраивают протесты, оцепляют и блокируют заводы.

Уотергейт ― политический скандал 1972–1974 годов, в результате которого действующий президент Ричард Никсон, обвиняемый во вмешательстве в выборы, был вынужден уйти в отставку.

Антиядерный протест становится модным. В 1979 году появляется MUSE — объединение музыкантов против атомной энергии. В 1980 они выпускают успешный тройной альбом No Nukes, в записи участвовали Брюс Спрингстин, Том Петти, Джил Скотт-Херон и другие. Волнуются и в Голливуде. В марте 1979 года выходит «Китайский синдром» Джеймса Бриджеса. Фильм рассказывает о телевизионной группе, случайно оказавшейся на заводе во время критического инцидента. Проект продюсирует молодой Майкл Дуглас — он же снимается в картине и неверно произносит слово nuclear как nucular, такую же оговорку постоянно делал действующий президент Джимми Картер. В главной роли играет Джейн Фонда. И она, и Дуглас — звёзды новой голливудской формации, готовые снимать остросоциальное кино.

Репортёр Кимберли Уэллс (Фонда) пытается предать произошедшее огласке и в конце концов уговаривает мятущегося начальника смены (Джек Леммон) занять её сторону. Кстати, сама сцена инцидента в этом фильме 1979 года во многом совпадает с тем, что мы увидим в сериале «Чернобыль» Крэйга Мазина от канала HBO: мигают огни, реактор бесконтрольно меняет мощность, управляющие стержни не помогают. «Китайский синдром» показывает, как недобросовестные корпорации готовы рисковать мегаполисами: на кону стоит Лос-Анджелес. За фальшивыми протоколами приёмки скрывается недобросовестная сварка. Сам же «китайский синдром» — гипотеза о том, что в случае аварии ядерное топливо беспрепятственно уйдёт в грунтовые воды и дойдёт из США до самого Китая.

Через двенадцать дней после выхода фильма произошла авария на АЭС Три-Майл-Айленд в Пенсильвании, с частичным расплавлением активной зоны. Он был построен частной компанией Babcock & Wilcox, крупным мировым игроком в области энергетики. Кинематографисты сами испугались такого совпадения и даже убрали свежевышедший фильм из некоторых кинотеатров.

Активисты не щадили жизни в борьбе с корпорациями. В 1974 году при загадочных обстоятельствах погибает Карен Силквуд, сотрудница завода по производству ядерного топлива в Симарроне, штат Оклахома, принадлежавшего корпорации «Керр-МакГи». В результате профсоюзной борьбы Силквуд отравили радиоактивными элементами. Незадолго до смертельного ДТП Силквуд готовила материалы о нарушениях безопасности на заводе, а в день гибели ехала на встречу с репортёром The New York Times. В «Китайском синдроме» есть похожая сцена, когда корпоративные головорезы сталкивают с дороги автомобиль с документами.

Вскоре после смерти обвинения Силквуд в адрес компании были документально подтверждены, фабрика закрылась, а корпорация «Керр-МакГи» была разорена. В 1983 году, когда компания уже стала частью истории, вышел фильм «Силквуд» Майка Николса с Мерил Стрип в главной роли. Как и в «Китайском синдроме», здесь фигурирует практика ретуши рентгеновских снимков сварки узлов — их Силквуд и собиралась передать репортёру. В обоих фильмах есть мотив строительства с нарушениями новых станций. Так никсоновское обещание тысячи станций рождает в воображении картину Америки как минного поля. В 1977 году выходит песня контркультурного поэта Джила Скотта-Херона об аварии на станции Энрико Ферми We Almost Lost Detroit — «Мы едва не лишились Детройта». В ней Скотт-Херон поёт: «И что бы сказала Карен Силквуд, будь она жива?»

Пока в США разжигали, в СССР тушили. За несколько лет до Чернобыльской аварии выходят сразу два фильма, в той или иной мере предсказывающие будущую катастрофу. Однако оба нивелируют вопросы безопасности до уровня обычной производственной драмы.

 «Комиссия по расследованию» (1978) — второй фильм Владимира Бортко. На этом этапе молодой режиссёр ещё не мог выбирать собственную, столь острую тему — скорее всего, замысел картины спустили сверху. Бортко снял историю о том, как на вымышленной Северной АЭС произошло разрушение технического канала реактора. Речь идёт о том самом РБМК, который затем будет уничтожен в Чернобыльской аварии. Жанр производственного кино быстро уводит Бортко от вопросов безопасности ― о радиации и защитных мерах в фильме ни слова ― к поиску виновных. Как и в случае с катастрофой в Чернобыле, речь заходит об экспериментах по повышению мощностей. Однако в финале РБМК всё-таки признают безопасными: производство будет налажено! Любопытно, как авторы избегают всякого разговора о смертельной опасности радиации, — и это через три года после аварии на ЛАЭС в Сосновом Бору. Фильм маскирует всякую угрозу — словно бы речь шла о деревообрабатывающем комбинате. С экрана звучат типичные для советского производственного кино диалоги: «„Давай-давай!“ — „Давай-давай“ у нашей организации быть не может. Не баню строили».

Герой фильма «Активная зона» (1979) Леонида Пчёлкина, секретарь парткома атомной электростанции, противостоит попыткам главного инженера перевыполнить план. Инженер месяцами даёт повышенные нагрузки на третий энергоблок — в какой-то момент приходится экстренно прекратить работу реактора. Схожий инцидент происходит в начале картины. «Пронесло, кажется», — говорит начальник смены. Семь лет спустя не пронесёт — и авария на четвёртом энергоблоке ЧАЭС отправит «Активную зону» глубоко на полку. Фильм покажут на ТВ единственный раз в 1983 году.

РБМК ― Реактор большой мощности канальный — разработанная в СССР в 1960–1970-е серия реакторов.

30 ноября 1975 на станции произошло расплавление топливного канала. Считается предтечей катастрофы в Чернобыле, поскольку авария обозначила конструктивные недостатки РБМК.

Китайский синдром сменяет афганский. Начало конфликта в Афганистане в декабре 1979 года приводит к новому витку холодной войны. Так заканчивается короткий период разрядки. В прощальной речи в 1981 году президент Джимми Картер отмечает, что в случае ядерной войны «выжившие, если и останутся, будут жить в отчаянии посреди отравленных руин цивилизации, которая покончила с собой». В том же году в советском буклете пишут о том, что «ядерная война станет универсальной катастрофой, и скорее всего, будет означать конец цивилизации». Об этом пишет Джонатан Шелл в серии статей для The New Yorker. Автор призывает общество очнуться и осознать угрозу: «И всё же, невзирая на неоценимую значимость ядерного оружия, мир в целом отказался особо об этом думать».

Шелл призывал избавиться от прежних иллюзий ― они и так уже перестали действовать. В 1946 году жители США меньше сомневались в здравомыслии своих правителей. За сорок лет общество проделало огромный путь в отношениях с властью — после Вьетнама и Уотергейта ей всё меньше верили, всё более умело сопротивлялись. Журналист Хендрик Хетцберг в 2010 году вспоминал, как в каждом десятилетии менялось отношение к фильму «Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил бомбу» (1964) ― в начале 1980-х, в ранний период президентства Рейгана, посыл фильма был «очень близким к текущему положению дел».

Государство рассекретило съёмки некоторых испытаний ядерного оружия ― кадры операции «Перекрёсток» на атолле Бикини служат основой экспериментального фильма «Crossroads» художника Брюса Коннера (1976). Он показывает взрыв с более чем десяти доступных ракурсов, в том числе и в ускоренной съёмке. Воспроизводимость взрыва сама по себе становится высказыванием, однако Коннер больше заинтересован в переводе ядерного гриба в эстетическую категорию. Например, он вводит намеренный рассинхрон звука и визуального ряда, чтобы добиться эффекта очуждения — как бы «обнулить» взгляд зрителя, очистить его от уже накопленных знаний.

В 1982 году выходит «Атомное кафе» — документальная сатира, целиком составленная из архивного материала. Авторы ни словом, ни кадром не дополняют используемые ролики. Мы видим через сюжеты 1940-х и 1950-х, как создавалась большая ложь об атомной бомбе, как она претерпевала изменения и как всякий раз на страже этих изменений стояла государственная пропаганда.

Всякая пропаганда имеет срок давности, и безнадёжно устаревшая к 1980-м риторика середины века смотрится сколь смешно, столь и страшно. Вот президент Трумэн молится, чтобы «бог наставил нас на путь истинного использования бомбы». А вот вице-адмирал Бленди, командовавший операцией Crossroads, выступает с заявлением перед тестом: «Я не атомный плейбой, как меня некоторые обзывают». Мы также узнаём, что лётчик Бихэн бомбардировал Японию в день своего рождения — и воспринимает это как хороший подарок. В сравнении с Бомбой всякая фигура выглядит мелко, нелепо и самонадеянно.

Ревизионизм происходил и в жанровом кино. В 1986 году на экранах появляется подростковый триллер «Манхэттенский проект», в котором вундеркинд Пол решает собрать атомную бомбу для школьной научной ярмарки — и едва не уничтожает Нью-Йорк. Как нетрудно догадаться по названию, научный эксперимент Пола рифмуется с тем самым проектом США по созданию бомбы. Пол не может остановиться, он не знает, какой силы бомбу на самом деле собрал, и неверно думает, будто всё под контролем. Современная итерация мифа о ящике Пандоры при этом решена в той эстетике, на которой сегодня паразитирует сериал «Очень странные дела». «Манхэттенский проект» — из тех фильмов, в которых юный герой из пригорода на велосипеде въезжает в самое сердце страшной тайны.

Первый же текст из «ядерного» цикла Джонатана Шелла называется «Судьба Земли — республика насекомых и травы». Шелл говорит о том, что мы привыкли называть войну с атомными бомбами «немыслимой», «ядерным холокостом», и в этих эпитетах и метафорах есть определённое удобство. Шелл описывает, как именно будет погибать Земля и её население в случае полномасштабной военной конфронтации с применением термоядерного оружия. Тем же занимался Питер Уоткинс в «Военной игре» 1965 года — и как раз описанию эффектов обмена ядерными ударами посвящены главные картины короткого периода 1980-х годов. В первую очередь это три телевизионных фильма — «Завещание» (1983), «На следующий день» (1983) и «Нити» (1984). Также сюда можно отнести «Военные игры» (1983) — жанровый фильм, в котором катастрофа не случается, но происходит подробная симуляция сценария глобальной термоядерной войны.

«Завещание» уходит от представлений ранних фильмов о войне, где бомба моментально вычищает население Земли, а тела испаряются. Мы наблюдаем жизнь небольшого пригорода Сан-Франциско. Крупные города стёрты с лица земли, но люди в пригороде выжили — и теперь медленно умирают от лучевой болезни. На протяжении полутора часов здесь хоронят и хоронят людей: младенцев, школьников, стариков. Сперва — в гробах на местном кладбище, затем в своих дворах в простых саванах, в конце тела просто массово сжигают на кострах. Кинокритик Роджер Эберт писал, что не мог сдержать слёз оба раза, когда смотрел фильм. «Завещание» не только противопоставлено фильмам 1960-х, но и тому же «Китайскому синдрому». Тут тоже есть Джейн Фонда: она в передаче по ТВ делает аэробику.

«Завещание» Линн Литтман был снят для канала PBS, однако итоговый фильм нашли слишком сильным, и Paramount взяла его для кинопроката. Год спустя фильм всё же был показан по ТВ.

Две недели спустя на канале ABC показали «На следующий день» Николаса Мейера. Впервые американское кино без обиняков говорило о политическом контексте возможной Третьей мировой войны. Советский Союз решает забрать себе Западный Берлин, США выдвигают ультиматум, НАТО пытается силовыми методами освободить Восточную Германию, в крупных городах сверхдержав начинается эвакуация людей. По просьбе Минобороны США Мейер оставил неразъяснённым, кто выстрелил первым. Обмен ударами приводит к разрушению городов и военных объектов с обеих сторон. Миллионы людей погибают, миллионы страдают от последствий, однако в финале фильма президент США сообщает о том, что оба государства прекратили огонь. «На следующий день» отказывается от идеи гибели всего человечества в ядерном безумии. Оказывается, ужас выживания ещё сильнее гипотетического исчезновения в долю секунды. Мейер умело тасовал крупность рассказа, демонстрируя конфликт с точки зрения простых жителей, военных на секретных объектах и политиков. 

В день показа фильм увидели более 100 миллионов человек — 62 % всех смотревших ТВ в тот вечер. Но был у картины и самый главный, адресный зритель — президент США Рональд Рейган. Он посмотрел «На следующий день» на месяц раньше всех. 10 октября 1983 года в его дневнике появляется запись:

«День Колумба. Утром в Кэмп Д. поставил кассету с фильмом, который ABC покажет в эфире 20 ноября. Он называется „На следующий день“. В фильме Лоуренс, штат Канзас, сметает в ходе ядерной войны с Россией. Он сделан сильно — и стоит своих семи миллионов долларов. Это очень эффективное кино, и оно оставило меня в крайне подавленном состоянии. Пока что они не продали ни одно из 25 рекламных мест, которые запланированы, и я понимаю отчего. Не знаю, будет ли этот фильм в помощь «антиядерщикам» или нет. Моя же реакция такова: мы должны делать всё что можем, использовать средства сдерживания и убедиться, чтобы ядерной войны никогда не случилось. Возвращаюсь в Белый дом».

В 1990 году Рейган выпустит автобиографию «Жизнь американца», в которой опишет долгоиграющее воздействие фильма: «Во многих отношениях развитие событий, описанное в брифингах, походило на фильм ABC. И всё равно в Пентагоне оставались люди, которые считали, что ядерная война „выигрываема“. Я подумал, что они безумны. Хуже того, по всей видимости, были и советские генералы, рассуждавшие о победной ядерной войне».

В то, что фильм мог повлиять на президента, нетрудно поверить. Рейган, сам бывший актёр, в должности президента смотрел много кино. В новой книге Джея Хобермана «Make My Day: Movie Culture in the Age of Reagan» кинематограф 1980-х рассматривается в соотнесении с фигурой Рейгана-зрителя. Хоберман рассказывает, какими глазами президент смотрел кино: «Для Рейгана фильмы были источником знаний. Он чрезвычайно заинтересовался „Военными играми“ (1983), в которых подросток-хакер непреднамеренно активировал ядерные коды запуска».

С подачи Рейгана «На следующий день» был показан начальникам военных штабов США. А в 1987 году, сразу после программы «Время», фильм Мейера показали по Центральному телевидению СССР. Полгода спустя Рейган и Горбачёв подписали договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. Мейер рассказывал, что якобы после этого ему пришла телеграмма от администрации президента: «Не думайте, что ваш фильм не сыграл в этом никакой роли: сыграл».

А в 1984 году на BBC показали «Нити» Мика Джексона. Если фильм Мейера «стоил своих семи миллионов», то «Нити» при бюджете в 400 тысяч фунтов были фантастически эффективным вложением денег. Фильм посмотрели миллионы британских зрителей. Через год его повторили в паре с «Военной игрой» Питера Уоткинса, после чего «Нити» тоже решили убрать подальше — следующий общественный показ пришёлся уже на цифровую эпоху.

В «Нитях» яблоком раздора был Иран, где происходит гражданская война. Поначалу герои фильма, жители английского Шеффилда, пропускают новости в пользу сводок с футбольных полей, а молодёжь уходит в видеоигры и не снимает наушников. Скоро становится ясно, что всё серьезно: буревестниками над головами проносятся военные истребители. СССР предположительно топит американскую подлодку у Ирана, размещает в регионе свои боеголовки, Англия спешит занять сторону Штатов. Большая картина политической борьбы остаётся на маленьких экранах телевизоров, а крупными планами мы видим вещи бытовые. Скоро от быта не остаётся и следа. 

В СССР фильм Николаса Мейера показали в интересной компании — следующим днём в то же самое время советского зрителя ждали «Письма мёртвого человека» Константина Лопушанского. Это кино показывает последствия ядерной войны: по сюжету, на острове собрались выжившие и умирающие люди. Режиссёр Алексей Герман, участвовавший в написании сценария и монтаже, так описал свои впечатления от картины: «Мне стало плохо с сердцем от того, на каком уровне искусства была выполнена в картине „Письма мёртвого человека“ атомная катастрофа. Я вышел из зала и пил корвалол».

Фильм дебютанта Лопушанского стал событием на родине и в мире. В кинотеатрах СССР его посмотрели 15 миллионов человек. Впервые фильм был показан в мае 1986 года, менее чем через месяц после Чернобыльской катастрофы. Но не только лишь это определило его судьбу. Как писали киноведы Олег Ковалов и Наталья Сиривля, «в „Письмах…“ дан образ именно российской катастрофы: немытые люди, закутанные в тряпьё, подземный бункер с громоздкой системой запоров, неуклюжие противорадиационные балахоны, допотопные противогазы. Весь этот катастрофический дизайн кажется извлечённым из кладовых нашей генетической памяти о войнах, революциях, голоде и насильственных депортациях».

Иной подход к теме ядерной угрозы — в трёхсерийном телефильме «Конец света с последующим симпозиумом» (1986). Это последняя работа Татьяны Лиозновой («Три тополя на Плющихе», «Семнадцать мгновений весны»). Неудачливый американский драматург Майкл Трент получает заказ от миллиардера Филиппа Стоуна (Армен Джигарханян пытается держаться с достоинством в заведомо провальной роли). Пьеса должна быть о конце света. Стоун узнал какой-то секрет, и теперь Трент должен проделать такие же изыскания, чтобы написать текст.

Фильм Лиозновой в середине 1980-х ― и особенно после Чернобыля ― казался анахронизмом. На протяжении четырёх часов Трент в одномерном исполнении Вадима Андреева мучается — не то из-за секретов, которые он узнал, не то от нежелания работать. Окружают его введённая для комизма литературный агент Надежда Румянцева, а ещё балдеющий в роли голливудского продюсера Олег Табаков, а также Олег Басилашвили, через реплику повторяющий «окэй». На третьем часу фильма появляется Дмитрий Певцов и танцует, как робот, под Херби Хэнкока. При этом все три серии «Конца света…» держат пафосную ноту, не сравнимую даже с американским кино 1950-х на тему ядерной войны. Здесь проявляется главное противоречие картины: Лиознова раз за разом говорит, что дело серьёзное, как сердечный приступ, но сваливается в плоский, вымученный комизм.

Нет ничего удивительного, что тема ядерной угрозы нашла выражение и в советской анимации (которая регулировалась не так строго), по своей природе тяготеющей к иносказанию и более податливой к фантастическим сюжетам. В 1973 году Эдуард Назаров («Жил-был пёс») снял «Равновесие страха» — о двух соседях и гонке вооружений.

А в 1988 году «Арменфильм» выпустил короткометражный фильм «Ветер», который завершается тотальным уничтожением планеты.

За исключением «Доктора Стрейнджлава» Стэнли Кубрика, фильмы о ядерной угрозе 1950–1960-х не имели большого прокатного успеха. В американском кино действовал кинопроизводственный кодекс, инструмент цензуры родом из 1930-х. К середине 1960-х голливудские картины уже вовсе не отвечали вызовам действительности. Кинематографисты вынуждены были избегать конкретики и уходить в обобщения. Кубрик превратил это в приём. Остальным удавалось хуже. Эти фильмы мало говорили о войне, больше — о человеческой природе. Расплывчатые, мелодраматические, они не выдерживали проверку Хиросимой. После 1964 года кино о ядерной угрозе практически не снималось — у общества возникли новые тревоги. 

Когда в 1980-е мир завис на волоске от полномасштабной войны, кинематограф с новыми силами взялся передавать ядерную паранойю эпохи. И это сработало. Мы не знаем доподлинно, как фильм Мейера повлиял на Рейгана. Возможно, это красивая история для мемуаров. Но мы знаем, что он посмотрел этот фильм раньше остальных, а значит, были резоны. 

Фильмы 1980-х конкретизировали ужас, представили возможные политические сценарии апокалипсиса, в деталях рассмотрели последствия обмена ядерными ударами. Но самое главное — эти фильмы шли по федеральным каналам, отчего их попросту невозможно было игнорировать. На следующий день их всё равно обсуждали бы на работе.

Ядерная угроза касалась каждого, от режиссёра Алексея Германа, который пил корвалол после просмотра «Писем мёртвого человека», до президента Рональда Рейгана. Корпус антиядерных картин 1980-х неслучайно закрывает всё тот же Питер Уоткинс. Он снимает 14-часовой фильм «Путешествие». Режиссёр путешествует в Австралию, СССР, Мексику, Полинезию, Мозамбик, Францию, Германию и многие другие страны ­— и везде задаёт людям вопрос об атомной бомбе. Таков атлас мира на пороге ядерной войны.

Следующий материал цикла «Ядерная угроза» выйдет в телеграм-канале «Сьерамадре» 4 августа.