Англоязычные критики сравнивают этого автора с Джеймсом Джойсом и Томасом Пинчоном. Его культурологические эссе публикуют London Review of Books, Times Literary Supplement и другие ведущие интеллектуальные издания. Про него почти не говорят в России. Самиздат продолжает цикл коротких профайлов писателей: в этот раз литературный критик Игорь Кириенков рассказывает о Томе Маккарти — современном художнике, теоретике искусства и выдающемся романисте.
25 февраля 2000 года в TLS вышла статья Сьюзен Сонтаг, ставшая одним из её самых цитируемых текстов. Это была рецензия на «Головокружения» Винфрида Зебальда — последний на тот момент роман немецкого прозаика на пике прижизненной славы. Прежде чем перейти к описанию книги, Сонтаг спросила себя и читателей: «Возможно ли ещё литературное величие?» Если да, то кого сегодня можно назвать амбициозным революционером формы, которого не устраивают «стандартные темы беллетристики»?
Сонтаг умерла в 2004-м, не дождавшись новых имён: погибший в 2001 году Зебальд так и остался для неё последним великим писателем. И есть какая-то чудовищная несправедливость в том, что великий американский критик разминулась с одним из самых странных и захватывающих романов последних десятилетий, который автор не мог напечатать почти пять лет — вплоть до 2005-го. Мы можем только гадать, что бы она написала о Remainder (в русском переводе «Когда я был настоящим») Тома Маккарти, но есть почему-то подозрение, что книга могла бы изменить её представления о современной литературе — по крайней мере той, что существует в экспериментальном поле, продолжая традиции европейского модернизма.
Портрет художника в безвестности
А что сам Маккарти? В начале 2000-х он — художник-аутсайдер за тридцать с оксфордским дипломом. Жил в Праге, затем в Берлине. Работал натурщиком в арт-школе. Разливал напитки в ирландском пабе. Носил тарелки в ресторане. Ещё один переезд — в Амстердам: здесь Маккарти устроился редактором Time Out. Свободное время занимала литература (именно за границей были написаны два его первых романа — Men in Space и Remainder) и Международное некромореходное общество — шутливая организация, которую они придумали вместе с философом Саймоном Кричли, вдохновляясь кружками сюрреалистов.
В 2001 году Маккарти пробовал опубликовать свои книги в крупных британских издательствах, но у него ничего не выходило. Не то чтобы редакторам не нравились его тексты — вероятно, они просто не знали, как их классифицировать: это одновременно традиционные — с сюжетом и психологией — романы и теоретические конструкции; так сходу и не скажешь, на какую полку ставить — с беллетристикой, философией или искусствоведением.
В итоге в 2005 году парижское издательство Metronome Press выпустило 750 копий романа Remainder, которые поначалу распространялись при музеях. В профессиональной среде о книге заговорили, многие — с восторгом. Сколько-нибудь внушительным тиражом Remainder вышел через год в лондонском Alma Books и через два — в нью-йоркском Vintage. У вчерашнего неудачливого писателя началась совсем другая жизнь: теперь — в статусе правомочного наследника авангардистов и постструктуралистов, принявшего эстафету у Сэмюэля Беккета и Жана Бодрийяра.
Роман как арт-объект
Это совсем неслучайные в данном контексте имена — и даже не потому, что Маккарти ссылается на этих авторов в своих интервью и статьях. Подобно кумирам, он максимально расширяет концепцию романа и обнаруживает, что в него свободно помещаются элементы научных дисциплин, а симуляция может стать и темой книги, и основным стилистическим приёмом.
Поиску аутентичности, бесконечным и всё более амбициозным попыткам воспроизвести реальность и посвящён Remainder. Главный герой романа, без имени и возраста, но со спокойным голосом очень образованного и очень усталого мужчины попадает в странную аварию. Подробностей он, разумеется, не помнит. Получив огромную компенсацию, рассказчик тратит деньги на детальное воссоздание дорогих его сердцу сцен и переживаний — запах печёнки из соседней квартиры, кошки на раскалённой крыше — с участием профессиональных актёров и сложного реквизита. Режиссёрские аппетиты растут, и вот он уже ставит кровавое ограбление, совершенно не считаясь с тем, что подробные, прямо-как-в-жизни, реконструкции не обходятся без жертв.
Идея романа в том, чтобы показать, каким странным способом отдельно взятый человек стремится преодолеть отчуждение от мира; как его захватывает «скучная», полная бесполезных, вроде бы, подробностей действительность, когда он берётся её восстановить; и — самое, может быть, главное — к чему эти попытки приводят. Маккарти, впрочем, никого не судит: он скорее инженер, который управляет повествованием откуда-то с лесов, так что выносить или не выносить герою-визионеру приговор — дело публики. Эта имморальность (показная или вполне искренняя) сближает писателя с художниками-«диагностами»: их больше занимают симптомы, яркие и болезненные проявления человеческой индивидуальности, а не абстрактные вопросы нравственности. Такая проза обретает самодостаточность музейного экспоната и аналитичность научного труда — и это, вероятно, высшая степень доверия к читателю.
Критик как художник
После успеха Remainder Маккарти написал ещё два романа, C (2010) и Satin Island (2015), украсившие собой букеровские шорт-листы, сочинил большую работу о комиксах про репортёра Тинтина с цитатами из Фрейда и Делёза и выпустил несколько десятков эссе, лучшие из которых вошли в сборники Transmission and the Individual Remix (2012) и Typewriters, Bombs, Jellyfish (2017).
Судя по всему, вкус к чистой теории и мышление текстами-манифестами — не столько продолжение игры в авангардную группировку, сколько органическое свойство характера Маккарти, продолжение его литературных занятий. Так, например, он рассуждает о том, как в условиях тотальной дигитализации меняется роль писателя: по его мнению, автор джойсовского таланта работал бы сейчас на Google или другую корпорацию, заинтересованную в сотрудниках с богатым воображением и мощными лексическими ресурсами.
Как и у всякого опытного рассказчика, у Маккарти есть свой набор любимых сюжетов — от устройства романа Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди» до новелл Кафки. Другое дело, что он всё время их расширяет: помимо цитат из Аристотеля и Барта, в его текстах можно встретить отсылки к MC Hammer или рассуждения о голове футболиста Зинедина Зидана. Поклонник антрополога Клода Леви-Стросса, Маккарти внимательно следит за тем, что волнует его собственное племя — западную цивилизацию эпохи позднего капитализма. Эта творческая стратегия предполагает постоянную работу в поле: запираться в сооружении из слоновой кости, симулируя поведение Флобера и Набокова (при всей к ним симпатии), он точно не планирует.
Потерянный классик
Маккарти пишет уже двадцать лет, но в России вышли только две его книги — ещё в начале 2010-х их выпустил Ad Marginem. Remainder в переводе Анны Асланян превратился в «Когда я был настоящим»; работа про художника Эрже — тут уже всё дословно — стала «Тинтином и тайной литературы». Фурора они не вызвали: может быть, именно поэтому легендарное московское издательство с тех пор не публикует прозу — даже такую изысканную.
При этом, как будто специально для Маккарти, существует термин readable avant-garde: расширяя романные конвенции, он не выбивает у неподготовленного читателя почву из-под ног. От его книг можно получить удовольствие, если просто следить за всегда закрученным сюжетом. К тому же беллетристическая рамка позволяет познакомиться с современной философией, освобождённой от темнот стиля, который перевод (обычно с французского) только усугубляет.
Тут можно задаться вопросами: не предаёт ли такой легко конвертируемый в развлечение авангард заветы отцов? Не притворяется ли Маккарти, напоказ любя своих бланшо и батаев, чтобы выглядеть умнее и иметь с этого символические дивиденды — приглашения на конференции и неотступное внимание прессы? В общем, не мошенник ли он, засыпающий собеседника громкими фамилиями и совершенно при этом не владеющий темой?
Кажется, всё-таки нет: для подобной интеллектуальной аферы Маккарти слишком занудный. В нём живёт учёный-естествоиспытатель, которого постоянно тянет поставить какой-нибудь опыт. Например, скрестить псевдоисторический роман с берроузовской безуминкой — из этой задачи вышел С. Или написать серьёзное эссе о значении экскрементов в «Улиссе» для почтенного джойсоведческого издания Hypermedia Joyce Studies. И если это тоже симуляция, то что тогда вообще литература?
