Эта история могла бы быть выдающейся, но получилась заурядной и грустной — совершенно не такой, как хотелось бы её автору. Она о метал-группе из нулевых, которая, как каламбурит её сооснователь и вокалист Георгий Нидеккер, пыталась выстрелить — и случайно застрелилась. Группа называется Molecul, но это совершенно не важно: таких творческих биографий в те годы было пруд пруди. Сегодня Гоша работает SMM-менеджером в артели «Мамихлапинатана» и по просьбе самиздата вспоминает, как пришёл в метал, объездил десятки городов — и бросил музыку.

Та самая история — легендарная рубрика, которая делает самиздат самиздатом, трансформируя наших читателей в наших авторов. Для нового проекта самиздат собирает Те самые истории про субкультуры и музыку нулевых. Если 15 лет назад вы играли в группе, участвовали в уличных войнах с бонами, были главным эмо города и хотите об этом рассказать, напишите нашим редакторам Косте Валякину или Семёну Шешенину. 

Я открыл глаза: подо мной бесновалась толпа подростков. Это были короткостриженные парни, решительно настроенные и трезвые, как и полагается представителям straight edge — самой идеологически жёсткой ветви хардкор-культуры. Толпа делилась на две примерно равные части, а потом, будто по команде, «стенки» бежали одна на другую. Подростки выставляли вперёд плечи и локти и смачно сталкивались. Wall of death — самый распространённый вид слэма на концертах тяжёлой музыки. И самый травмоопасный. 

Сцена висела практически под потолком и представляла собой что-то вроде балкона — такие в клубах устанавливают для стриптизёрш. От неё до толпы было метра два. Я свесился через перила, чтобы оценить размах мероприятия. Подростки остановились и посмотрели в мою сторону. Пора было объявлять следующую песню. Я поднял голову, зажмурился и что есть мочи выкрикнул название. Подростки одобрительно заревели. Могилёв явно любил нас.

Музыкантом я мечтал стать всегда. Когда я был маленьким, отец слушал много разной музыки, а его друзья во время домашних посиделок часто пели классику русского рока под гитару или фортепиано. Когда мне было шесть, родители отдали меня в музыкальную школу, а лет в девять, после поездки в летний лагерь, я понял, что хочу заниматься именно металом. Вдохновили меня ребята из старшего отряда в майках Iron Maiden, Metallica и Nirvana: они курили, громко слушали кумиров на кассетнике и общались с девочками. Мне хотелось скорее стать как они, и особенно меня привлекали майки: чёрные, с черепами и жестокостями. 

Вырос я в подмосковном рабочем посёлке. Главные достопримечательности — полигон, где проходили испытания практически все самолёты и вертолёты отечественного авиапрома, машиностроительный завод и два озера. В школе, где я учился в конце девяностых, оставались инструменты от пионерских ансамблей: причудливой формы электрогитары «Урал», огромные клавишные синтезаторы с поломанными внутренностями, еле живая барабанная установка без тарелок и микрофоны с оторванными проводами. Помню, как во время какого-то детского утренника мы с друзьями спиздили из каптёрки барабаны и отнесли их в гараж к одному из товарищей. Там прошла наша первая репетиция: товарищ долбил двумя педалями в спинку дивана, имитируя бас-бочку. За настоящую он, слава богу, так и не пересел. За кражу нам ничего не было — на этот хлам в школе всем было насрать.

С гитаристом я познакомился в десятом классе. Это была моя первая перемена в новой школе, я сидел в коридоре на деревянной лавке и тупо озирался по сторонам. Ко мне подошли два парня с длинными волосами, и один из них задал определяющий вопрос: «У тебя есть Sepultura?» На тот момент моим самым ценным музыкальным приобретением действительно была кассета с легендарным альбомом Sepultura, после записи которого Макс Кавалера покинул группу. Через четыре года мы с тем парнем собрали первый состав: я играл на басу, он пел и играл на гитаре, а барабанщиком взяли парня из выпускного класса. Ещё через год наше трио отыграло первый концерт.

Произошло это в 2003 году в местном ДК на фестивале с говорящим названием Triumph of Metal, куда съехались металлисты со всего Подмосковья. После концерта организаторы объявили со сцены, что на улице собрались «агрессивно настроенные люди», поэтому «все входы в ДК закрыты до прибытия полиции». На фейсе в тот вечер дежурили здоровенные байкеры из тогда ещё не зашкварившегося клуба «Ночные Волки». Пока ждали ментов, один из них ударил какого-то скина пивной открывашкой в горло. Полицейским пришлось чуть ли не за руку провожать приезжих металлистов до железнодорожной платформы, чтобы предотвратить дальнейшие столкновения. Впрочем, это не помогло: как только менты уехали, скины закидали музыкантов камнями.

Рождение нашей первой группы совпало со смертью олдскульного метала: мир плавно входил в эру альтернативной музыки. В коллективе появились разногласия: кто-то был за прогресс, кто-то продолжал угорать по олдскулу. Так мы расстались с барабанщиком и начали собирать новую команду. За следующий год мы с гитаристом прослушали всех ровесников-односельчан, которые были в состоянии выдать три аккорда и ровно отстучать ритм на барабанах. Искали среди местных, потому что были привязаны к репточке, которая находилась в подвале поселкового ДК. Кстати, в этом ДК каждую неделю проходили попсовые дискотеки, куда мы регулярно захаживали выпить: больше было некуда. На одной из таких мы схантили рэпера-сэмплера. 

Новым барабанщиком стал наш бывший одноклассник: здоровенный детина, который получил золотую медаль, отучился в универе и отправился работать на завод космического приборостроения. Басиста нашли в соседнем селе: он учился в одной путяге с рэпером. Ненавижу слово «неформал», но, видимо, придётся его использовать: единственным способом не ёбнуться для неформала в нулевые было найти себе подобных, и мы делали для этого всё возможное.

Поначалу мы выступали исключительно на малоизвестных фестивалях, главным условием участия в которых был выкуп билетов. Их мы распространяли среди друзей, родственников и коллег по работе. Постепенно появилась настоящая фанатская база: в то время соцсети только появились и вся информация распространялась на форумах, официальных сайтах групп и в Myspace. В 2008 году на волне популярности альтернативной музыки лейбл «Союз» открыл подразделение Chaotic Noiz, которое занималось «неформатными» группами. Не помню, кто на кого вышел, но каким-то образом мы получили контракт на выпуск первого альбома. 

Диск записывали у себя в ДК. Обклеили стены коробками из-под яиц для звукоизоляции, а чтобы не было слышно плевков в микрофон, купили пяльце для вышивания и натянули на него чулок. Сперва держали конструкцию в руках, потом догадались примотать её к микрофону скотчем. Альбом получился бодрым: солидная упаковка, клёвая фотка группы на развороте (снимала нас подруга на простую зеркалку), мрачный дизайн. По своему контракту мы так ничего и не получили, но это было не важно: до сих пор помню всепоглощающую радость во время распаковки собственного диска. 

Возможно, если бы мы записали этот альбом чуть раньше, всё было бы по-другому. Когда он вышел, ниша уже была забита группами, которые колесили по стране как варвары по Риму и записывали новые треки один за другим. Концертов было слишком много: каждый уикенд кто-то где-то выступал. В столицах это ощущалось менее остро, но для города, в котором только один клуб и все слушают примерно одинаковую музыку, еженедельные однотипные привозы — смерть. В итоге мы не выстрелили, хоть и успели поездить по стране и поиграть с парнями типа Дельфина, «Тараканов» и F.P.G.

Когда пришла первая слава, мы стали гастролировать. Чтобы сделать тур минимально рентабельным, нам нужно было объездить минимум тридцать-сорок городов за полтора-два месяца. Денег, которых мы получали таким трудом, едва хватало, чтобы покрыть расходы на дорогу, еду и алкоголь. Если хоть один город слетал, всё сыпалось: мы были обречены на длительный неоплачиваемый переезд. 

Сначала всем приходилось заниматься самим, но на пятом году существования группы у нас наконец-то появился концертный директор. Витя из украинского Николаева любил нашу музыку, поэтому работал за идею и «литрушку» пива. Он договаривался с площадками, выстраивал маршруты и следил за выполнением райдера. С ним, кстати, постоянно были какие-то траблы: организаторы либо не понимали, о чём мы просим, либо просто не могли это выполнить. Например, обычно мы указывали, что хотим ночевать в квартире или гостинице, но частенько в конце дня оказывались на упоротой вписке с толпой пьяных неформалов. А под «полноценным питанием в гримёрку» некоторые организаторы понимали нарезной батон, «птичку» (это такая колбаса: самое дешёвое говно, которое только бывает в магазинах) и полторашку пива на человека.

Самое стрёмное — это психологическая неготовность к таким условиям. Стандартный сценарий тура: мы сильно ругаемся после первых двух городов, много пьём и заболеваем. Чем больше пьёшь — тем слабее иммунная система, поэтому часто под конец гастролей я покрывался прыщами, а вместо желудка у меня была пульсирующая чёрная дыра. Но в целом нам нравился экстрим: круто было жить в дороге, каждый день выступать в новом городе, общаться с новыми людьми и охуевать от клубов и организаторов — как в хорошем, так и в плохом смысле. 

Весной 2013 года мы с гитаристом снова остались вдвоём. Приходилось прибегать к услугам сессионных музыкантов — это такие люди, которые играют с тобой за деньги. Мы собрали состав, наняли шофёра из Беларуси — так дешевле — и поехали в большой и, как потом оказалось, последний тур. Шофёром был коренастый крепыш с квадратными плечами по фамилии Крупина, и он ласково называл свой микроавтобус «бусик». Иногда мы просыпались от того, что Крупина засыпал и бусик сносило в кювет.

Нижний Тагил

Тагил был похож на Сайлент Хилл — серое небо, разбитая дорога, голые деревья, редкие прохожие. Всю дорогу до концертной площадки, расположившейся в местном ДК, мы провели молча. «Сегодня народу будет немного, — честно признался организатор. — Тут недавно ребят зарубили на остановке. Топором». 
Нужно отдать должное организаторам — аппаратура на площадке была что надо, возможно, одна из лучших за всю историю наших выступлений. После концерта нас повели отмечать: на столе в одном из кабинетов ДК стояли закуски, выпивка и несколько ведёрок тагильского майонеза. Я не большой любитель этого соуса, но, по словам хозяев, тагильский мазик — лучший в мире и подходит к абсолютно любой еде и жизненной ситуации. 

Налив виски в пластиковую рюмку на ножке, директор концертной площадки произнёс тост, макнул ножку в ведёрко с майонезом и, выпив, облизал её. Мы последовали его примеру. Из города уезжали глубокой ночью. «По-моему, майонез как майонез», — сказал кто-то, когда мы садились в автобус. Все согласились.

Николаев

График тура немного изменился, и нам пришлось неделю отсиживаться на родине турменеджера Вити. Его мама хотела продемонстрировать гостеприимство, но слегка перестаралась: еды, которую она настряпала, хватило бы шестерым здоровым мужикам на неделю. В первый вечер мы перекусили и сразу перешли на спиртное. В итоге пили два дня и забыли убрать в холодильник полную кастрюлю шикарного жаркого. «Протухло, — констатировал гитарист, опрокидывая очередной стакан пива и морщась от запаха испорченной еды. — Жалко — пиздец. Я видел кошек во дворе, может, вывалим им?» 
Идея показалась мне здравой, но на выходе из кухни меня чуть не сбил взволнованный водитель Крупина. С криками: «Ничего, блядь, не протухло! Щас пережарим с луком и чесноком!» — он кинулся реанимировать жаркое. Не помню, ел ли это кто-нибудь, кроме него. 

На пути из Владимира

Большую часть времени в туре проводишь в автобусе: отсиживая зад, вдыхая дым дешёвых сигарет и слушая ворчание водителя. В ту ночь трасса была окутана тишиной и туманом, и только наш «бусик» весело трясся в такт блатным песням, доносившимся из магнитолы: 

«Ехала девчонка из Кургана
Пятерик везла до Магадана...» 

Пельмени — бич любого тура. В каждом городе своя специфика: ешь местные и гадаешь, как они поведут себя в твоём желудке. У Крупины желудок был слабый, он то и дело жаловался то на диарею, то на запоры. И с тем и с другим он справлялся, закуривая в процессе, — уверял, что помогает. Во Владимире мы покупали пельмени «Медвежье ушко», и весь оставшийся тур прошёл под эгидой сомнительной шутки «кажется, у тебя медвежье ушко показалось».

Бусик планово остановился, и мы, полные дневных жидкостей, вывалились в холод ночи. Обычно из соображений приличия справлять нужду мы отходили подальше от дороги, но в тот раз из-за тумана правилом решили пренебречь. «Бля, тут походу памятник какой-то...» — сказал гитарист, глядя под ноги. Когда глаза привыкли к темноте, мы разглядели в канаве памятник жертвам ДТП, но было уже поздно. Неловкое молчание прервал Крупина: с криком «Ёбаное „Медвежье ушко!“» он промчался мимо нас и пропал в тумане.

Тула

Обычно в Туле нас принимали хорошо: на концерты ходило много народу, организаторы вкусно кормили и исправно платили. Но в этот раз возле клуба нас встретила толпа людей, которых не пускали внутрь, и пьяная организаторша. Оказалось, что в помещении ремонт и ни о каком концерте никто не слышал. Тот вечер мы провели на улице у входа в клуб: фотографировались с людьми, пили пиво, травили байки. Потом отвезли пьяную организаторшу домой и двинули в следующий город, так и не взяв в руки инструменты.

Чебоксары

Это было наше первое выступление в Чебоксарах. Уже не помню, как и почему я оказался на сцене без обуви, — возможно, это было частью очередного перформанса-экспромта. Обычно идеи приходили во время выступления сами собой: прыгнуть в толпу, схватить фаната и сунуть микрофон ему в лицо, плюнуть водой в барабанщика, упасть на пол. На этот раз в кульминационный момент песни я встал на колени на краю сцены и истошно закричал в микрофон. В момент наивысшего эмоционального накала я почувствовал, что с меня падают шорты. Допев ноту, я опустил взгляд: какая-то девочка, вцепившись в меня одной рукой, другой вытягивала кожаный ремень из шлёвок. Остановить я её не успел, а на следующий день пояс уже продавали на страничке концерта во «ВКонтакте».

После окончания тура мы с гитаристом распустили сессионных музыкантов и начали писать третий альбом. Группе на тот момент было шесть лет. Когда ты долго что-то отдаёшь и не получаешь ничего взамен, руки опускаются, смысл теряется, пути не видно. Так случилось и со мной. Сжимая в руках 25 тысяч рублей, заработанных за последние три месяца, я мог думать только о невидимой стене, в которую упёрся. Когда я вспоминал о прошедшем туре, мне хотелось выть от бессилия. А потом мы записали трек, который, как мне казалось, получился чересчур экспериментальным даже для нас.

К тому времени я уже какое-то время подрабатывал барменом и решил сосредоточиться на этом. Я перестал слушать тяжёлую музыку и на пару лет прервал общение почти со всеми близкими. Гитарист, кстати, по-прежнему занимается группой. Я это уважаю: чтобы быть независимым музыкантом в России, нужно иметь много мужества и силу воли. Знаю, что после моего ухода у группы были новые песни, клипы и концерты. Слушать их я пока не готов.