Чтобы контролировать свою вспыльчивость, айтишник из Лондона Алексей Зверев отправился на випассану — курс медитации без связи с внешним миром. Как за десять дней почувствовать каждую часть тела, победить боль и снова стать маленьким — в новой Той самой истории читателя самиздата.

Та самая история — рубрика, трансформирующая наших читателей в авторов. Вы тоже можете рассказать свою историю нашему редактору Косте Валякину.

Вдох. Грудная клетка наполняется воздухом. Кислорода становится так много, что часть его остаётся в горле. Я чувствую, как сводит спину. Ноги гудят, но я стараюсь не думать об этом: сейчас не их очередь. От макушки к лицу, потом шея, за ней плечи и так далее, до пальцев ног и обратно. Я неподвижно сижу уже четверть часа и медленно, по кусочкам, сканирую своё ноющее тело. Двигаться нельзя, чтобы не нарушить технику. В огромном зале я и ещё несколько десятков человек уже пятый день наслаждаемся медитацией — без сотовой связи, книг, доступа к интернету и возможности заговорить друг с другом.

Меня зовут Лёша. Мне 24 года, и я работаю в Cisco — одной из крупнейших в мире компаний, разрабатывающих оборудование для крупных предприятий. Cisco — это корпорация с гигантским заработком, огромным числом сотрудников и представительствами на разных континентах. Головной офис компании находится в Кремниевой долине, ну а я работаю в Лондонском отделении. Несколько лет назад, после стажировки, меня взяли в штат, оформили жильё и документы и пригласили в Великобританию. 

В то же время я начал фрилансить, совмещая удалённую работу копирайтером, рерайтером и программистом. Копирайтинг и рерайтинг помогали легко зарабатывать карманные деньги, а технические заказы давали ценный опыт. Со временем некоторые клиенты становились партнёрами, с которыми мы открывали совместные проекты: интернет-магазины, партнёрские программы и краткосрочные сайты.

После школы я поступил в университет на айтишное направление, чтобы стать «настоящим программистом», но быстро разочаровался, увидев, насколько устарела учебная программа. С моим опытом я сам мог чему-то научить многих преподавателей. Но у университета были и свои плюсы. Однажды, на третьем курсе, в фойе университета я случайно наткнулся на стенд компании, предлагающей годовую стажировку в их штаб-квартире — Кремниевой долине. Корпорация занималась телекоммуникациями и радиоинженерией, в чём я не имел совершенно никакого опыта. Несмотря на это, я всё равно подал заявку: а вдруг им нужен будет программист для работы над каким-нибудь сайтом?

Спустя полгода, после нескольких интервью и отвратительной процедуры оформления визы, я жарился под сорокаградусным калифорнийским солнцем.

В Кремниевой долине очень конкурентная среда. Высокие зарплаты и нереально дорогая жизнь. Там сконцентрировано огромное количество компаний, денег и людей с техническим бэкграундом, но между компаниями есть различия. Есть корпорации с огромным капиталом и штатом в тысячи человек — Google, Microsoft, Apple.

И стартапы — небольшие организации, которые каждый день проживают в борьбе за существование. Их бюджеты ограниченны. Люди из стартапов постоянно конкурируют друг с другом, иногда буквально за неделю нужно мобилизоваться, придумать и реализовать новый продукт. Для небольших проектов ошибка и промедление могут быть равноценны смерти: деньги уйдут конкурентам, инвестор отвернётся, команда лишится ценных кадров. Такая атмосфера заставляет людей всё время испытывать напряжение и искать способы повысить свою продуктивность.

Мне повезло: я работал в корпорации — и мне не нужно было выживать. Между командами внутри компании была конкуренция за место в конкретном проекте, и чтобы выполнить задачи, порой я работал на выходных и засиживался до трёх часов ночи, но в основном я наблюдал за культурой «всё успеть» со стороны. Культ саморазвития строился на нескольких китах. Люди любили физические упражнения, медитацию и различные стимуляторы мозга — от ноотропов до травки. В России в ту пору таким же популярным был разве что кроссфит.

Многие из моих коллег, чтобы стать лучше, выбирали усердную работу, отстранялись от окружающих и погружались в свои проекты, я же довольно скоро понял, какую роль играют личные отношения. Оказалось, что, если оставаться в компании на хорошем счету, можно выиграть конкуренцию даже у возможно чуть более сильного специалиста. Именно хорошие отношения со знакомым менеджером помогли мне, когда наш отдел начал испытывать финансовые трудности: он взял меня в свой департамент и обеспечил работой, даже когда мне пришла пора возвращаться домой.

Спустя год в Кремниевой долине я полетел обратно в Россию заканчивать университет и удалённо работал на некоторых проектах. Но меньше чем через год, ещё до конца учёбы, тот самый менеджер предложил мне позицию в лондонском отделении Cisco. Я не раздумывая согласился и купил билеты.

Я долго считал, что медитация — это упражнение для спокойствия и вообще какая-то эзотерическая и полурелигиозная практика на Востоке. 

Два года назад коллега изменил моё представление, рассказав, что это больше похоже на «спортзал для мозгов»: практикуя медитацию, ты готовишься к тяжёлым ситуациям, например конфликтам, вырабатываешь мотивацию, обнаруживаешь уверенность в себе. 

После переезда я быстро освоился и оброс контактами. Началась моя взрослая жизнь в Англии. Спустя какое-то время мой мозг, склонный к анализу, начал фиксировать трудности, с которыми я сталкивался. Довольно часто перед важной встречей или презентацией я нервничал и испытывал тревогу. Иногда во время работы терял концентрацию и начинал отвлекаться. Случалось, что хотелось бросить проект и не доводить его до конца — без какой-либо причины. Интерес просто улетучивался.

В конфликтах и бытовых ссорах я бывал вспыльчив, говорил много лишнего и терял самообладание. Хорошо помню, как однажды, сидя в общественном транспорте, я увидел бездомного. От него в метро стояла дикая вонь и я почувствовал раздражение. Захотелось встать и выставить его за дверь.

Мой коллега, с которым мы устроились почти в одно и то же время, всегда был позитивен и спокоен. Мы с ним сдружились, он оказался довольно открытым и как-то рассказал мне, что практикует медитацию, которая помогла ему восстановить уверенность в себе после нескольких лет травли цыганами в школе. Честно говоря, в моей школе всё можно было решить дракой — это называлось иерархией. Но времена изменились — и я решил попробовать.

Мы медитировали вместе по полчаса, посреди рабочего дня, в комнате отдыха, используя простую технику осознанного дыхания, известную как анапана. Техника заключается в концентрации на естественном дыхании: «вдыхаю, выдыхаю, вдыхаю, выдыхаю». Можно следить за тем, как воздух касается носа при вдохе, а можно — за тем, как его прохлада оставляет «след» в дыхательных путях. Можно делать всё что угодно, главное — устремить всё своё внимание на дыхание. Возникновение посторонних мыслей неминуемо: бывает, в сознании выскочит какое-то воспоминание или из-за предстоящей важной встречи начнёшь переживать наперёд. Самая важная задача состоит в том, чтобы перевести внимание с этой мысли. Поначалу я обнаруживал, что уже минут пять думаю о чём-то рандомном либо вообще дремлю. Тут же охватывало раздражение: неужели я не могу справиться с такой простой задачей?! Раздражение и злоба — лишние эмоции, они противоречили технике, приходилось мириться с «гиперактивностью» мозга, стараясь как можно спокойнее переводить внимание обратно.

Со временем концентрироваться стало легче. Я постепенно чувствовал, что больше концентрируюсь на мелочах. Вечером, заглатывая горсти попкорна за просмотром кино, я вдруг осознал, что именно происходит. Рука тянется к ведру. Пальцы сцепляются вместе, зачерпывают липкую карамельную кукурузу и бросают её в раскрытый рот. Рот человека, который несколько часов назад занимался в спортзале. Попкорн захотелось отложить: жевать его как раньше теперь было невозможно. Жизнь начала меняться.

Однажды, изучая различные статьи о медитации и осознанности, я наткнулся на 10-дневный курс по технике випассаны. Помимо самой медитации, которой, судя по расписанию, было уделено как минимум десять часов в день, организаторы обещали полную тишину и концентрацию на себе: по правилам курса, участники на десять дней отказывались от разговоров и контактов с внешним миром, нельзя было читать, писать и встречаться глазами друг с другом. Звучало круто, но отпугивал вопрос безопасности. Я не был уверен, что результат стоит рисков, да и вообще — вдруг это какая-нибудь секта. Несмотря на то, что я нашёл кучу информации в интернете, чтобы полностью убедиться в безопасности, я должен был поговорить с живыми людьми, которые посещали такой курс. Конечно же, такие люди оказались и среди работников IT.

Через несколько недель я принял участие в хакатоне. Это соревнование для программистов и людей, близких к IT, где в течение нескольких суток участники, разделившись на небольшие команды по пять-шесть человек, должны представить прототип приложения, решающего какую-то актуальную проблему. Помимо самой проблемы, нужно уделить внимание бизнес-модели и оперативно подготовить презентацию для судей. Здесь участников обычно и выручают различные стимуляторы.

После соревнований я познакомился с двумя парнями, которые жили на биохакинге и саморазвитии. Общение с ними убедило, что меня не распилят на органы и не заберут в секту после поездки на медитацию, — напротив, они отозвались о курсе очень положительно. От них же я узнал о периодическом голодании, которое и сам вскоре стал практиковать для контроля веса и обострения осознанности. Приём ноотропов, который один из них считал частью правильного образа жизни биохакера, я, однако, поставил под сомнение. Но, несмотря на это, он открыл магазин, нашедший неплохой спрос в Кремниевой долине на хайпе интереса к саморазвитию.

Но вернёмся к медитации.

После хакатона я дал курсу випассаны ещё один шанс. Минула регистрация и два с половиной месяца ожидания — и вот я оказался в глуши, на границе Англии и Уэльса, окруженный полями и мычащими коровами.

В вечер приезда всем было разрешено общаться, мы заполняли бумажки, ужинали, знакомились. Каждому выделили небольшую «комнату» — отделённую занавесками от остальных кровать, тумбочку и лампу — в одном из зданий на территории центра. Каждый вечер, включая самый первый, перед сном нас ждала видеолекция со Шри Сатья Гоэнкой, ведущим наставником этой техники медитации, более известным как просто «Гоэнка», где он подводил итоги дня и готовил к следующему.

На второй день в четыре утра я проснулся под звуки гонга и дешёвых будильников. Полчаса на душ, затем проваленная медитация у себя в «комнате»: с закрытыми глазами в такую рань можно уснуть и стоя. Очередь на завтрак со шведским столом из хлопьев, овсянки и фруктов. Словно после серьёзной ссоры, каждый молча смотрел в свою тарелку, соблюдая правила: боясь встретиться глазами. После завтрака — обязательная медитация в большом зале. Парни садятся слева, девушки — справа, каждому выделено собственное место, не меняющееся на протяжении всего курса. 

Вместо инструкций, безо всяких объяснений, зазвучали песнопения на древнеиндийском языке. Они звучали как мантры — однообразные звуки для достижения транса. Те, кто не знаком с мантрами, всё равно наверняка слышали про классический «Ом». Особый тембр мантр позволяет изменить состояние сознания при расслаблении и концентрации.

Внутри меня всё съёжилось, мысли были об одном: «Меня пытаются зомбировать». Моё сознание разделилось на две части: первая честно медитировала, а вторая следила, чтобы медитация не была слишком глубокой, я не ушел в транс и меня нельзя было гипнотизировать. Сидеть было трудно, подушек не хватало. Какой-то парень в нескольких метрах от меня постоянно кашлял, сморкался и ежеминутно отрыгивал. 

Через час выйдя из зала, я был в ужасе, в первую очередь от своего ошибочного мнения о курсе. Я читал отзывы атеистов и знал, что нужно быть готовым засунуть своё мнение подальше, но одно только пение чантов вывело меня из равновесия. Вдобавок ко всему, отрыжки. Серьёзно: этот парень меня просто бесил.

Первые несколько дней были довольно похожи: мы начали с техники осознанного дыхания, что я уже практиковал (анапана), и постепенно расширяли участок тела, к которому требовалось внимание. Если в первый день я концентрировался только на дыхании, то через несколько дней участок, за ощущениями на котором я следил, располагался между переносицей и верхней губой. Идея заключалась в обнаружении любых ощущений без реагирования на них. Например, если бы у меня зачесался нос, я должен был бы наблюдать за этим ощущением без каких-либо действий. Постепенно требовалось расширять зону, за которой я следил, и перемещать ощущение на разные части тела.

Формат вечерних видеолекций предполагал монолог о счастье, страдании, жизни и смерти, завязывая всё это на буддизме и просветлении. Обычно не стесняясь высказываться открыто, а теперь не имея возможности выразить своё мнение из-за «благородной тишины», я чувствовал, как у меня нарастает напряжённость в теле и сознании. Гоэнка, а именно его голос мне приходилось слушать ежедневно, говорил о том, насколько эта программа была научной и светской, но уже через несколько минут мог рассказывать притчу про прошлые и будущие жизни, приписывая сансаре научность.

Через несколько дней я был готов покинуть курс, отчаявшись от двоемыслия учителя и от одного из студентов, который постоянно сморкался, кашлял и издавал труднообъяснимый звук соплей, проходящих через носоглотку. В то же время я хотел научиться технике медитации, несмотря ни на что и как бы трудно ни было. Поэтому, помимо конфликта между мной и идеологией, у меня возник конфликт с самим собой, что не делало ситуацию легче.

На пятый день было объявлено о том, что мы начинаем практику випассаны: поза, которую нельзя сменить, сканирование тела, боль. Я мучался, всё затекало. К внутреннему конфликту добавились физические страдания. 

Нас учили воспринимать эту боль как нейтральное ощущение, без придания ему окраски «хорошее» или «плохое», «приятное» или «неприятное». Просто отмечаешь ощущение, следишь за ним, не реагируя, и продолжаешь дальше. Я работал от макушки, но невольно отвлекался на ноющую спину. «Это просто ощущение», — пытался я себя убедить без злобы, как учили. Получалось не сразу. Постепенно боль приобрела форму. Чем больше я «сканировал» спину, тем чётче становились очертания натянутых мышц в моём сознании. Я видел их напряжение, но продолжал медитацию дальше, стараясь не реагировать. Каждая сессия длилась от одного до полутора часов, и за это время я успевал совершить несколько обходов от макушки до пальцев ног, и чем больше это продолжалось, тем более странными становились ощущения: с одной стороны, я уставал от монотонной работы, а с другой, ближе к концу, — боль действительно растворялась.

Это был тяжёлый, но очень необычный опыт, который сложно приобрести где-то вне подобного курса. Красота привлечёт внимание, что-то вкусное вызовет аппетит, а агрессивный попутчик в метро — злость. Идея випассаны, по крайней мере для меня, — дать мозгу время на осознанную реакцию в среде, оптимизированной для автоматических, или импульсивных, решений. Эти несколько секунд осознанности в критической ситуации могут позволить не развязывать конфликт, что, при моей вспыльчивости, неплохой бонус.

Я стал больше погружаться в новую технику и постепенно начал чувствовать биение кровяных сосудов на лице. Это могло проявиться как ощущение мошки, сидящей на щеке и щекочущей её. Чем больше я концентрировался на этом ощущении, тем отчётливее становились биения. Мне трудно было в это поверить: неужели разум проворачивал со мной какие-то трюки? Однажды я приложил палец — и действительно почувствовал лёгкие биения. Самое необычное ощущение возникало, когда биения отзывались эхом во всём теле. 

Постепенно меня перестали тревожить отрыжки и кашель моего соседа: они всё ещё раздражали, но не вызывали злобы и желания выгнать его из зала. Впервые за всё время я смотрел лекции Гоэнки с безразличием, а не злостью. В следующие несколько дней медитация проходила хорошо, и я прогрессировал, чувствуя лёгкие вибрации в теле от биения сердца.

Откуда всё это бралось? Никакого общения, чтения, письма, постоянной мультизадачности и суеты. Сознание успокоилось. Это ощущалось как резкая остановка на высокоскоростной автомагистрали: любой проносящийся рядом автомобиль раскачивает твой собственный. Точно так же сознание пыталось ухватиться за любой раздражитель, способный «раскачать» его в отсутствие остальных. У нас не было особых развлечений, весь день мы только гуляли, ели и медитировали. Одним сырым утром я понял, что с интересом вглядываюсь в то, как тает иней. Я мог долго следить за насекомыми и пением птиц, и всё это казалось каким-то новым и необычным, словно игры в 4K после тетриса.

Когда до конца курса оставалось несколько дней, стало труднее. Часто я просыпался ещё до четырёх утра и безуспешно пытался уснуть, ворочаясь на месте. Но самое тревожное — мой разум начал проводить со мной эксперименты, лишая меня моей автономности. Неделя внутренних открытий и копания в себе была очень производительной, но мне не с кем было поделиться результатами своих открытий. Меня переполняли чувства, но застой портил их, превращая в отравляющие сознание токсины. До сих пор я за неделю не сказал ни слова и не слышал ни слова, обращённого ко мне. Это сводило с ума — не фигурально, а вполне реально.

Стоило мне закрыть глаза, как я мысленно возвращался в прошлое, в детство, в ситуации, о которых уже давно забыл. 

Я на детском утреннике сижу на коленях Деда Мороза в костюме пингвина — чёрно-белый комбинезон и шапочка с козырьком, заменяющим клюв. Он слушает моё стихотворение, пока я бегу с друзьями по коридору, падаю и ломаю руку, встаю и пинаю мяч, мама ведёт меня в садик. Сосед по курсу рядом, кажется, сейчас выплюнет свои лёгкие. 

Иногда я не понимал, произошло ли что-то действительно или это плод моей фантазии. Несколько раз я чувствовал необычайную грусть и хотел пережить её, не убегать от эмоций. Тогда глаза становились влажными, а по щекам катились слёзы. Я плакал, сконцентрироваться бывало очень трудно. Всё казалось сном наяву. 

Я чувствовал, что напряжение затронуло не только меня. Кто-то — вероятно, учитель, сидящий перед нами, — внезапно перданул на весь зал. Автоматная очередь длилась несколько секунд без остановки. Для него это было освобождение, сброс напряжения. Те же чувства это вызвало и у всех медитирующих: неконтролируемый смех продолжался минут десять без перерыва. Напряжение, которое создавалось неделю, нашло освобождение через смех. Это было единение с остальными. Это был единственный день, когда я ложился спать со счастливой улыбкой на лице. Это был пердёж, который подарил свободу.

В предпоследний день нам разрешили говорить друг с другом безо всяких ограничений, обо всём. Вопрос, в общем-то, был у каждого один: как ты? Но и его задать было трудно. Я ходил кругами по лесопосадке, не желая нарушить тишину. Как только запрет был снят, говорить тут же расхотелось. Но постепенно, один за другим, голоса стали слышны тут и там. «Во второй раз труднее. Ощущения более интенсивные», — рассказывал мне фотограф-путешественник средних лет. Другой мужчина, лет шестидесяти, уточнял у других, как нужно медитировать, потому что он не понял технику. Как он вообще решился поехать на такой курс, ни минуты в жизни не медитировав? Но и молодых парней, в том числе с техническим образованием, было немало. Мы делились друг с другом сложностями, но всё это были не очень серьёзные разговоры — smalltalk; сейчас, спустя всего год, я почти ничего не могу вспомнить.

На следующий день мы смогли забрать свои телефоны и позвонить домой. До автобуса оставалось несколько часов, и я всё это время провёл на трубке, общаясь с родителями и любимой. После разговоров я повеселел и сам стремился познакомиться и пообщаться.

Когда мы ехали обратно к железнодорожному вокзалу, кто-то сказал, что хотел бы достичь просветления. О нём много говорили и во время лекций. Просветление позиционировалось как высшая точка, к которой всем нам следует стремиться, — высшая стадия в буддизме, когда человек покидает круг перерождений, становится полностью осознанным и прекращает цепочку страданий. Немного подумав, я понял, что  не хочу терять тех изъянов, которые делают меня мной. Любить всех и испытывать сопереживание к каждому? В задницу. Я хочу ненавидеть. Хочу нервничать и переживать. Хочу забыть о здоровом образе жизни, нажраться текилы, закусывая чем попало, и проснуться на следующий день с больным телом и головой, страдая и виня себя, но не жалея о прошлой ночи. Я попрощался со всеми и поехал домой — есть пончики.