Российский районный хтонический суд

Российский суд — удивительная возможность посмотреть на действие, в котором нет ни одного положительного персонажа. Гопник ломает чужого снеговика, прибегают ОМОН, ФСБ, Центр «Э», канал НТВ, администрация президента и другие вынуждают построившего снеговика написать заявление, он зачем-то соглашается, а потом все дружно отправляются в суд и сидят там и не знают, что теперь друг с другом делать. Журналист Андрей Текстов отправился во Владимир, чтобы стать свидетелем такого суда над соратником Алексея Навального Георгием Албуровым за похищение картины владимирского художника Сергея Сотова с городского забора, а теперь мы вспоминаем этот текст вместе со студентами Британской высшей школы дизайна и предлагаем прочитать его тем, кто пропустил.

Поезд прибыл. Владимир. В широкой оранжевой от фонарей арке я встречаюсь с Пьяной Пожилой Женщиной в сапогах. Половина пятого утра, и она — единственный человек, у которого можно спросить дорогу в хостел «Эверест». Хостел «Эверест» находится в угловом подъезде дома номер 88 по улице Большая Московская. На домофоне нужно набрать 26 и подняться в двадцать шестую квартиру. Там меня ждет семейный номер на две двухъярусные кровати. Но пока Пьяная Пожилая Женщина в сапогах внимательно слушает мой вопрос про Большую Московскую улицу.

— Сама я из Суздали, — говорит она, чуть выкатив бедро, — 20 рублей. Молодой человек? Не хватает.

Я отсчитываю, она спрашивает:
— Это же угол Горячего Хлеба?
— Я не знаю. Дом номер 88.
— Да, там угол Горячего Хлеба, — она машет рукой и удаляется.

На пороге владимирского хостела «Эверест», который на самом деле оказывается двухкомнатной квартирой, следует сменить обувь на резиновые шлепанцы из большой корзины и встретить велосипед и его хозяина — Владимира Блинова. Владимир приятен и вежлив, показывает зафиксированный на правильной температуре душ и «печенки» для бесплатного чая. Они хранятся во втором ящике снизу. До хмурого рассвета я лежу на нижнем ярусе кровати в семейном номере и по-всякому кручу в голове слово «джэкрэком». В семь удается заснуть, снится длинная история о приключениях большой собаки.

Владимирское утро сильно холоднее, чем я думал, а здание суда — сильно дальше. Я почти опоздал — все места уже заняты, в зал пускают неохотно.

— Кто?
— Журналист.
— Ваши там?
— Там.
— Удостоверение есть?
— Нет?
— А ваши там?
— Там.
— Ну-ка, — охранник Владимирского городского суда приоткрывает дверь, чтобы проверить — знаю я кого-нибудь из присутствующих в зале или собираюсь его надуть.

Ближайшие двое узнают меня в лицо, ему достаточно.

У судьи не до конца отросшие усы над длинной верхней губой и выражение лица, как у хитрого пасечника. Секретарь — крупная блондинка с баранкой на голове и в белой блузе. Адвоката потерпевшего зовут Олег Раль, ему идет эта фамилия. Потерпевший Сотов выглядит слегка потерянным, ему жарковато, он часто и нервно зевает. Во время оглашения материалов дела прокурор уютно складывает руки на животе и становится похожим на молодого суриката в синем кителе. Потерпевшему немного неловко. Происходящее одинаково удивляет всех участников процесса, даже охранников в бронежилетах. Двое из них работают стоя, третий сидит на табуреточке — в его обязанности входит торжественно открывать дверь и расчищать проход перед новыми свидетелями. На зеленой кофте оператора Лайфньюз — хоккеист с клюшкой и надпись:

EAT SLEEP PLAY HOCKEY

Прокурор приступает к оглашению результатов расследования.

«Располагая сведениями, что на заборе располагается рисунок. Действуя согласованно с Кулаченковым. Путем свободного доступа тайно похитил рисунок «Плохой хороший человек» и обратил в пользу другого лица — Навального, в подъезде передав его жене Навального».

Адвокат обвиняемого Албурова говорит об отсутствии функционального назначения забора и об отсутствии идентификации забора как места для хранения картины. В зале нас около тридцати человек, и примерно половина из нас получает за это деньги. Поэтому переходим к допросу потерпевшего.

Первый вопрос прокурора — лысеющего человека в чине полковника — звучит так:

— Сергей Николаич, как вы себя чувствуете?

Потерпевший Сотов отвечает, что чувствует себя хорошо. Видно, что он приятный, по-своему принципиальный и немного странный человек. Трудно не быть странным, если ты провинциальный художник, написавший свою первую картину в 1977 году. Он работает дворником, живет с бывшей женой и сыном — «иногда вместе, иногда нет». Картины пишет в подъезде дома своей мамы, под лестницей, в пространстве метр на метр, потому что больше писать негде. Ему шестьдесят три года. Во время допроса он несколько раз сворачивает на тему творчества, он пишет для того, чтобы показать прохожим, что такое хорошо, а что такое плохо. Его картина, ради которой все тут собрались, называется «Плохой хороший человек». Он писал ее ни с кого, это собирательный образ. Один — плохой, другой — хороший. Он разоблачал пороки. С сентября прошлого года он написал 67 картин, вешал их на заборе, ведущем с вокзала на центральную городскую улицу. Выставок, правда, на заборе у Вокзального спуска больше не проводится, и прохожим больше нечего обсуждать. Хотя именно один из них как-то сказал Сотову, еще не знавшему, что скоро он станет главным героем «Чрезвычайного происшествия»:

— Сотов, а что ты все черно-белые рисуешь? Нарисуй цветное.

И он пошел к маме, в свою мастерскую метр на метр, одна к другой наклеил на фанеру четыре белых листа А4, вынул гуашь, размочил акварель, и через 2 часа картина была готова. Он повесил ее на забор. Часто, развесив свежие картины, он стоял неподалеку от этого забора и «подслушивал». Ему было важно, что скажут. Он был художником, а стал потерпевшим.

Второй вопрос прокурора звучит так:

— Кто вы, Сергей Николаич? По сути? По жизни?

Это уголовное дело состоит из пяти томов.

Сотов отвечает, что с детства любил рисовать и «выставки делать». Что в 92-ом году кто-то приобрел у него дюжину картин, а после этого он никому ничего не продавал.

— Вы рисовали картины по заказу? — настаивает прокурор.
— Что значит «по заказу»? — негромко изумляется Сотов.
— Каким образом вы занимаетесь художественной деятельностью?
— Направление моего творчества — отражение жизни.
— Основную массу вашего времени какое занятие занимает?
— Крестьянством занимаюсь. У меня дети, внуки.
— А к своему творчеству вы как относитесь?
— К творчеству… Я живу духовно.
— Какие понятия вы вкладываете в стоимость картины?
— Краски, ДВП, клей и труд.
— На момент совершения преступления вы где выставлялись?
— На заборе. В сторонке стою и слушаю мнения.
— Почему вы оценили свою картину «Плохой хороший человек» в 5 000 рублей?
— Почему? Миллион за нее просить как-то… Я на 5 000 месяц могу прожить. А может, и нет.
— Вы хранили картины на заборе?
— Я не хранил — я их берег, проверял. Один раз забор почти на 40 градусов наклонился, я его поднял, подпер. Старые картины пропадали — я новые вешал. Иногда дождь смоет, иногда клей отойдет.
— А где вы храните свои картины?
— Храню, где я работаю. В туалете. В туалетном помещении.
— Картина «Плохой хороший человек» является для вас предметом первой необходимости?
— …
— Какие действия вы предприняли, когда исчезла картина?
— Жалко было.
— Вы рады тому обстоятельству, что картина к вам вернется?
— Я очень рад.
— Как вы обнаружили кражу?
— Вечером иду, вижу — нет картин. Тут подходят двое или трое человек: «Картины пропадают?» — «Пропадают» — «А в полицию хотите заявить?» — «Хочу» — «А вот тут как раз и автомобиль полицейский стоит. Пойдемте заявление писать?».
— А почему раньше не обращались?
— Да как-то у меня и мыслей таких не было… Но вот товарищи… подсказали. Такую интересную мысль. Они мне и заявление дали…

Прокурор и судья вскидываются.

Первый вопрос обвиняемого Албурова звучит так:

— Где еще, кроме этого забора, проходят ваши выставки?
— У меня на старых заборах были выставки, — отвечает Сотов, — разломанный дом. Железный забор, где стройка идет. То есть разрушенные места.
— Вы сами писали заявление?
— Это я не помню. Но подписывал точно я.
— А выставка на заборе у Вокзального спуска была согласована?

Сотов смущается.

— Согласовано не было. За согласованием не обращался. Выставка была без разрешения.

В каждом томе этого уголовного дела примерно по триста страниц. Ему посвящено четыре страницы официальной переписки между Генеральным прокурором Чайкой и начальником следственного комитета Бастрыкиным.

Прокурор настаивает на оглашении показаний, которые давал потерпевший во время следствия.
— Вы кому-нибудь разрешали снимать ее с забора? — спрашивает судья, глядя на Сотова со значением.
— Снимать — не разрешал, — Сотов нахмуривается и вдруг становится серьезен и конкретен. Словно получил невербальный сигнал. — Нет, никому не разрешал, — повторяет Сотов.

По залу проносится шепот. Дело принимает интересный оборот. Судья торопливо приглашает свидетеля Мясникова. Мясников, сопровождаемый человеком с табуреточки и облаком свежего аромата — «Кензо», занимает место на трибуне. Видно, что перед сегодняшним выступлением свидетель Мясников нервничал и не угадал с рубашкой, она у него голубоватая, в нарядную объемную полоску. Прокурор уже не в первый раз произносит фразу:

— Ну, расскажите нам все в свободном рассказе.

Согласно свободному рассказу Мясникова, записанному у него на бумажке, потерпевшего Сотова он встретил вечером в июне, сидя в автомобиле на привокзальной площади города Владимира. Тот подошел к нему и попросил оформить заявление о пропаже картины. С ним были несколько мужчин, про которых он не знает, кто такие, и предполагает, что это были поклонники Сотова или просто его знакомые. После того, как он согласился принять заявление, мужчины пропали и больше не появлялись. Сам ли Сотов писал заявление или нет — Мясников точно сказать не может, потому что прошло много времени, и он не помнит.

— Культурные ценности довольно часто пропадают во Владимире, — говорит Мясников. Ничего странного в том, что пропала картина художника Сотова, он не видит. — Я не курирую выставки в городе, — настаивает он, — я просто принимаю заявления.

Судья вызывает свидетеля Черемисину, уроженку Якутии и корреспондентку телеканала НТВ. Когда Черемисина входит в зал, адвокат Раль оживает. Черемисина — молодая женщина в каблуках, джинсах и черной водолазке — признает, что действительно работает корреспондентом на телеканале НТВ, и утром 4 июня 2014 года продюсер отправил ее на задание в Марьино, где вместе с оператором она дежурила у дома Навального, ожидая встретить там обвиняемого Албурова с картиной. Он приехал, с картиной, вошел в подъезд Навального и передал картину Навальному через жену Навального, потому что у Навального в этот день был день рождения. Об этом Черемисина и сделала свой сюжет, который потом был дополнен остальной историей — про Владимир, Сотова, заявление и пропажу культурных ценностей.

— Что было изображено на картине? — спрашивают Черемисину.
— На ней были изображены два человека: один — плохой, другой — хороший.
— Вы как догадались, что с одной стороны плохой, а с другой хороший?

Черемисина немного плывет и неожиданно, кажется, для самой себя, признается, что продюсер не только отправил ее на задание в Марьино, но и показал фотографию картины. Адвокат Раль одними губами произносит слово «кабздец».

Расходятся зрители, устало присаживаются на освободившиеся лавки охранники в бронежилетах. В последнем ряду, в своей ночной шапке, ночной куртке и с тем же фотоаппаратным ремнем сидит она. Лицо ее по-прежнему выражает изумление и испуг. Кажется, она не очень верит в то, что все закончилось. Художника Сотова выводят из здания двое широкоплечих мужчин в черных кашемировых бушлатах — они могут быть как поклонниками, так и его знакомыми. Обвиняемый Албуров дает интервью. Она выходит на Октябрьский проспект и как сквозь сон бредет в сторону вокзала. С реки налетает ветер. Над городом сгущаются холодные тучи.

Ты не спишь, не спишь, совсем.