Рабство — дитё капитализма

А как вы дошли до такой жизни?
Мой отец был известным профсоюзным деятелем в Лахоре, и к нему постоянно приходили за советом рабочие. Город был — да и есть — окружён кирпичным заводами, где рабочие трудятся на полурабских и рабских условиях.

Как-то — я тогда училась в восьмом классе — я прислушалась к разговору рабочих с моим отцом. Пожилая женщина, рыдая, рассказывала, что надзиратели одного из заводов похитили дочь, а саму её избили. И она всё повторяла: «Я воздевала к нему руки и говорила: „Сынок, не бей!..“ А он всё бил».

Когда они ушли, я спросила отца: что же это такое? Он ответил: «Современное рабство». Я, разумеется, не поняла, о чём речь, и ему пришлось объяснять: это принудительный и очень дешёвый труд, к которому людей принуждают за их долги; рабочим некуда податься, и они живут и работают на кирпичных заводах.

После этого дня я потеряла сон. Мама даже вызвала ко мне врача. Тогда уже мне пришлось объяснять, что я здорова, но не могу перестать думать об этих рабочих — и тоже хочу им помогать. Я попросила отца взять меня с собой на завод. Отец отказался, но я настаивала, и меня поддержала мама. Тогда отец поставил условие: чтобы это всё не повредило моему образованию.

То есть вы продолжили дело вашего отца?
Когда отец увидел, что меня не переубедить, он сдался — и начал брать меня с собой на заводы. Это уже было актом мужества с его стороны, и он многое за это вынес. Родственники и знакомые угрожали отречься от нашей семьи: профсоюзное движение было, по их понятиям, вовсе не женским делом. Впрочем, женским делом считалось только одно — выйти замуж; так что отец только отмахивался.

Я хорошо помню своё первое путешествие на один из кирпичных заводов под Лахором. Одна из бывших там в рабстве женщин с ходу мне заявила, что землевладелец не будет рад нашему визиту — и может сделать так, что мы исчезнем навсегда. Меня поразили условия: завод кишел голодными людьми в лохмотьях.

Из разговоров с рабочими я быстро поняла, что они страдают от неграмотности. Многие были даже не в состоянии сосчитать, сколько кирпичей произвели и сколько осталось, чтобы выкупить их из рабства. С тех пор это движение — вся моя жизнь. Когда мне позвонила сестра и сообщила, что нашей матери остаётся жить считанные часы, я была в поле, на задании. Я спасала семью с кирпичного завода и не могла просто взять и развернуться.

Как в современном мире люди попадают в рабство?
На примере Пакистана понятно, что принудительный, кабальный труд и другие формы современного рабства — последствия экономического устройства. Капитализм, особенно капитализм феодального толка, как в Пакистане, имеет целью получение сверхприбылей. Получив сверхприбыли, феодалы-капиталисты участвуют в выборах — и побеждают: скупая голоса и просто принуждая своих фактически рабов голосовать так, как им нужно. Заручившись нужным числом голосом, они ворочают парламентом, как хотят, и принимают какие угодно законы — и блокируют те, что направлены на полное освобождение рабочих.

Какие это законы?
Рабство тесно связано с минимальным размером оплаты труда. Рабочие, чей доход меньше прожиточного минимума, вынуждены брать в долг, а долг приводит их в долговое рабство. Но это везде так: дешёвый труд легко становится принудительным, а кредитные и долговые системы играют на руку капиталистам.

То есть всё-таки выходит, что рабство — скорее политическая проблема, чем экономическая?
Чтобы избавиться от долгового рабства, нужна политическая воля. Смотрите, возьмём Пакистан. У нас много политических партий, но по-настоящему популярны только две: «Техрик-е-Инсаф» Имрана Хана и «Пакистанская мусульманская лига» Наваза Шарифа. Когда дело доходит до трудового законодательства, обе партии готовы сделать всё, что потребуют крупные землевладельцы — по сути, мафия. Они крутят Имраном Ханом и Навазом Шарифом.

Вместе с профсоюзами наш фонд пытается разрушить эту связку. Мы провели масштабную кампанию в защиту прав трудящихся, и уже видим кое-какие успехи на этом поле. Правительство совсем недавно признало сам факт существования этой проблемы, и это большой шаг вперёд. До этого доходило до смешного: от нашей организации требовали сменить название, потому что якобы в Пакистане нет такой проблемы.

Как это всё регулируется с точки зрения закона?
Нашей первой крупной победой был 1988 год, когда Верховный суд Пакистана признал долговое рабство противоречащим конституции и потребовал от Национальной Ассамблеи принять меры, которые приведут это решение в силу. После этого решения мы смогли направить все силы на то, чтобы разъяснять рабочим их права и образовывать их.

Что из себя представляет ваша организация?
В наш союз входят тысячи рабочих, мужчин и женщин, и помимо общего дела у нас есть и праздники. Ежегодно мы вместе отмечаем Международный день 8 Марта, День труда — Первого мая, 18 сентября — годовщину запрета рабства решением Верховного суда и 2 декабря — Международный день борьбы за отмену рабства.

Как выглядит жизненный путь среднестатистического человека, попавшего в рабство?
Возьмём недавний случай. К нам в офис пришёл пожилой мужчина и заявил, что хочет видеть меня. Сотрудники объяснили ему, что в нашей организации работает первоклассная команда юристов и ему лучше поговорить с ними. Но он и слушать не хотел. Это частое дело — рабочие просто боятся жаловаться из опасения, что собеседник донесёт на них владельцу завода. Мне они доверяют, потому что наслышаны обо мне.

У меня в кабинете мужчина повалился на колени и зарыдал. Он сообщил, что его сестра и её дочери попали в рабство на завод в Лахоре, где вооружённая автоматами Калашникова охрана держит их в цепях, избивает и насилует.

Эта история шла вразрез со всем, что я знала. Всё-таки наш офис находится в Лахоре, это центр нашей деятельности, второй по величине город Пакистана и столица провинции Пенджаб. Я не думала, что заводы с кабальным трудом существуют прямо в черте города. Я не знала, верить моему гостю или нет, и попросила его прийти на следующий день — чтобы обсудить его дело с нашими экспертами. На следующий день он, конечно, не пришёл.

Когда мы наконец его разыскали, он собирался занимать денег у другого землевладельца, чтобы выкупить сестру и её дочерей — сколько бы это ни стоило. Его сведения подтвердились, и мы добились судебного решения о закрытии этого завода.

В тот момент у нас в офисе часто бывала девушка, снимавшая документальный фильм. Я попросила её команду отправиться с нами на этот завод — потому что в присутствии камер офицеры полиции не станут открыто помогать охране рабовладельца. Разумеется, полиция знала о существовании этого завода и просто закрывала на него глаза.

Обычно мы идём на завод двумя командами — я с частью сотрудников остаюсь позади, примерно в километре от самого завода, и руковожу действиями юристов и операторов, которые идут первыми. Как обычно, наш план сработал: присутствие операторов помогло. Мы отвезли всех рабочих в суд, и суд провозгласил их свободными.

В тот же день, однако, люди землевладельца похитили сына только что освобождённой женщины. Нам потребовалось более двух месяцев — 67 дней, чтобы добиться нового судебного решения. Видимо, парня крепко избивали, потому что после этого к нам явился офицер полиции в сопровождении охраны землевладельца и передал, что они готовы освободить его при одном условии: парень не появится перед судом. Я отказалась идти на сделку, но отец парня слишком боялся, что того просто убьют на заводе. Пришлось принимать условия мафии. Мы забрали из суда наше заявление — и полиция привезла нам парня. Мы зафиксировали всё на видео.