Русское тюремное творчество

В местах лишения свободы производится около 100 тысяч наименований продукции: одежда, мебель, стройматериалы и многое другое. Но у Федеральной службы исполнения наказаний есть и куда более интересная статья доходов — тюремное творчество: изделия заключённых ведомство продвигает и продаёт на выставках, завлекая пресс-релизами о необычных поделках — янтарном бюсте Сталина, Путине и Трампе из хлебного мякиша, рыцарских доспехах. Сувениры покупают за хорошие деньги: чётки стоят 1700–2200 рублей, цена на нарды варьируется от 10 000 до 35 000 рублей, но бывают и дороже. Изделия ценятся за кропотливую ручную работу и становятся престижным подарком. По заданию самиздата Анна Давыдова — слушательница курса Non-Fiction в Creative Writing School, который вели шеф-редактор «Батеньки» Ольга Бешлей и его издатель Егор Мостовщиков, — отправилась на выставки и в магазины тюремных поделок. Своими историями с ней поделились торговец изделиями и трое бывших заключённых, которые нашли себя в творчестве, пока отбывали срок. Некоторые даже смогли сделать на этом свой маленький бизнес.

— Я никогда не думала, что буду вязать: я страшно неусидчивая! Но через восемь месяцев в СИЗО поняла, что сидеть я научилась.

Татьяна просит не называть её фамилию в тексте и не хочет рассказывать о своём уголовном деле, из-за которого провела два года в СИЗО, два в колонии и ещё три в СИЗО — все в Москве. Вместо этого она показывает «душевые сумочки», связанные из пакетов.
— Мусорные пакеты режут на полоски, из полосок вяжут крючком. Крючок выпиливают из зубной щётки, обтачивают о плитку или пилками из передачек. С такой сумочкой удобно в душ ходить, сложить в неё щётку, шампунь. Она не промокнет.

Вяжут в основном в СИЗО, где круглые сутки люди сидят на виду друг у друга и отчаянно ищут способы отвлечься от мыслей о суде и своём будущем.
— Вначале очень тяжело. Впереди неизвестность, ещё есть надежда, что всё закончится хорошо, что суд будет справедливым, — делится Татьяна. — Разговоры не помогают: уже со всеми наговорилась выше крыши. Литературы немного, да и не читается первое время: через три страницы мысли опять возвращаются к твоему делу. И когда находится какое-то занятие, это всегда в радость.

Здесь и появляются самодельные чётки. В непропечённый вязкий хлеб добавляют зубную пасту — получается что-то вроде пластилина. Если добавить пепел, чётки будут чёрными. Можно украсить красивыми полупрозрачными шариками, они делаются из корпуса письменных ручек. Пластик расплавляют в самодельных лампадках и скатывают в голых руках, до ожогов.

Вязать Татьяна научилась у других девушек в СИЗО. Спицы сделала себе сама: обточила пилкой две палочки и соединила их вытянутой из китайского баула ниткой — получились спицы на леске. Пряжу добывала из передачек: родственники присылали вязаные вещи, а Татьяна распускала.
— Проще самой себе вязать, чем просить у родственников готовое. Им сложно объяснить, что именно надо. Свитер, например, подлиннее, потому что дует со всех сторон. А кто-то меняется в весе. Наркоманы в новых условиях быстро набирают. К нам однажды пришла такая девочка в красивом ярком свитере и поправилась. Я обменяла свою какую-то кофту на её свитер и связала дочери ботфорты. Полосатые такие, красно-жёлто-синие!

В колонии вязаные вещи можно менять на еду и сигареты или наоборот. Благодаря родственникам, которые всегда упаковывали в передачу чуть больше, чем надо, Татьяна, когда на вязание уже не осталось времени, купила шерстяные носки за две пачки сигарет.
— Конечно, всё это запрещено, — говорит Татьяна. — Нитки и крючки могут легко отобрать надзиратели. Но если камера тихая, спокойная и нет подозрений, что кто-то себе из этой пряжи петлю совьёт, то могут и закрыть глаза. Им же лучше, когда человек чем-то занят.

В колонии каждую девушку приставили к работе — она занимала почти всё время. Татьяна вдобавок возглавила секцию досуга: ставила спектакли и концерты сначала для отряда, потом для всей колонии. Выручали начитанность и гуманитарное образование.

Сначала взялась ради УДО — общественная деятельность приближает к свободе. Каждый месяц требовалось поставить один спектакль, один концерт и две литературно-музыкальных композиции (ЛМК). Это не освобождало от работы на производстве, и писать сценарии приходилось по ночам, нарушая режим: при обходе Татьяна прыгала под одеяло и притворялась спящей.

Потом стало интересно. В основном за счёт трудностей: приходилось работать с людьми неартистичными и непластичными. Большинство из них мало что знали о культуре и исскустве.
— Я старалась делать ЛМК образовательными, поучительными, а не на отвяжись. Там (на зоне) люди совершенно из другой реальности. Многие впервые узнали про фастфуд и про то, что нож держат в правой руке, а вилку в левой. В форме нравоучений такое не зашло бы, а в музыке и стихах — да. Потом даже подходили и переспрашивали: «Что такое Пулитцеровская премия?» Значит, запомнили, где-то в голове отложилось.

В женских тюрьмах начитанных и грамотных стараются уязвить. Но Татьяна нашла подход к женщинам и в дальнейшем заработала авторитет у них и у администрации. Татьяна вспомнила, как на Новый год поставила очень дерзкий и смелый номер с участием лагерных лесбиянок (их называют «коблы»). Колония хохотала над номером, но была уверена, что Татьяну за такое отправят в ШИЗО. Не отправили.

Вскоре Татьяне доверили ставить выездные концерты — женская зона дружила с местной колонией несовершеннолетних и приезжала к ним с номерами. Также сотрудничала с норвежской тюрьмой, откуда приезжали гости в погонах. Для них тоже выступали. В таких случаях администрация не допускала самодеятельности: читала и правила все сценарии, отбирала артистов из тех, кто хорошо себя ведёт и лучше выглядит, присутствовала на генеральном прогоне. Так запретили выступать одной из подопечных Татьяны — девушке с третьей группой инвалидности, тоже Тане.
— Таня перенесла полиомиелит и хромает: одна нога короче другой. Но какой у неё голос! Это что-то невероятное! Мы с ней много занимались, но на гостевые и выездные концерты её не пускали. Она расстраивалась. А я за неё билась. Это же наша гордость, говорю. Давайте я поставлю номер, где её вынесут на руках. Или одену её в платье до пола, она будет танцевать плавно, и хромоту вообще никто не заметит!

Благодаря своей тёзке Таня стала чаще появляться на сцене. А вскоре прошла отбор на «Калину красную» — всероссийский конкурс песни среди заключённых, проходящий при поддержке попечительского совета УИС. За участие или победу в конкурсе могут дать материальные подарки или УДО.

В новостях конкурс напоминает шоу — справки об УДО вручают прямо на сцене, в зале сидят Розенбаум и Боярский, Никита Джигурда дарит музыкантам гитару. Выступления с гала-концерта хранятся на YouTube, у канала «Калины красной» 3,4 тысячи подписчиков.

Для отбора финалистов в колонию приезжает съёмочная группа и делает видео с конкурсантами. Так случилось и с Таней. Спустя три дня после съёмок Татьяну этапировали, связь с подопечной потерялась.

Они увиделись вновь только через четыре месяца, в СИЗО. Таня находилась там недолго, проездом, по пути в Красноярск — на гала-концерт «Калины красной». Оказалось, заняла первое место по Московской области.

С тех пор Татьяна и Таня не виделись. Осталась только запись с концерта почти десятилетней давности: Таня поёт «Беду» Высоцкого в длинном платье, двигается по сцене босиком. Хромота почти незаметна: кажется, что это такая хореография.
— Горжусь моей девочкой, — сквозь слёзы говорит Татьяна, пересматривая её выступление.

Нынешняя работа Татьяны не связана со сценариями и спектаклями. Всё, что было написано в колонии, там и осталось. Только Танина история хранится у самого сердца — получила она продолжение или нет. И в каком-то смысле Татьяна — тоже автор этой истории.

Для Артёма Самойленко из Томска изделия из дерева стали заработком на жизнь. Даже бизнесом. Артём иногда говорит как опытный менеджер: «индивидуальный подход», «клиентская база», «география заказов». А началось всё в 17 лет, когда Артём впервые попал в колонию.
— У меня было два срока, — говорит Артём. — Первый — пять лет, второй — одиннадцать, но отсидел девять лет и месяц, вышел по ИТР (исправительно-трудовые работы). Статья — 162-я, часть четвёртая.

По словам Артёма, в колонии такой профессии, как резчик по дереву, никто не обучает. Артём понял, что не хочет впустую провести большую часть своей жизни, и стал сам общаться и работать с опытными мастерами. «Хватал всё от людей, кто уже что-то умел, максимально впитывал». И так — маленькими шагами, день за днём — Артём научился рисовать и освоил резьбу по дереву.

Зарплату на зоне Артём называет мифом.
— В первой колонии, где я отбывал срок, — ИК-3 в Томске — средняя заработная плата на производственной зоне — 70–150 рублей в месяц. Это в 2001–2002 годах, столько платили столярам, шкуровщикам, жестянщикам. Максимальная зарплата — 800 рублей — была на двух ставках: художнику колонии и библиотекарю.

В 2013 году Артём изготовил нарды, которые называет самой интересной творческой работой в своей жизни. На одной стороне коробки он из дерева вырезал знаменитый сюжет «Казаки пишут письмо турецкому султану». На обратной стороне — сюжет выдуманный, с турецким султаном, который это письмо получает.

Картины объёмные. Каждая мелкая деталь — мушкет, чернильница, бумажный листок — тщательно вырезаны. Сверху — деревянная сабля, которая может служить креплением на стену: и нарды, и панно. Работа отняла два месяца. Эти нарды предназначались в подарок новому начальнику колонии.

Другая впечатляющая работа Артёма — копия корабля «Гото Предестинация» времён Петра I. Этот корабль-музей стоит в Воронеже на воде. Артём по реальным чертежам воссоздал уменьшенную копию корабля из берёзы, ткани и металла.

Ещё в колонии Артём создал страницу в «Одноклассниках», где стал продвигать себя как мастера, и к нему пришли первые заказчики. К моменту освобождения у него уже появились несколько постоянных клиентов и страницы в других соцсетях, например «ВКонтакте». Работу на воле найти было трудно, и Артём решил работать на себя.

Первый год трудился увлечённо, с удовольствием. Начал с нард и шахмат, но понял, что они приносят не так много денег, и переключился на лестницы, двери, столики, комоды. Одна из заказчиц, вспоминает Артём, пожелала необычный столик: украшенный нарисованными от руки цветами, со встроенными в столешницу нардами и шахматами.

Дохода стало чуть больше — самый дорогой заказ принес 70 000 рублей.
— Это не так уж много для такого рода деятельности, — говорит Артём. — Я знаю, что есть и на 500 000, и на миллионы рублей изделия. Такая продукция рассчитана на людей с большим достатком. Но у меня пока нет такой большой клиентской базы, нет достойного помещения и оборудования. Снимаю двухэтажный гараж, а станки — обычные, на 220 вольт, можно сказать, бытовые.

В среднем изделия приносят Артёму 50–70 тысяч в месяц. Но это как повезёт с заказами: «месяц лётный, месяц пролётный», как говорит Артём. Средняя зарплата в Томске — около 40 000 рублей, по данным Томскстата.

Планы у Артёма такие: дождаться приятеля с зоны, тоже очень хорошего мастера, и выйти на заказчиков побогаче — «расширить клиентскую базу». Ведь теперь — семья, недавно родился сын. Артём к тому же каждый месяц по условиям ИТР отчисляет государству 12 000 рублей.

Заказы поступают к Артёму со всей России. Только 10 % изделий покупают томичи, остальное уходит на Дальний Восток, в Новороссийск, Москву, Краснодар, Хабаровск, Ростов. Интересуются даже за океаном — три-четыре изделия Артём отправлял в Штаты. Помогают ему в регионах другие мастера и торговцы. Например, в Хабаровске — Георгий. Он никогда не был на зоне, но ценит труд и талант заключённых.

В феврале 2017-го про Георгия написали в хабаровских новостях. Под заголовком «Изделия хабаровских заключённых экспортируются за границу» цитата Георгия: «Чаще всего дорогостоящие работы отправляются в США. Высоко ценят искусство хабаровских ремесленников соседи: Корея, Китай, Япония. Несколько шедевров уже были приобретены европейцами».
— Там они, конечно, переврали немножко, — признаётся Георгий. — Пишут про хабаровских заключённых, а по факту из Хабаровска почти нет изделий. Основной поток — с запада России: Барнаул, Вологда, Краснодар, Ульяновск. Недавно вот с Дальним Востоком стал сотрудничать — Петропавловск-Камчатский и Амурская область.

Три года назад Георгий увидел у знакомого поделки ручной работы. Оказалось, лагерные. Знакомый рассказал, что приобретает изделия по договору через администрацию колоний, а потом сбывает. К тому времени Георгий пытался наладить сотрудничество с хабаровскими художниками. Он сам человек творческий — любит работать с деревом, ценит искусную резьбу.
— Появились первые заказы, но местные художники оказались ленивыми и свой труд оценивали очень высоко. А заказы интересные, жалко было терять.

И Георгий решил попробовать, по примеру знакомого, работать с заключёнными. Точнее, с администрациями колоний, по официальному договору. Говорит, не только потому, что труд зеков дешевле.
— Честно, они трудолюбивее. А бывает, попадаются такие люди — у них дар от бога! Очень красивые изделия, даже отдавать жалко.

Одно из самых впечатляющих изделий на памяти Георгия — деревянный дракон, предназначенный в подарок начальнику колонии.
— Там такая работа тонкая. Если присмотреться к деталям — язык драконий длинный, тоненький. Даже я, хоть и работал с деревом, не могу представить, как такое можно вырезать. Шикарно смотрелось.

Георгий сам почти перестал что-то производить и сосредоточился на торговле. Поставляют изделия надзиратели или бригадиры отрядов, в которых работают мастера. В основном Георгий общается с ними, а ещё с бывшими заключёнными, которые продолжили мастерить на воле, как Артём.

По словам Георгия, таких, как он, торговцев ручными изделиями по всей России человек десять, и они друг с другом знакомы и готовы, если что, помочь с заказами или товаром.

Георгий распространяет изделия через «Инстаграм», «ВКонтакте», «Авито», «Юлу». Но из всех способов выделяет «Инстаграм», и покупателей оттуда приходит больше.
— Аудитория разная. Если говорить про нарды, то их чаще покупают девушки от 27 до 40 лет в подарок мужьям. Если мужчины, тоже где-то от 25 до 50. Хотя вот у меня есть постоянный клиент, ему 62 года. Регулярно что-то покупает и потом раздаривает.

Георгий говорит, что заключённые пишут даже иконы с одобрения церкви и картины маслом. Правда, живопись почти никого не привлекает.
— Я вот под Новый год заказал себе картину, как мы с семьёй отдыхаем. Покажу друзьям: вдруг им понравится, а там уже сарафанное радио заработает.

Георгий изучил средние цены на «Авито» и выяснил, что за большую картину в резной раме частные художники берут примерно 5 рублей за квадратный сантиметр. Заказ с зоны обошёлся Георгию в рубль двадцать за квадратный сантиметр.

О самих заключённых мастерах Георгий не знает почти ничего — какой у них срок, сколько они получают за свои изделия. Говорит, что сотрудничает с колониями общего режима, где заключённые проводят рабочий день в цеху.
— У меня самого есть основная работа, а это так, хобби. Большого заработка нет, — говорит Георгий. — Мне нравится общаться с людьми, рассказывать им, как сделаны изделия, показывать разницу между ручной и станочной работой. Тогда и понятно, как формируется такая цена. Я вижу много станочных изделий в интернете, которые продаются как ручная работа, а на самом деле штамповка. Я же могу на глаз отличить и научить этому кого угодно. Там на самом деле всё элементарно, но простой человек, который пришёл подарок купить, вряд ли это поймёт. И мне нравится показывать ему, какую на самом деле ценность несёт в себе этот подарок.

С детства Катя мечтала научиться рисовать, но к карандашу и кистям подступала редко: крепло убеждение, что талант бывает только врождённым, а значит, нечего и стараться. А потом случилась колония.

По части третьей статьи 228 Кате назначили девять лет. Первые два с половиной года прошли в колонии общего режима в Орловской области. Там Катя ударилась в работу — освоила профессию слесаря-сварщика. Добровольно выходила даже в субботу и воскресенье, лишь бы не погружаться в жизнь зоны. Жизнь, лишённую всякой свободы и личного пространства.
— Выходные расписаны по минутам: во столько-то обед, во столько-то отбой. Всюду очереди, кругом люди, и ты у всех на виду, — описывает Катя обычный день в колонии. — Обязательное посещение всех массовых мероприятий — а это может быть какая-нибудь монотонная лекция, как где-то кому-то поставили памятник. Уж лучше работать, так и время быстрее бежит.

Потом Катю этапировали в Самару, в экспериментальную колонию-поселение, где зеки могли работать даже в городе. Иногда, говорит Катя, без надзора. Там и появилось свободное время и книга «Как научиться рисовать» — знакомая девушка принесла из города.

— Им нужно было что-то от колонии отправить на конкурс, а к тому времени всех художников с профессиональным образованием освободили, и осталась только я, график-самоучка. На конкурс нужна была церковная тематика, так что я срисовала Иисуса с картины Репина. А что там с этой картиной было дальше, я не знаю.

Конкурс ИЗО поддерживает Союз художников России и принимает картины, игрушки, шкатулки с росписью. Он же, Союз художников, в 2001 году провёл первый аукцион тюремных изделий. На просьбу по электронной почте — подробнее рассказать о конкурсе — в организации не ответили. Артём из Томска предположил, что колонии участвуют в конкурсах ради хорошей статистики.

Никаких поощрений за помощь администрации Катя не получала. Впрочем, по её словам, в экспериментальной колонии и без того жилось очень хорошо. Городская служба нанимала зеков чистить дороги и платила до 7000 рублей на руки. Разрешалось выходить в город — Катя посещала кино. Мыслей о побеге не возникало — хотелось скорее домой. Ведь тех, кто бежал, вскоре ловили и добавляли к сроку ещё несколько лет.

После освобождения Катя пыталась устроиться слесарем-сварщиком, но её либо не брали — невысокую и худенькую на мужскую работу, либо кидали на деньги. Пришлось вернуться за барную стойку, где Катя работала до ареста.

Она продолжает рисовать, делает наброски из жизни, портреты близких людей — и выкладывает их в «Инстаграм». Зарабатывать этим Катя не планирует: критично относится к уровню своих навыков, хотя знакомые художники её работы хвалят. Катя целится в нечто большее — осваивает профессию монтажёра.
— Я ведь училась в Останкино на телеоператора, — вдруг признаётся Катя. — Но бросила: в телеиндустрии у оператора работа очень однообразная, монотонная. А хотелось в кино. Я и фотографировала раньше, но сейчас каждый второй — фотограф: какой смысл? А снимать и монтировать видео я люблю, сейчас это приносит мне настоящее удовольствие. Я читаю и смотрю уроки в интернете, практикуюсь. Но пока больше для себя.

Параллельно Катя пытается продвинуться на своей работе в баре. Говорит, что опыт уже позволяет заниматься администрированием заведения, — почему бы не попробовать.
— Я стала более жёстким человеком, — считает Катя. — Из тюрьмы постаралась вынести только хороший опыт, грамотный. Сделать работу над ошибками. Мне кажется, у меня получилось.