Евгений Бабушкин, писатель и шеф-редактор подкастов самиздата, поехал из Вильнюса в Минск в разгар восстания. По всей республике милиция стреляет по окнам и таранит подъезды, задерживает и пытает тысячи человек, а протестующие делают бомбы из гороха и коктейли из гудрона. Днём женщины выстраиваются в живые цепи, а ночью отказывают силовикам в любви. Протест разнообразен и каждому даёт шанс: автомобилисты устраивают пробки, пешеходы — баррикады, рабочие бастуют, бизнесмены собирают деньги, отдельные сотрудники ОМОНа отказываются выполнять приказы. Вот письмо Бабушкина о событиях на улицах Минска.
Память о партизанах тут сильна, и всех врагов называют просто: фашисты. И всё-таки в сортах силовиков полезно разбираться.
- Чёрная форма — ОМОН.
- Оливковая — спецназ МВД.
- Камуфляжная — спецназ внутренних войск.
- Что-то горит — молотов-коктейль.
- Дым клубится — граната.
- Дым стелется — слезоточивый газ.
- Жёлтый автобус — внутри ОМОН.
- Чёрный автобус — внутри ОМОН.
- Скорая без цифры «103» на борту — фальшивка, внутри ОМОН.
- Скверы и парки ночью — внутри ОМОН.
- Таракан, Трёхпроцентный, Усатый — издевательские прозвища Лукашенко.
- Малиновка, Серебрянка, Комаровка, Уручье — бунтующие районы Минска.
- Тихарь — стукач, провокатор.
- Змагар — диванный активист.
- Очаговые сборы граждан — так пресс-служба МВД называет восстание.
Пропуск на баррикады
Это не история революции. Это история, как мы задыхались, убегая от ОМОНа.
Хотите сюда? Скучаете у экрана, глядя на красивые взрывы? Для революции вам нужны очень личные причины. Без них вас просто завернут на границе. Русским паспортам тут больше не рады.
Моя причина — брак с белоруской. Говорят: часы должны быть из Швейцарии, машина из Германии, а жена из Малиновки. Моя как раз оттуда.
Размахивая бумажками, мы штурмуем погранпункт. С нами в автобусе тонкий студент и буддийский монах. Ну всё, режиму крышка.
Нас впускают. Если честно, я не планировал бунтовать. Просто надо было в Москву через Минск, у меня презентация новой книги, и вообще — жизнь.
Но оказалось, настоящая жизнь — тут.
Две жизни
Если вы заскучали при Путине, просто вспомните, что Лукашенко у власти двадцать седьмой год. Поначалу его любили. Но республика беднела, противники просто исчезали, а эпидемию он проворонил, и это похоронило поддержку.
9 августа Лукашенко стал президентом в шестой раз, нарисовав себе невиданные 80 %. В тот же вечер начались протесты. Людей расстреливали резиновыми пулями и закидывали гранатами, пока ничего нового.
10 августа погиб первый протестующий. По телику показали хлеборобов Гомельщины, а кандидат оппозиции Светлана Тихановская (муж в тюрьме, половина штаба — в заложниках) с мёртвым лицом прочитала с листочка отречение. Вечером протестовали снова.
11 августа Тихановская уехала в Литву, а мы — наоборот.
Интернет в Минске только домашний и только через VPN. Без связи город провалился в прошлое: до налички, звонков и листовок.
Жизнь — двойная. Днём ни следа ночных боёв, только тракторы спешно вывозят урны, тумбы и клумбы — чтоб не делали баррикад.
Официанты шёпотом подсказывают свежие прокси. Таксисты клеят на окна номера телефонов. В чатах — коды от подъездов: прятаться от милиции. Люди ещё не знают, как надо, но знают, что вместе — лучше.
Вечерний дозор
Нямига — это бессонница, «не мигай». Тут тысячу лет назад стояли дозорные. Под вечер в дозор выходим и мы. Раньше Нямигой звали реку, теперь тут проспект, а река плотно загнана в трубу, но периодически прорывает. Это очень по-белорусски.
Комендантского часа нет, но в шесть всё закрывается «по техническим причинам». Кассир безмятежен:
— У меня для спецназа справка, что тут работаю. Чтоб я завтра проснулся за кассой, а не в автозаке. Пакет не нужен? Вчера незадолго до перестрелки успел домой. Скидочная карта есть? А коллега не успел. Но от него резиновые пули отскакивают. Ну что, на сколько штрафов мы тут наговорили?
Восемнадцать ноль-ноль. Это вестерн какой-то: последняя дверь хлопает, и на абсолютно пустой Нямиге ветер крутит кленовый листок.
В такие минуты из-за угла должен выйти главный злодей. Но выходят два ребёнка. Слышу смех и обрывок шутки:
— Вот посадят меня на пятнадцать лет…
Хорошие. Спешат на баррикады.
«На Революционной дюжина бронемашин. Много ментов в штатском.
Вся Интернациональная в ментах, минимум два автобуса ОМОНа.
По нечётной стороне Ленина все дворы заблокированы.
На Комсомольской во дворах спецназ».
Я делаю круг по району, чтобы потом с домашнего вайфая выслать всё это в особый минский чат: вчера в нём было 10 тысяч человек, сегодня 60. Меня никто не просил. Я просто решил принести немного пользы.
Будь как вода
Восстание есть искусство, говорил Энгельс, а Ленин записал пять правил настоящего артиста:
- идти до конца;
- собрать перевес в решающем месте;
- переходить в наступление;
- захватить неприятеля врасплох;
- добиваться маленьких успехов ежечасно.
Дальше там про мосты и телеграф.
Всякому искусству — своя технология. Тунис — твиттер, быстрая мобилизация. Гонконг — фаерчат, общение без интернета. Минск — телеграм, полная децентрализация.
Впрочем, есть главное медиа и боевой листок: телеграм-канал nexta_live, полтора миллиона подписчиков за неделю.
Там, на «Нехте», я прочитал новые правила восстания. Я сократил их для вас, чтобы вышло практичней. Вдруг пригодятся в Москве или в Питере.
Наша тактика проста: децентрализация. Будь как вода!
Cобирайтесь в небольшие группы до 20 человек.
Не стойте на одной точке!
Не пропускайте машины скорой, пока не убедитесь, что там врачи.
Не нападайте на фашистов первыми.
Не забывайте про каски, щитки, очки. Приматывайте толстые журналы или книги: они спасают от резиновых пуль.
Старайтесь выводить из строя технику, а не фашистов!
Жители нижних этажей — снимайте пароль со своих WiFi.
«Нехту» ведут полдюжины белорусов, засевших в Варшаве. Но в каждом городе локальные чаты, а в Минске — ещё и в каждом районе. Чаты читают силовики, но это не помогает. Реальные решения принимают в поле, и тактика меняется каждый час.
Даже если «Нехту» вырубят, восстание продолжится. Про это у Энгельса не было, но было у Делёза в «Капитализме и шизофрении».
Каменная горка
В центре бьют, и протест ползёт на периферию, вдоль веток метро, сгущаясь у станций.
Мы на Каменной горке, это край. Перекрёсток дрянной, бежать некуда. Вот разве что дворы, но хорошо бы их проверить, и мы проверяем, и это чудо: все подъезды открыты. Это — для нас.
На пороге волшебных дворов — приятный пригорок, с него хорошо видны баррикады — издалека они похожи на цветник. Была революция роз, а это революция клумб. В Минске они бетонные, крепкие.
Видно и проспект: пока пустой.
Люди смотрят за нами из окон. Это не зеваки. Это — поддержка.
Автозаки медленные, но почему-то всегда появляются неожиданно. Это просто куб тьмы на колёсах.
Что чувствуешь при виде тьмы? Не страх, не ярость, не восторг, ничего знакомого. А что-то базовое, животное. Чистый адреналин. И он говорит: бежать, когда все бегут.
Тьма разлетается чёрными кляксами. ОМОН.
Люди из окон кричат, куда свободно и где ловушка, но их не слышно: все кричат.
Какая-то бабка откуда-то сбоку: ко мне, в подъезд!
Своя? Провокатор? Открыт? Открыт!
Надо наверх. До третьего зачищают, но дальше омоновец в полной броне просто не добежит. На лестницах мы круче.
Но у жены кончается дыхание, а у меня адреналин, и остаётся холодное понимание: надо ползти по ступенькам дальше.
Нас спасают ребята с верхнего этажа. Загружают нас, незнакомцев, в лифт и пускают в свою квартиру.
У них собака и сфинкс. Не скажу, что его приятно гладить. Резиновый он какой-то.
Собака больше кота, но кот доминирует. Мы слушаем про их отношения, пока за окном ходит спецназ: сначала гуськом, потом фалангой.
Мы снова слушаем про сфинкса. Я пытаюсь получить удовольствие, но это скелет, обтянутый замшей.
Спецназ зачищает дворы. Ловит случайных людей по кустам и подъездам. Вокруг муравейники до неба. И с каждого балкона кричат «позор».
Я ничего лучше в жизни не слышал, чем этот крик над спальным районом.
Редкие хлопки в ответ: стреляют по окнам. Но приказа нет, это отдельные бойцы отстреливаются от позора.
— Спасибо. Вы смелые.
Нет, вы. До окончательной победы я не буду светить ваши имена, но вы знаете наши. И если читаете это письмо — спасибо, ребята.
Конспиративная квартира
Люди вышли в центр — их расстреляли. Стали блокировать дороги машинами — машины разбили. Пошли во дворы — началась облава. Попрятались по подъездам — наутро там поставили тихарей.
Это важное слово — тихарь. Шпик, флик, провокатор в штатском.
Вот у нас под окном сидит мужичок. Тихарь или нет? Вроде пьяный с утра и громко ругался с голубем. Но, может, — под прикрытием.
В Минске быстро учишься прятать фото с протестов в секретную папку и подозревать таких мужичков.
Удар — контрудар.
Что дальше?
Мы — не адреналиновое протестное «мы», а маленькое частное — сидим в съёмной квартире в центре. Я зову её конспиративной, в этом привкус игры, в игре ты получаешь пулю только понарошку. Мы читаем телегу, планируя вечер: в кино? филармонию? на завод? Протесты повсюду.
— Ты только послушай, ребята придумали гранату из гороха и петард, работает как шрапнель, круто.
— Да какие петарды! Масляной краски налить в пакет — и в шлем ему, сразу потеря видимости. А то и просто обойный клей.
Я называю это — счастливый брак.
Белоруски вообще крутые. Президент усат и брутален, но в целом тут равенство полов с креном в матриархат. Днём женщины выстраиваются в живые цепи. Ночью атакуют силовиков морально под хештегом #недайомоновцу.
Этому методу три тысячи лет, он описан у Аристофана. Только в Афинах не били женщин. В Минске бьют.
Женщина сверху
Этот кусок текста написала моя жена, Алина. Я его слегка поправил, чтобы вышел манифест.
Самый частый вопрос: «А ты не боишься? А если покалечат? Что ты, девушка, можешь там изменить?»
Мы можем быть ушами и глазами протестующих. Пока мой муж в толпе, я стою на возвышенности поодаль. Это время быть как зверь: слушать, смотреть и нюхать воздух. Телефон в это время в кармане.
Многие на протестах сидят в телефоне, у них нет плана, куда бежать. Это подводит.
Девушкам проще изучить обстановку заранее: узнать, нет ли засады, кто именно сидит в машине скорой помощи, где открыты лестницы. Даже из окна можно помочь. Сверху видно больше, и ваш своевременный крик «беги» спасёт многих.
Будьте разведкой. Полиция расставляет девушек-информаторов, люди в штатском прячутся у подъездов и наводят отряды. Следите за ними, сбивайте их с толку.
Будьте связными. Если есть интернет — пишите друзьям, высылайте им адреса и коды от подъездов, вызывайте такси.
Будьте медсёстрами. Каждая из нас может обработать рану перекисью и перевязать бинтом.
Помните тех, кто помогал, и тех, кто унижал. Жизнь меняется постоянно. Сотрудники ОМОНа и спецназа — обычные люди, которые днём ведут обычную жизнь. И будут вести дальше. В силах каждого из нас поступать с ними согласно содеянному.
Фронтовые сводки
Жодино: «Все, у кого есть принтеры, печатайте листовки, не жалейте бумаги, клейте везде и по ящикам раскидывайте! Чтобы все в стране знали, что происходит и что нужно делать!»
Лида: «Окружайте машину силовиков и прокалывайте все шины! Ломайте уличные камеры, чтоб к вам домой потом не пришли! Самый неплохой вариант — это пейнтбольные маркеры и пейнтбольные гранаты, пусть будут все в краске».
Барановичи: «Я хочу передать завтра партию деревянных щитов для активистов, примерно сто штук. На въездах в город осматривают все грузовые автомобили. Щиты габаритами 50 на 100 см. Нужна помощь по доставке в город легковыми авто».
Солигорск: «Похер на Тихановскую, все против АГЛ!»
Борисов: «Сосать, майданутые! Лукашенко, вперёд! Сидим дома, точим драники, мои маленькие ЛГБТ-товарищи, ненавистники белых людей».
Похоже, админ борисовского чата задержан. Но это неважно. Децентрализация работает. Силы стянуты в Минск, в малых городах некому подавлять восстание. В Бобруйске омоновцы снимают шлемы. В Лиде опускают щиты. В Жодино из переполненного изолятора выпускают людей.
Коктейль и корзиночка
Наутро внезапно дают мобильный интернет. Я читаю рецепты молотов-коктейлей. Публиковать их в чистом виде — экстремизм, поэтому тут я заменю некоторые ингредиенты на ваниль, корицу и перец:
Ваниль + корица = 1:1. Хорошо загорается и долго горит жарким пламенем.
Ваниль + корица + перец = 2:1:1. Горит ещё лучше.
Масло + ваниль + перец = 1:4:1. Быстро растекается и хорошо впитывается в любые материалы. Масло можно взять обычное подсолнечное.
Ваниль + перец + гудрон = 5:3:1. Один из лучших составов, отлично всё поджигает.
Мы в «Центральном». Это такой магазин, где на стенах античные фрески про власть рабочих, а у стойки очень интеллигентно наливают бальзамчик в чай. Магазин называют советским, хотя всё советское в этой республике — имитация. Кроме, пожалуй, одной вещи.
— Вот идеал, вот за чем я всегда охочусь. Немного масла, джем, свежайший белковый крем и рассыпчатое песочное тесто!
Корзиночка за рупь сорок. Алина очень любит её. В целом огромном, прозрачном и ослепительном мире нет такой корзиночки.
Универмаг — не защита. В ЦУМе только что началось винтилово, распылили газ. Но в «Центральном» пока спокойно. Можно доесть корзиночку — и в путь.
— Если мордой в асфальт не окажусь — перезвоню.
Так говорит таксист своей жене, врубает «Перемен» и везёт нас на баррикады.
Сегодня они живые. Клумб не осталось, новый план — перекрыть проспекты своими телами. Получается не очень, хватает пары автозаков, чтобы нас разогнать.
Значит, просто нужна другая тактика.
Есть такая профессия
Лукашенко молчит. Не пытается ни договориться, ни припугнуть. Никакой политики. Никаких заявлений, кроме отеческих: «Я по-хорошему прошу и предупреждаю всех: устроиться на работу тем, кто не работает».
Типа протестуют — бездельники.
Нужна забастовка, но с ней плохо. Профсоюзы продажны, выступления точечны.
И лишь на четвёртый день прорывает, и сразу повсюду. Молодечномебель. Гродножилстрой. Белмедпрепараты. БелАЗ, могучий белазище, который делает самосвалы размером с хрущёвку, — тоже бастует.
Сначала восстание стёрло грань между центром и окраиной. Теперь стирает между днём и ночью.
И вот с утра моя жена стоит в живой цепи. Двести женщин выстроились вдоль дороги с цветами.— Всё равно бутерброды долго несут.
Я завтракаю напротив. Я раньше думал: что за мещанство, восстанию надо отдавать всего себя.
Но это хорошо, когда ты студент. А вообще-то попротестовать перед завтраком — бесценно.
Восстание вовлекает всех и всем даёт шанс. Автомобилисты могут устроить пробку. Пешеходы — баррикаду. Рабочие могут бастовать. Бизнесмены — собирать деньги. Омоновцы могут не выполнять приказы.
А можно просто подносить живой цепи цветы и воду. Или приветственно сигналить.
Мимо медленно едет чёрный и страшный мерс. Клаксон ревёт. Открывается крыша. Из неё торчит татуированная ручища с букетом.
Завтрак окончен. Пойду сменю Алину, кофе стынет.
Фронтовые сводки — 2
Врачи выкладывают медкарты избитых протестующих: множественные переломы, следы изнасилования.
Тюрьмы переполнены, задержанных свозят в школьные спортзалы.
Из автомастерских сообщают: главная поломка — охрипший клаксон.
С государственных телеканалов массово увольняются сотрудники.
По одному из госканалов рассказывают о «московских политологах», на деньги которых протестующие закупают лазерные указки — слепить ОМОН.
С другого канала массово увольняются сотрудники.
Литва, Польша, Эстония и Латвия осторожно призывают Лукашенко вступить в диалог с восстанием.
На пятый день становится известно имя первого убитого: Александр Тарайковский.
Это из-за него цветок стал символом восстания. Это к месту его гибели носили букеты.
И сейчас достаточно просто пройти с гвоздикой, чтобы тебе побибикала целая улица.
Не надо ни красного-белого, ни красно-зелёного флага. Если ты просто взял цветы в руку, ты уже участвуешь в революции.
История любви
Это странное и удивительно искреннее восстание. Нет враждующих элит. Нет иностранной интервенции. Нет буржуазных кланов, которым часто достаётся власть при поддержке улицы. Нет, как на Майдане, ударных групп гопников ни с той, ни с другой стороны.
Это чистый протест. Кстати, по Минску по-прежнему можно ходить в белых носках.
Ну а я, если честно, не планировал бунтовать. Просто надо было в Москву через Минск, у меня презентация новой книги и вообще — жизнь.
Но моя тёща преподаёт тут русский. Тесть работает в Белорусской академии наук и подарил литр отличнейшего медицинского спирта. Шурин — белорусский повар, а жена — сотрудница университета в изгнании.
Это не история революции. Это история любви. Я люблю свою семью.
И букет васильков на прощание
Даже на самой звонкой революции есть ревущие проспекты и есть спокойные переулки, и в одном из таких бабушка продаёт васильки. Никакой политики, просто пенсия в республике — полтораста евро. Надо брать, на протестах пригодятся.
Благодарит на трасянке, просто слова, но мне нравится думать, что она полесская колдунья:
— Ат Бога вам здоровья, ат людей добра, ат сябе — тепла. И кабы тихо было на земле.
Спасибо, бабушка. Тихо пока не будет.
Кто-то внезапно срывается и бежит, и ноги сами бегут следом. Спецназ? Куда? Подворотня? Кусты?
Да просто какой-то мужик спешит на автобус.
