Половина смертей в силовых структурах в России, по данным Общественной палаты, приходится на самоубийства. На каждый год приходится почти 300 случаев. Половину «небоевых потерь» в ведомствах объясняют личными причинами, а половину из них не объясняют никак. Журналист Екатерина Селиванова в рамках «Открытой планёрки» под руководством спецкора BBC Олеси Герасименко рассказывает, что заставляет силовиков сводить счёты с жизнью и как их пытаются остановить.

14 июля 2016 года в посёлке Прудбой Волгоградской области на полигоне шли боевые стрельбы. 21-летний солдат-срочник Денис Раевич зашёл в окоп и по команде «Огонь!» выпустил очередь из автомата себе в подбородок. В КОБРУ — калачевскую оперативную бригаду в/ч 3642 — Раевича призвали из Новосибирска в апреле 2016 года. Он был санитаром мотострелковой роты.

Служебное расследование, проведённое начальством взвода, пришло к выводу, что у Раевича развился психоз на почве затянувшейся адаптации и он скрывал своё состояние от окружающих. «В принципе, я согласна с этим. Сын очень скучал по дому, по нам, родителям, переживал расставание перед армией с девушкой. Всё это на фоне тяжёлой службы в спецвойсках и на тот момент жуткой жары. Сын очень не любил лето именно из-за жары, даже у нас в Новосибирске, а уж там какая жара была! В БТРе до 60 градусов доходило», — рассказала «Батеньке» мать погибшего Татьяна.

«Весёлый и отзывчивый» — так чаще всего описывают Раевича его друзья из Новосибирска. Несколько лет он занимался рукопашным боем, ходил в тренажёрный зал, играл на гитаре. «Эх, лучше бы ты правда попал в ПВО (Войска противовоздушной и противоракетной обороны. — Прим. ред.), как и говорил, — может, всё было бы лучше и сейчас ты был бы жив! Сгубил твою жизнь спецназ», — написал через несколько дней после смерти Дениса на своей стене «ВКонтакте» его друг Артём. Он вспоминает, что Денису не терпелось пойти в армию. Он говорил: «Надоело на гражданке мне, а там, Тём, всякие приключения». Правда, стрелком-санитаром он быть не хотел, а мечтал об МЧС. «После армии мы хотели вместе пойти — на контрактную службу», — вспоминает Артём. Сам он ушёл служить во второй призыв. Говорит, после произошедшего с другом у него не появилось сомнений — идти служить или нет.

Психологический контроль в силовых ведомствах начинается при приёме на работу или службу — с так называемого «профессионального психологического отбора». Он состоит из собеседования, анализа анкеты и психодиагностического обследования. Психолог делает выводы о стиле поведения, в том числе в конфликтных ситуациях, проблемах в прошлом и о том, как их можно устранить. Но главное — ставит пометку «рекомендуется» или «не рекомендуется» для службы. После на каждого соискателя составляют заключение и направляют его в Центр психодиагностики (ЦПД).

Там с кандидатом снова работают психолог и психиатр. На этом этапе соискателю также могут предложить пройти тест на полиграфе. Его применение не регулируется никаким законом РФ, поэтому невозможно сказать, является ли он обязательным. По данным источника в СК, при приёме на работу в ведомство соискатель может отказаться от прохождения теста на полиграфе, но это чревато отказом в приёме на работу, а в МВД отказ от прохождения полиграфа впоследствии может послужить поводом для увольнения по причине утраты доверия. Полиграф является негласно обязательным для будущих сотрудников, объясняют психологи. Солдаты-срочники его не проходят.

На этом этапе отбора и соискателям, и призывникам также могут предлагать тесты. В том числе с пословицами, о которых спрашивали у Раевича. Они состоят из нескольких разделов. Первый — соискатели отвечают на общие вопросы: в благополучной ли семье они росли, переносили ли в детстве серьёзные заболевания, бывают ли у них конфликты с близкими друзьями, родными и коллегами. Или, возможно, им кажется, что они подавлены, а окружающие их недолюбливают? Вариантов теста много, этот пример приводится в исследовании, выпущенном институтом повышения квалификации МВД. На вопрос «Что вы чувствуете по отношению к себе?» можно выбрать ответ: способность преодолеть любые трудности самостоятельно, гордость за достигнутое или уверенность в своей уникальности, исключительности. Других, менее позитивных, вариантов нет. В тесте есть и прямые вопросы о суициде: кончал ли жизнь самоубийством кто-то из родственников, можно ли оправдать людей, выбравших добровольную смерть, осуждаете ли вы людей, выбравших такую смерть, и понимаете ли вы людей, которые покончили с собой из-за предательства.

Второй раздел — «проективный тест», в котором будущие силовики должны определить скрытый смысл высказываний и отнести их к одной из семи тем: алкоголь, измена, семейные неурядицы и другие. «Чем дальше хочешь прыгнуть, тем ниже нужно согнуться», «Инициатива принадлежала мужу, звуковое оформление — жене», «Всё в природе взаимосвязано, поэтому без связей лучше не жить». В исследовании сказано, что тест определяет суицидальную мотивацию респондентов. Чем больше вариантов ответа респондент относит к теме «Добровольный уход из жизни», тем выше риск того, что он склонен к суициду.

В третьей части тестирования соискателей просят закончить предложения: «Вокруг меня...», «Я обязательно...», «Я для себя решил окончательно, что...» и другие. По ним психологи определяют, насколько правильны были выводы, которые они сделали из ответов теста.

Впрочем, на форумах и в соцсетях при обсуждении приёма на службу самый популярный вопрос — как отвечать в ЦПД на вопросы о наркотиках и алкоголе. Эти вопросы задают во время обследования на полиграфе. «По малолетке есть грехи, но в милиции на учёте не стоял», — объясняют соискатели и пытаются выяснить, что лучше — признаваться или нет. «Ну ладно, хрен с этим поступлением! У меня проблем в будущем не будет из-за этого? Информация останется конфиденциальной?» — отчаиваются они.

Кандидат психологических наук, разрабатывающий рекомендации по обеспечению служебной деятельности силовых структур, в разговоре с «Батенькой» утверждает, что вопросы о наркотиках и алкоголе, которые задают психологи, нужны не для того, чтобы установить точные факты, употребляет соискатель что-то или нет, а для того, чтобы выявить его реакцию на вопросы и установить степень зависимости, если она есть. «У нас нет иллюзий по поводу того, из каких социальных слоёв в большинстве люди идут в силовые структуры. Конечно, они пробовали и алкоголь, и наркотики, что покажут и анализы у других специалистов. Если человек предрасположен к зависимости, он попадает в группу риска. Но гуманизм гуманизмом, а служащий находится в системе, где экстремальные ситуации — это норма жизни. Если психолог будет его постоянно спасать, возникает большой вопрос, окажется ли он пригоден к работе», — говорит он.

«Для того чтобы стать настоящим бойцом, надо родиться бойцом, жить бойцом, состояться бойцом», — пропагандирует ту же мысль учебник «Военная психология». Как заявили в разговоре с «Батенькой» военные психологи, сегодня он является одним из самых популярных для обучения специалистов.

В группу риска — тех, кого не примут или отправят на дополнительные тесты, — могут попасть не только из-за алкоголя и наркотиков, но и если у них обнаружат наследственные факторы для развития психологических проблем, предрасположенности к асоциальному поведению, аутоагрессии и «снижению надёжности».

Психологи не принимают в силовых ведомствах никаких, абсолютно никаких решений, подчеркивает специалист-психолог силовых структур. Все их заключения и наблюдения подаются командованию, и только там решают, что с этой информацией делать. Да, у них нет психологического образования, и иногда они принимают непрофессиональные решения, говорит собеседник, но психология — это не единственная сфера в армии, где решения принимаются авторитарно.

Через психолога, по статистике пособия Змановской и Рыбникова, проходят не все. К примеру, среди сотрудников ОВД, которые совершили суицид, восемь процентов были приняты на службу вообще без прохождения какой-либо комиссии или вопреки её решению. 25 % покончивших жизнь самоубийством не проходили психодиагностическое обследование.

По стандарту, на каждого сотрудника силовых структур с момента его первого обследования заводят «психологическую карту», а штатный психолог может принудительно назначить любому бойцу приём, если видит, что с ним что-то не так, рассказала «Батеньке» одна из психологов силовых ведомств. По её словам, в каждом подразделении есть специальная программа, которая называется «Работа с сотрудниками, нуждающимися в повышенном психолого-педагогическом внимании». Под эту категорию попадают и те, кто в группе риска, и те, кто побывал в экстремальной ситуации, например те, кто вернулся из сводного отряда (отряд, формируемый из бойцов разных ведомств для решения определённых задач. — Прим. ред.): они проходят реабилитацию в обязательном порядке. По словам собеседника, предсказать суицид среди силовиков невозможно. Но в группу особого риска всегда попадают сотрудники с трудностями в личной жизни. В учебниках для психологов силовых структур приводятся данные о том, что от 37 до 50 % случаев — это семейно-бытовые проблемы. Среди них — семейные конфликты, употребление алкоголя и материальные проблемы. Ещё половина причин остаётся неустановленной.

Ночью 11 марта 2016 года мимо поста ДПС в Дзержинске (Новгородская область) проехала «Нива», которая, как показалось инспекторам, странно двигалась. За рулём сидел 24-летний боец Росгвардии Максим Кашаев. Он не отреагировал на попытки ДПС его остановить. Патруль погнался за ним. Когда машину Кашаева заблокировали, нацгвардеец достал охотничье ружьё «ТОЗ-34» и открыл огонь по инспекторам ГИБДД. До того, как его успели захватить, Кашаев выстрелил себе в голову. Он ранил одного из сотрудников, тот выжил. Сослуживец Кашаева рассказал, что за время службы запомнил его как «отзывчивого и спокойного».

В пресс-службе управления Росгвардии по Приволжскому федеральному округу заявили, что, по данным предварительного служебного разбирательства, у Кашаева были семейно-бытовые проблемы. В то же время местные СМИ заявили, что причиной случившегося стали алкоголь и долги по кредиту.

«В деревне работы нет никакой, вот после армии и остался по контракту. Проблем особо не было у него в личной жизни. Да, не получилось что-то у него с супругой, разошлись, бывает. Но с дочкой они общались нормально, и девушка была у него. Мне кажется, что-то случилось на службе у него. Это всего вероятнее», — рассказывает о друге детства житель села Носовая в Нижегородской области. Он вспоминает, что за несколько месяцев до смерти Максим рассказывал ему, что «служба задолбала: выходных мало, спросу много», но при этом был «весёлый, как всегда». «Все просто в шоке, и я до сих пор не могу поверить что Макса нету с нами», — пишет он. «В компании он всегда был заводилой, и с ним никогда не было скучно. Он всегда мог придумать, как развеселить друзей», — рассказывает Анастасия, подруга из села.

У сотрудников силовых структур, как следует из материалов научных конференций МВД, суицид из-за недостатка денег — это не просто долги по кредиту. В то время как на работе сотрудник часто применяет силу и внушает страх, зачастую дома его роль совершенно другая: человека, который мало зарабатывает и при этом не успевает выполнять домашние обязанности и не проводит время с семьёй из-за переработок. В результате формируется когнитивный диссонанс: силовые органы, но бытовая беспомощность.

По статистике МВД, именно сотрудники с семьёй чаще всего совершают суицид — женатых среди них было 74 %, а дети были у 73 %.

Сотрудники, которые получили среднее и высшее образование, а также прошли адаптационный период во время учёбы, если они получали образование по специальности, в девять раз реже совершают суицид. Больше всего подвержены суициду молодые сотрудники, которые ещё не успели адаптироваться к службе, а следующий кризисный момент — отметка в 15 лет службы.

Среди самих сотрудников силовых структур мнения о работе психологов расходятся. «Конечно работают, раздают бумажки с тестами», — пытается иронизировать бывший боец 22-й отдельной бригады оперативного назначения, которая дислоцируется на Северном Кавказе. Его коллега из бывших Внутренних войск утверждает обратное: несмотря на службу в армии и окончание профильного университета МВД, психологи отказались рекомендовать его для работы в ОВД. Дотошность психологов он похвалил, хотя с решением не согласен.

«Начальник подразделения уважает то, что я делаю, поэтому статус среди служащих у меня высокий. Я могу пригласить на приём кого-то, если посчитаю нужным, могу и семью пригласить. Но в других отделениях, особенно у нас на Северном Кавказе, к женщинам-психологам относятся как к непонятным девочкам», — говорит о себе один из психологов МВД.

По словам автора рекомендации по обеспечению служебной деятельности, на сегодня большинство психологов в ведомствах — женщины, то есть больше половины из 15–20 тысяч специалистов. При этом до 1990-х годов абсолютное большинство составляли мужчины-военнослужащие. «К сожалению, система пришла к тому, что их перевели на другие позиции, а психологами стали гражданские специалисты. Это очень серьёзная разница в статусе специалиста, в таких структурах это чётко чувствуется. Хотя военным нужны разные психологи: и со званиями, и гражданские, и мужчины, и женщины», — считает он.

Собеседник рассказывает о том, что командир не всегда понимает, зачем ему нужен психолог и в чём он может помочь. В то время как в работе обычного психолога цель понятна — помогать человеку и решать его проблемы, в силовых структурах задача каждого — показывать эффективное решение задач. «В голове командования ценность специалиста формируется, исходя из того, какие результаты он показал. Но психологу это не всегда легко показать. И если он начинает решать конкретные проблемы конкретных людей вместо общих задач, то для командира он становится человеком второстепенным», — говорит он.

«Многие правонарушения, связанные с суицидами, в силовых структурах скрываются. К примеру, в армии эти ситуации не расследует полиция, их расследует само командование. Это мешает тому, чтобы информация стала открытой», — говорит координатор движения «Гражданин и армия» и член Совета по правам человека Сергей Кривенко. По его словам, расследование не всегда доходит до уголовных дел, даже если родственники утверждают, что на телах погибших — видимые признаки насильственной смерти. «Им говорят, что их сын повесился после того, как получил письмо от девушки. По ведомственным линиям после суицидов происходят проверки и разбирательства, могут наказать командный состав. Но так как это закрытая информация, трудно сказать, насколько эти меры действенны», — приводит пример Кривенко. Правозащитник советует в случае суицида родственника, имеющего отношение к силовым структурам, нанимать адвоката, чтобы выступать потерпевшей стороной и участвовать в деле. «Это большой труд, постоянное преодоление саботажа, но другого пути нет», — говорит он.

«Сегодня, 21 августа 2016 года, я, следователь отдела полиции № 1 города Уфы, моя фамилия Ишмухаметов, Ильгизар Архатович. Наверное, это моё первое и последнее видео, которое будет опубликовано для публичного просмотра», — такое видео появилось на странице «ВКонтакте» 34-летнего сотрудника с 12-летним стажем. В видео он пожаловался на новую начальницу отдела следствия полиции Индиру Ахтямову. Он обвинил её в предвзятом отношении к себе и установлении перед сотрудниками прогнозов по раскрытым уголовным делам. «Если следствие останется таким, какое оно сегодня, то там вообще не стоит работать. До свидания», — закончил он своё послание. На следующий день, 22 августа, СМИ сообщили о том, что он застрелился в своём кабинете.

По факту самоубийства возбудили уголовное дело и начали служебную проверку. Ахтямова, о которой говорил следователь, продолжает работать в правоохранительных органах на должности старшего следователя. Однако её перевели в другой район. О результатах проверки до сих пор неизвестно.

«Он оставил предсмертную записку, которая связана с личными обстоятельствами, а не с прохождением службы», «Вероятной причиной суицида назывались семейные проблемы и ссора с супругой», «По предварительным данным, это происшествие не связано с криминалом и с его служебной деятельностью», — такими заявлениями официальных лиц обычно сопровождаются все новости о самоубийствах силовиков. Ни одного публичного комментария о результатах проверки, которая бы доказала, что суицид связан со службой, нет.