Самиздат продолжает своё большое исследование русской тюрьмы и всего, что с ней связано: полиция, прокуратура, следственный комитет, суды, конвой, заключённые и надзиратели. О самом страшном случае из своей практики нам уже писал бывший следователь Марк Мельников, а про работу украинских правоохранительных органов рассказывал Ярослав Борута, который проходил в милиции практику. Теперь мы публикуем историю Екатерины — супруги помощника прокурора. Она считает, что вокруг работы правоохранительных органов сложилось слишком много стереотипов, делится тяготами жизни работника прокуратуры и сетует, что супруг не приглашает её на корпоративы. Читайте Екатерину и присылайте нам свои истории на beshley@batenka.ru или aloha@batenka.ru.
Исследование
«Тюрьма»
Ассоциация со словом «прокуратура» у меня всегда была однозначная — прокуратор Иудеи из «Мастера и Маргариты»: низкий, тёмный голос в начале и в конце романа. Голос, ничего хорошего не предвещающий. Никогда бы не подумала, что буду иметь отношение к этому слову, но получилось, что я стала женой прокурорского работника, вся семья которого — вернее, мужская её часть — связана с разными ведомствами близлежащих сфер, от полиции до суда. Мысли о том, чтобы стать женой этого человека, посещали меня много раньше, чем он избрал такую стезю. В те юные и беззаботные годы я полагала, что не может же он всерьёз мечтать о не самых созвучных мне профессиях.
Его детские фантазии рисовали образ бравого следователя, распутывающего преступления и гоняющегося за преступниками (он их называет «злодеями»). Сразу после института он пошёл стажёром в следственный комитет. Бесплатным стажёром. Целыми днями работал и, кажется, даже «гонялся». Рассказывал друзьям — на ушко, если при мне, так как я физически не переношу насилие, разговоры и фильмы о нём, — о жертвах и хитросплетениях кровавых преступлений. «Проработав» таким образом около года, он, видимо, получил добро — и его направили на проверки, чтобы утвердить в должности и, возможно, начать платить деньги.
Вот тут-то и началось.
Кроме стандартных справок от врачей и о несудимости, чтобы попасть в штат следственного комитета, требовалось пройти мучительный психологический тест — больше трёх часов в душном помещении, из которого нельзя выйти, — и детектор лжи: в маленькой комнате, где нечем дышать, неудобно сидеть, а проверяющий, не отводя взгляда, задаёт одинаковые вопросы в разных формулировках. Детектор он не прошёл. Результат показал, что у него якобы имеется гражданство другого государства. Надо ли говорить, что это неправда? После этого работать там ему расхотелось, и он подался в прокуратуру.
Мои представления о работе в прокуратуре были, как позже выяснилось, стандартными: человек в форме, жаждущий заключить кого-то под стражу. Кроме страха — как же мой муж будет во всём этом и со всеми ЭТИМИ работать? — мной овладело любопытство: я же полностью уверена в его лучших человеческих качествах, но как он проявит себя в такой, по моему мнению, изначально порочной системе?
Моё представление об этой работе оказалось неправильным. В районном отделении, где работает Стас, есть сотрудники, в обязанности которых как раз входит обвинение в суде. Все коллеги считают их бездельниками и везунчиками, потому что, по сравнению с объёмом работы остальных, тут просто «нечего делать». Должность Стаса называлась до последнего времени помощник прокурора, недавно его повысили до старшего помощника прокурора. Есть ещё замы, каждый из которых со своими помощниками курирует определенное направление. Мой муж занимается уголовными делами и антитеррористической темой. К примеру, года полтора назад у него было задание сделать брошюру по противодействию экстремизму — моя первая публикация подобного рода.
Для меня стало открытием, что, оказывается, любой человек может прийти в прокуратуру и пожаловаться как на частных лиц, так и на организации, например на дворников, не убирающих снег! На каждую жалобу они обязаны отвечать. Стас терпеть не может приёмные дни, потому что часто к нему приходят довольно странные граждане. Скажем, явилась женщина, требовавшая эксгумации останков своих брата и мамы. Она заинтересовалась их судьбой, когда на кону оказалась квартира. История была такой длинной и тяжёлой, что за пару лет от неё устали и сотрудники прокуратуры, и сама заявительница. Женщина дошла до того, что стала обвинять и сотрудников прокуратуры: коллеге Стаса она даже сказала, что в его взгляде видит желание убить её и что она будет на это жаловаться. Приходил мужчина, с порога заявивший, что он хорошо знаком с тем, как следует жаловаться, что он уже успешно это проделал, когда отравился аскорбинкой, а теперь у него претензии к солярию.
По поводу жалоб или в рамках заданий от городской и окружной прокуратуры Стас регулярно ездит на проверки. Вот недавно из города пришло задание проверить все школы района в рамках программы антитеррористической безопасности. Стас позвал пожарного, который всю дорогу травил байки, и они вдвоём обошли за день одиннадцать школ и детские сады. Больше всего Стаса возмутили охранники, которые все как один в ответ на просьбу показать металлодетектор в деле доставали его из шкафа и тратили несколько минут на поиск кнопки включения. В одной из школ они обнаружили, что все эвакуационные выходы завалены старой мебелью и вещами. Стас школу наказал. Вечером, когда мы ужинали, ему позвонила директор школы с обещанием всё исправить. И действительно, она тем же вечером согнала всех сотрудников в школу, чтобы всю ночь расчищать путь к выходам. С утра прислала Стасу фотографии с результатом. Он был практически растроган, потому что обычно директора ему не звонят и никто так быстро и хорошо ничего не исправляет.
В детских садах их подозрения вызвали объёмные украшения на стенах из какого-то особого пластика. Стас мне рассказал, что им с пожарным было очень жаль оставлять детей с голыми стенами, и для принятия окончательного решения они оторвали кусочек украшения и попробовали его поджечь. Результат оказался ужасным: пластик мгновенно почернел и расплавился, распространяя удушающий запах.
Проверял Стас и общежитие для мигрантов, где в маленьких комнатах стояли трёхъярусные кровати, а «национальность этажа» мгновенно определяется по запаху еды; и завод каких-то напитков — соки, газировка (конечно же, ему не могли не выдать несколько бутылок в подарок); и детские дома; и поликлинику, на территорию которой вообще-то нельзя пускать частные машины, но проверяющие легко заехали за сто рублей — и это потом аукнулось бедному охраннику.
Кроме приёма граждан и проверок им положено заниматься уголовными делами. Как-то я, узнав о страшных цифрах статистики, набросилась на Стаса с требованием объяснить: как так, почему в нашей стране так мало оправдательных приговоров? Оказалось, что это связано с особенностью многоступенчатой системы: сначала дело расследуется полицией или следственным комитетом. Потом его направляют в прокуратуру. Здесь оно тщательно рассматривается — иногда речь идёт о нескольких огромных томах, от чего моё экологическое сознание приходит в ужас, иногда они сами вызывают разных участников дела: потерпевших, свидетелей, обвиняемых. Если возникают сомнения в правильности предполагаемого решения, дело отправляют на доработку. Для следственного комитета такой поворот событий — это минус к карме, вернее, к показателям результативности работы. Если дело точно правильно сформировано и сформулировано, то прокуратура направляет его в суд, где его продолжают рассматривать. В случае, если на этом этапе суд возвращает дело обратно в прокуратуру, то это минус уже для прокуратуры.
Из жутких историй, о которых Стас рассказывал, — а я могла слушать только обрывки, — дело о педофиле, насиловавшем своих троих детей. Они в своём отделе проводили обширные экспертизы, вызывали специальных психологов и экспертов, чтобы оценить состояние детей. Делом занимались около года, наверное. Мужчину осудили на 25 лет, то есть не признали психом. Я попыталась представить: а что будет, когда он выйдет? Стас сомневается в актуальности вопроса: «Такие в колонии долго не живут. Педофилия — преступление, которое среди уголовников считается недопустимым».
Хотя родственники мужа меня убеждали, что прокуратура — это куда легче и лучше следственного комитета, но вижу я мужа всё равно редко. Обычно уезжает он очень рано, чтобы доехать без пробок, что для него, совы по жизни, особенно трудно. Иногда в полседьмого, иногда в семь или чуть позже. А возвращается в девять, а то и в одиннадцать вечера, иногда в восемь. В конце месяца, когда сотрудники прокуратуры сдают отчёты, приезжает после полуночи. Его рабочий день редко длится меньше двенадцати часов, а в «горячее» время — минимум четырнадцать. Последние месяца четыре он стал гораздо реже работать в выходные
Раньше Стас был из тех, кто, даже поев из одной миски с болеющим, оставался здоров как бык. Теперь часто болеет, в среднем раз в пару месяцев. Я его спрашиваю, не считает ли он, что это связано с работой. Он с привычной улыбкой отвечает: «Да, эта работа нас всех убивает!» Больничный берёт только в крайнем случае, хотя я уговариваю. Им совсем не платят за этот период.
На мой взгляд, у них очень плохая организация труда. Видимо, у прокурора проблемы с системным мышлением — как и у всех в верхушке этой системы, поэтому там творится хаос в распределении обязанностей: постоянно поджимают сроки ответов на разные жалобы, проверок, к которым добавляются внезапные задания из города и округа. Всё это надо делать параллельно с рассмотрением уголовных дел, а иногда Стасу приходится выступать в суде.
Ещё у них нет интернета в кабинетах, а компьютер у мужа такой старый, что он его не выключает вообще, потому что на включение требуется не меньше часа. Мне кажется, что в этих деталях заложено глубокое неуважение самой системы к своим слагаемым — реально работающим людям.
Отчёты в городскую прокуратуру они возят сами. Приезжают, сидят и ждут своей очереди, потому что распределить точное время между районами — это ведь слишком много чести. Их отчётами занимается «вредная женщина» — так я её прозвала. Она может заставить людей ждать её день и так и не принять отчёт. Может придраться к мелочам и отправить переделывать. Все злятся на её несправедливость, но ничего поделать не могут: какой-то её родственник очень высоко забрался. Стас ругается, что приходится драгоценное время тратить на эти поездки и ожидание.
Отдел моего мужа и он сам дружат с районным следственным комитетом. Раньше они сидели в одном здании, но теперь там осталась одна прокуратура, у которой нет денег на то, чтобы нанять охранников, поэтому периодически по кабинетам ходят торговцы, например, поющими мягкими игрушками. Есть в его работе момент, который я совсем не понимаю: у них почему-то не принято приглашать на праздники жён или девушек. Я человек общительный, и мне хотелось бы познакомиться с его коллегами, но он то не зовёт, то утверждает, что это не для меня и мне не понравится. Мы даже ссорились из-за этого. Но, судя по родственникам Стаса, работающим в полиции, это там везде так принято: мужчина отмечает рождения ребёнка без жены, хотя она уже вернулась из роддома. Мне такое совсем не по душе.
Есть у них и другая дурацкая традиция: дарить на все праздники алкоголь. Бутылок, которые дарят Стасу в знак выражения симпатии, оказывается так много, что наша специальная «бутылочная» тумбочка уже давно забита под завязку и от неё стеклянным строем бутылки доходят до книжного шкафа. И ладно бы дарили хорошее вино, но дарят что-то покрепче. Подозреваю, что некоторые бутылки так и передаривают друг другу по кругу. Хотя, насколько я знаю, сам Стас коллегам алкоголь не дарит — а хорошо было бы ото всех этих бутылок избавиться!
Никогда не забуду моё знакомство со Стасовой формой. Носит он её только в суд и на проверки. Я, честно говоря, к тому моменту уже и забыла, что у него должна быть форма: мне хватало мороки с бесконечными рубашками. Свежевыданную форму он принёс внезапно. Выяснилось, что это пара рубашек, брюки, пиджак и жуткий синтетический галстук. Чуть позже, когда я скептически хмыкала, Стас сказал, что вообще-то ему повезло, что всё было его размера! И добавил, что, кстати, нужно пришить к пиджаку погоны, но если я хочу, то он может отдать это маме. Я подумала: «Ха!» — и взялась за дело.
Пришивать погоны оказалось сложнее, чем виделось на первый взгляд. Они сделаны из картонки, обтянутой плотной тканью. К «телу» выданного Стасу пиджака их надо было крепить, распоров внутреннюю скользкую синтетическую подкладку. Под ней я неожиданно повстречалась со слоем ваты. С каждым стежком, пытаясь проколоть картонку и ткань, я путалась в вате и подкладке, стараясь не забыть соблюсти для шва расстояние ровно в один сантиметр от полосочки на верхней стороне погон. Пришила вроде бы незаметно, зато все пальцы у меня были в красную крапинку, несмотря на наличие напёрстка, — спасибо запасам бабули. Как сказала моя подруга, «оказывается, люди, которые всю эту систему придумали, потрудились поиздеваться даже над самой изнанкой».
