Самиздат продолжает рассказывать Те самые истории. В рамках большого исследования «Тюрьма» Ярослав Борута, двадцатипятилетний читатель самиздата из Киева, написал для «Батеньки» текст о том, как в 2012 году он, тогда ещё студент юридического факультета, попал на практику в украинские органы внутренних дел. Публикуем первую часть. Напоминаем: если вы работали или работаете в полиции, прокуратуре, суде, СИЗО или колонии и у вас есть история, которую вы хотели бы рассказать, пишите на [email protected].
Часть 1 — Органы внутренних дел
Исследование
«Тюрьма»
Зимой люди делятся на два типа: первые порхают по гололёду, вторые обходят его стороной. Но хотя бы раз в жизни на льду падают все. То же и с правоохранительными органами. Их можно бояться, ненавидеть, презирать или обожать — однажды вы столкнётесь с ними.
Мне повезло вдвойне: я проходил практику в милиции и прокуратуре. Так как это путешествие длиной в месяц, то справедливо разделить его на две части. В первой вы узнаете, какие развлечения есть в кабинете следователя, почему GPS-навигатор лучше подозреваемого и как обезжириться шприцом с Fairy.
Первые дни
В юридическом институте, где я учился, практику проходят на втором и четвёртом курсах. Направление зависит от успешности в учёбе. Для «середнячков» и двоечников распределение превращается в рулетку: можно попасть в районное отделение милиции, специализированную прокуратуру, налоговую или юстицию.
На втором курсе я ожидаемо попал в суд и неожиданно — в милицию. Через год реформа превратит её в полицию и уберёт понятие «органы внутренних дел». А пока я в 2012 стоял перед облупленным серым зданием с зарешёченными по периметру окнами — местом, где пройдут две насыщенные недели.
Руководителем практики назначили старшего следователя с поэтическим именем Александр Сергеевич. Он был не рад, и позже я понял почему: нам только начали читать уголовное право, до процесуального оставалось два года. Про бешеную загрузку в органах милиции говорили и сами преподаватели. А один из работников киевского уголовного розыска рассказал мне, что нарушение режима работы, отдыха и оплаты сотрудников внутренних дел — обычное явление.
Александр Сергеевич выдал квест: набрать на древнем компьютере процессуальные документы и распечатать. Дьявол, как водится, в деталях: клавиатура заедала, ЭЛТ-монитор давал нездоровый синий оттенок. Принтера тоже не было — файлы приходилось скидывать на флешку и нести на печать в соседний кабинет.
Первые два дня я только и делал, что печатал процессуальные документы. Они составляют реестр материалов уголовного производства. Большая часть касалась краж. Казалось бы, украли всего один телефон за 1000 гривен (2000 российских рублей), а в реестр попадёт десяток актов: заявление потерпевшего, постановление о начале расследования, протокол опроса потерпевшего, запросы в крупные ломбарды. Зато я узнал, что после кражи лучше подождать полгода перед продажей вещи. За это время ломбарды ответят на запросы, а второй раз запрашивать наличие украденной вещи не будут.
График построили так: работай с 9:00 до 14:00 — и свободен. Повезло, что я жил через дорогу: пять минут по жаре — и остывал дома под спасительным кондиционером. В райотделе, как вы поняли, кондиционера не было. Ситуацию мог бы спасти вентилятор, но угадайте что? Он тоже был только в одном кабинете: у начальника отделения. Из развлечений — городское радио, которое по неизвестной частоте нон-стоп крутило народные сказки.
До первого выезда оставалось два дня.
Следственный эксперимент
Велосипед, смартфон, смартфон, велосипед, смартфон, ноутбук, ювелирные украшения — кражи начали спрессовываться в одну. Мысль «ничего себе, как это возможно?» — сменилась на «опять пробел пропустил» (вы же помните про заедающую клавиатуру). Поэтому я обрадовался, когда Александр Сергеевич предложил поехать на следственный эксперимент. Классика жанра: мужчина вечером подбежал к женщине и сорвал с шеи золотой кулон. Нужно было на месте преступления зафиксировать его показания: где ждал, как сорвал, куда побежал.
Мы с двумя однокурсниками и следователем сели в кабину буханки автозака. В зарешёченный кузов завели подозреваемого в наручниках, и мы поехали на место преступления. С первых минут путешествия уазика по раздолбанным дорогам я начал жалеть подневольного пассажира. А ехать было далеко — минут пятнадцать, в другой жилой район.
На подъезде к месту возникла проблема. Насколько я понял, водитель не запомнил дороги, в салоне тоже никто не знал локации. Потерпевшей решили не звонить — вместо этого из автозака вывели подозреваемого. Тот, насколько позволяли наручники, показал нужный поворот. Через минуту мы оказались на развилке. И снова пришлось вывести подозреваемого. Мне показалось, что он и сам уже не помнил точно, где украл многострадальный кулон. Вскоре подозреваемый настолько задолбался выходить (как и следователи), что стал показывать путь через зарешёченное окошко. В этом было что-то символичное.
Наконец мы встали в типичном советском дворе, густо обсаженном хрущёвками. Из подъехавшего сзади авто вышел адвокат со скучающим лицом.
— Так, вы ж помните, как мы решили, да? — спросил Александр Сергеевич. Подозреваемый утвердительно промычал в ответ.
— Всё рассказываете, показываете: как сорвали цепочку, что делали, куда побежали, а мы всё записываем.
Теперь утвердительно промычал адвокат. Складывалось впечатление, что все действующие лица отбывали повинность, а не участвовали в следственном эксперименте.
— Ну, в общем, тут я её увидел и сорвал, значит, цепочку.
— Так ты подбежал или тут стоял?
— Да я вон оттуда подбежал, — подозреваемый сделал привычный за последние полчаса жест в наручниках.
— Это ж как ты дёрнул, что цепочка сорвалась? — спросил «мой» следователь.
— Так она дешёвая была, порвалась быстро.
— Так, ну тут всё понятно, все со всем согласны, давайте подпишем и поедем, — предложил адвокат.
Нас, практикантов, как незаинтересованных лиц взяли понятыми. Не знаю, как сейчас, но тогда понятые были головной болью органов внутренних дел. Раз в году на две недели практиканты облегчали поиски и ставили подписи в качестве понятых на всех процессуальных актах. В остальные 300+ дней поиски понятых превращались в задачу на уровне высшей математики, а то и выше. Один мой знакомый, работавший в прокуратуре, рассказывал, что некоторые следователи просили дежурных райотделов подписываться понятыми.
Я вспомнил об этом на третьем курсе, когда начали читать курс уголовного процесса. С одногруппниками мы решили сделать креативную индивидуальную работу — набор юмористических скетчей. В одном из них следователь бегал за предполагаемой понятой под песню Димы Билана «Всё невозможное возможно». Во второй — становился на колени и спрашивал: «Ты скажешь мне „да“?» Получив утвердительный ответ, следователь отчитывался по телефону об успехе. Преподаватель юмора не оценил и влепил минимальную оценку.
Время удивительных историй
На следующий день эпопея с понятыми продолжилась. Меня и другого студента пригласили в кабинет следователя. Перед ним сидела женщина в джинсовой безрукавке со стразами и декольте, в котором можно было спрятать всё отделение милиции. С ним могли сравниться только уколы на её синюшных венах.
— Ну ладно, вы-то, но зачем ребят молодых впутывать? Совести у вас нет!
— Ты давай это… не того. Не начинай, — глубокомысленно ответил следователь и предложил нам сесть.
Женщину подозревали в хранении и продаже наркотиков. Позже знакомый, который работал в спецподразделении «Беркут», рассказал про классическую схему: как только милиция ломится в квартиры наркоманов или дилеров, те сливают наркотики в унитаз. Но на страже порядка стоит древняя канализация — она не выдерживает напора низкокачественной химии и забивается.
Правоохранительная система — это мир удивительных историй. Тот же знакомый рассказал байку про парня, который хотел откосить от армии и решил прикинуться сумасшедшим. Для большей достоверности нужно было сделать что-то достаточно безумное. Он не нашёл ничего лучше, чем заправить шприц-«двадцатку» моющим средством и впрыснуть в вену. После этого он позвонил в скорую помощь и спокойно рассказал об этом. Спасти его не удалось.
Фантастическую историю рассказал мне и ещё один знакомый, захотевший остаться анонимным. За десятки лет работы в прокуратурах разных уровней он насмотрелся всякого. Так, в одном деле следователю показалось, что доказательств недостаточно для определения обвиняемого. Среди вещественных доказательств была одежда потерпевшей, на которой должны были остаться волокна с одежды подозреваемого. Поэтому перед тем как передать вещи на экспертизу микрочастиц, он специально потёр предметы одежды друг о друга. По закону вселенской подлости (научным языком — закон Мерфи), экспертиза ничего не обнаружила.
Одну историю, которая тянет на трагикомедию, я услышал от первоисточника: записи звонка в дежурное отделение. Звонки, которые поступают в дежурку, записываются, и, если нужно, их копируют на CD. Диск добавляют в реестр материалов уголовного производства. Дальше — прослушанный диалог неизвестного мужчины и дежурного:
— Алло.
— ***РОВД, дежурный имярек, слушаю.
— Алло.
— Да, говорите.
— Алло!
— Да, говорите. Что случилось?
— Жена у меня… — стало понятно, что звонивший пьян.
— Что у вас жена? Назовите свою фамилию и имя.
— Жена у меня ушла.
Пауза.
— Назовите свою фамилию, имя. Что у вас произошло?
— С этим своим… новым.
В ответ дежурный протарабанил текст статьи об ответственности за заведомо ложный вызов спецслужб.
— Так я её дверь….
«Обоссал», — подумал я. Судя по всему, так подумал и дежурный, поэтому повторил:
— Имя, фамилию назовите свою.
— Я её дверь заминировал.
Очень долгая пауза.
— Что? Что сделали???
— Заминировал дверь там.
— Квартира где? Где квартира???
— Так это… — очевидно, мужик дошёл до нужной кондиции на жаре, потому что речь у него стала ещё медленнее.
— Бегом сказал: где квартира? Говори, где квартира?!
Я ожидал, что дежурный, как нолановский Бэтмен, начнет выкрикивать хриплым голосом «Где детонатор?», но обошлось матами на заднем плане. Не знаю, что подействовало на мужика, но он всё-таки назвал нужный адрес и добавил:
— Я сегодня… взорву её. У меня пульт есть.
Что произошло потом, я узнал от Александра Сергеевича. На адрес съехалось полгорода: сапёры, следователи, медики, спецслужбы. Звонок оказался ложным. Остаётся надеяться, что пристрастие мужика к алкоголю и томным разговорам с правоохранительными органами не сильно на нём отразилось.
Пиши, расследуй, люби
«Чем дальше в практику — тем больше подснежников», — как пошутила бы Настя. Она объяснила, что подснежниками называют трупы, которых обнаружили весной под растаявшим снегом. Настя была следователем с готической птичьей фамилией.
Познакомились мы со следователем Настей в середине практики. Александр Сергеевич устал придумывать мне задания и переложил практиканта со своей больной головы на здоровую. Сейчас кажется, что Настя — мифический персонаж, которого мне подсунуло воображение, переработав «Улицу разбитых фонарей» и голливудские взгляды на женщину-полицейского. Ни в социальных сетях, ни по запросам через поисковики не удалось её найти.
На стене у Насти висели грамоты. У неё был самый чистый и уютный кабинет из тех, в которых я побывал в райотделе. И конечно, у неё никто не сбрасывал сигаретный пепел прямо на пол.
Традиция курить в кабинете и стряхивать пепел на пол, очевидно, восходила к увлечению жевательным табаком на Диком Западе. В перерывах между перестрелками и перегоном скота ковбои практиковались в меткости, выплёвывая жевательный табак. Ковбоев было много, плевательница — одна на весь салун. В отделении была похожая ситуация: открыв дверь, чувствовал себя Ёжиком в тумане.
Первый и единственный совет Настя дала мне, раскладывая «Солитер» на служебном компьютере: «Ни в коем случае не иди работать в милицию». Но прохождения практики это не отменяло, и я получил задачу: забрать заключение эксперта по ДТП в бюро. Эксперта звали Дима, и это всё, что я о нём узнал.
Единственно «правильного» эксперта в уголовном производстве нет, получить заключение можно в государственной или частной конторе. Поэтому по одним и тем же вопросам могут фигурировать разные экспертизы. От беспредела спасает то, что во время досудебного расследования вывод эксперта необязателен ни для суда, ни для правоохранительного органа.
В зале бюро экспертизы за компьютерами сидело человек восемь. Внимания на меня никто не обратил.
— Извините, пожалуйста, где Дима?
В воздух поднялись четыре руки.
— А который из них вам нужен?
Тут я понял, что Настя не назвала фамилию Димы и даже не сказала, как он выглядит, а я не узнал её номер телефона. Пять минут ушло на то, чтобы объяснить, кто такая Настя («следовательница с длинными чёрными волосами») и кто такой я («практику прохожу, задание дали»). Нужного Диму нашли, и он вручил мне тонкую папку с выводом. Настроение было хорошее: я справился!
На радостях захотелось сделать Насте какой-то подарок. Поэтому по пути в отделение я зашёл в круглосуточный продуктовый. Что может выбрать второкурсник для следовательницы, о вкусах которой ничего не знает? Конечно, Rafaello.
С пирамидальной конструкцией из папки с экспертным выводом и коробкой конфет я столкнулся с Настей в коридоре отделения.
— Так, вывод я забрал, держите. А это тоже вам, — сказал я, вручая конфеты, и зачем-то добавил: — От тайного поклонника.
Про существование профессиональной деформации я тогда не знал, так что ответ меня испугал:
— Что это? — спросила она таким голосом, будто я попросил подержать гранату без чеки.
— Конфеты. Вкусные, вроде бы, — растерялся я.
— От кого?
— От тайного… поклонника…
— От кого?!
Чувства страха и стыда смешались во мне, как водка и томатный сок в «Кровавой Мэри». До конца не определившись, в какой пропорции, я признался, что конфеты от меня. Подарков Насте я до конца практики больше не делал.
А практика, кстати, быстро подошла к концу. Меня ждал суд, в котором я смог отточить навыки швеи и белыми нитками сшивал дела.
Негативный опыт дарения подарков следователям подсказал мне, что лучше сделать общий подарок. Так что я пошёл в тот самый круглосуточный магазин и купил пятикилограммовый пакет мороженого на развес. Лето ведь! По традиции, холодильник тоже оказался один на весь этаж (не удивлюсь, если на всё отделение). Открыв его, я понял, что переоценил возможности казённой бытовой техники: морозильная камера не работала, поэтому пришлось положить пакет в холодильное отделение. Загуглив дома, я узнал, что средняя температура в холодильнике — +5 градусов по Цельсию.
Надеюсь, они съели мороженое в тот же день.
P. S. По окончании практики мне ещё с неделю звонил Александр Сергеевич с настойчивыми приглашениями побыть понятым. Но это уже другая история.
