— А Владимир Владимирович сам выучил английский, представляете? Сам! И теперь ему посольские переводчики вроде как и не нужны, — субтильный мужчина слегка за тридцать, работник российского посольства, смотрит мне прямо в глаза. — На прошлой неделе Путин с Орбаном общался, а нам потом уже сообщили о результатах переговоров — а они с повесткой, которую мы готовили, не совпали, а? Что скажете?

Я пожимаю плечами — дескать, да, впечатляет. Мужчина кивает в ответ и выжидательно переводит взгляд по очереди на каждого из моих друзей, сидящих за тем же столом, — может быть, кто-то ухмыльнётся? На лицах лишь вежливая задумчивость — кажется, это его устраивает.

Сотрудник посольства — назовём его, чтобы ненароком не выболтать какой-нибудь тайны, Атташе по Всяким Вопросам — жадно отхлёбывает из бокала токайское вино и продолжает мутные расспросы:

— Президент наш такие дела ворочает, а от народа не отрывается. После встречи подошёл к венгерским охранникам — и со всеми сфотографировался. Сам! Представляете? Да, такой вот человек. А вы что думаете?

И вот опять — вроде бы простой вопрос, но по долгому оценивающему взгляду кажется, что очередная проверка: атташе каждый раз будто ждёт правильного ответа. 

«Сколько лет? А по дому скучаете? В каких странах бывали?» — с каждым вопросом я всё больше жду, что нас попросят оценить по шкале от 1 до 10 свою любовь к родине. Происходящее кажется настолько нелепым и топорным, что у меня в голове не находится точных слов, чтобы это описать. Обычная вежливо-деловая встреча на глазах превращается в сеанс коллективной вербовки.

Я и пятеро моих друзей уже полчаса сидим в ресторане в Будапеште за столом с человеком из российского посольства и, скорее всего, сотрудником спецслужб. И пока он настойчиво выпытывает наши секреты, планы и взгляды на жизнь, намекая на возможность «дружбы, партнёрства и сотрудничества», я думаю про пресловутый российский след. Это что — и есть то самое знаменитое российское вмешательство?

Но давайте отмотаем немного назад.

Меня зовут Егор Сенников, я журналист и семь лет своей жизни потратил на изучение политологии. Если хотите — считайте меня политологическим гиком. Сначала родной Петербург, затем Москва, а потом и заграница: закончив Высшую школу экономики, я отправился на берега Дуная учиться в Центрально-Европейском университете (или CEU). 

У ЦЕУ прекрасная репутация: по мнению консервативной общественности, это «либеральный рассадник», основанный Соросом. Именно здесь, по мнению многих, и готовят боевые отряды либеральной закулисы, натаскивая кадры на «разрушение традиционных ценностей в мировом масштабе». Те же, кто в курсе академических процессов, понимают, что ЦЕУ — это очень качественный университет американского типа, один из лучших в Европе, помогающий многим сделать первые серьёзные шаги в академической карьере, и находится он в Будапеште. К тому же больше половины еврогрантов для Восточной Европы на различные гуманитарные и социальные исследования выигрывают лаборатории и учёные из ЦЕУ. 

Если спросить обычного человека — не историка и не регионоведа, не лингвиста и не географа, — что он знает о Будапеште, то в худшем случае можно услышать строчку из старой песни «Сплина»: «Вешайте лапшу мне на уши, вешайте, но лучшее порно — в Будапеште!» Ещё Будапешт называют Парижем Восточной Европы или путают с Бухарестом — в Румынии даже была реклама телефонного оператора, обыгрывающая эту вечную путаницу. Когда я отправлялся учиться в венгерскую столицу, то знал о Будапеште и Венгрии несколько больше этого, но всё равно преступно мало.

Исправить это в первые месяцы не удалось: город я видел откровенно мало, во всполохах ночных фонарей и подсветке исторических зданий. Моё время преимущественно уходило не на знакомства, а на учёбу: приходилось выдерживать темп примерно в 300 страниц в неделю, проводить практически весь день в университете, а затем ещё и в библиотеке.

ЦЕУ — это огромный плавильный котёл, здесь я постоянно жил жизнью сообщества. Видел слёзы экзальтированных девушек, которые рыдали, узнав, что президентские выборы в США выиграл Дональд Трамп, — и со скепсисом смотрел на итальянца, который вроде как шутил: «Ну что, Джорджо, ты, наверное, рад, вы ведь, россияне, поддерживали Трампа?» Видел очередь в российское посольство из желающих проголосовать на выборах в Государственную думу, принимал участие в индийских празднованиях и вступал в исторические споры на тематической вечеринке македонцев, идентифицирующих себя югославами, под громкий сербский турбо-фолк. Словом, проводил время как настоящий дипломированный политолог, рассказывая приятелям, что русское вмешательство, о котором постоянно пишут в новостях из-за американских выборов и британского референдума, больше звучит как пиар и выдумка, нежели что-то реальное. На меня смотрели с сомнением и подозрением.

За первые несколько месяцев у меня появилась небольшая, но крепко спаянная группа русскоговорящих друзей. В свободное от учёбы время мы гуляли по будапештским улицам, пили опасно дешёвое венгерское вино и пели под гитару песни из эфира «Русского радио» середины нулевых — от «Батарейки» до ранних хитов группы «Краски». А иногда сдавались ностальгии — пекли блины и варили гречу.

На одной из таких посиделок мы решили, что обязательно должны поучаствовать в Intercultural Festival — ежегодно университет устраивает его, чтобы все могли представить культуру, кухню и язык своих стран и наций. У нас уже накопился довольно большой опыт приготовления русских блюд, пития русской водки (интересно, почему в Венгрии так популярна никому не известная в России пермская водка «Казначейская»?) и исполнения песен. Мы чувствовали острую потребность поделиться этими талантами с миром и начали подготовку к фестивалю. 

Университет поддерживал это начинание, но довольно скупо, этого явно было недостаточно для того, чтобы приготовить всё что хотелось. Мы собрали тысяч десять форинтов (тогда тысячи две с половиной рублей), закупились в «Ашане», но по-прежнему хотели чего-то большего. Тогда у кого-то появилась мысль, почерпнутая у русских студентов предыдущего года: мы же можем обратиться за помощью в российское посольство. Это не было чем-то из ряда вон выходящим — так поступали наши американские, армянские, украинские и казахские однокурсники. И им помогали: кому-то в посольстве выдавали народные костюмы или платки, кому-то флаги, кому-то просто давали немного денег. 

Мы написали письмо, а через несколько дней нам учтиво, хотя и с парой незначительных опечаток, ответили — пригласили посетить посольство России на проспекте Андраши и обсудить условия поддержки лично. Наши друзья-иностранцы, узнав об этом, советовали нам захватить из посольства побольше икры и шампанского.

В посольстве было странно. Сначала небольшой тур по зданию — показали мемориальную доску Юрию Андропову, который в 1956 году был послом и наблюдал из окна, как венгры вешают чекистов на фонарях. Затем то ли в шутку, то ли всерьёз рассказали о пулемётах на крыше здания. 

Наконец пошёл предметный разговор. После долгих расспросов об университете и о каждом из нас Петя — наш новый знакомый, тот самый Атташе, — перешёл к всепроникающему русскому влиянию в Восточной Европе:

— Ребята, вы нас извините, мы бы дали вам больше, но на следующей неделе в Будапешт прилетает Владимир Владимирович, и мы сейчас очень заняты подготовкой к визиту. Поэтому чем богаты...

На столе оказались: шесть бутылок разнообразной водки (с удивлением потом мы крутили в руках «Русский стандарт», который, если верить этикетке, был произведён в 2004 году), несколько упаковок гречи (царский подарок — учитывая, как дорога она в русских магазинах Будапешта), тульский пряник, пара банок немецкой сгущёнки, упаковка сушек и бородинский хлеб. Это было не всё: нам также достались четыре огромных раскладных стенда с видами и красотами России, брошюры о России на русском и венгерском языках, несколько маленьких российских флажков и довольно увесистый мешок георгиевских ленточек.

Город действительно готовился к визиту Путина. Венгрия — один из постоянных партнёров России в Восточной Европе, да и вообще в Евросоюзе: «Росатом» строит в Венгрии АЭС, российские вагоны возят людей в будапештском метро, в отделениях Сбербанка выдают ипотечные кредиты под три с половиной процента годовых. В конце концов, у российского президента сложились отличные отношения с венгерским премьером Виктором Орбаном: они ездят друг к другу в гости минимум раз в год.

На радио «Глаголев FM» частный сыщик Вадим Головин рассказывает реальные истории из своей практики. В этом подкасте он даёт советы, как правильно исчезнуть

Через неделю город заволокло сильнейшим туманом. Ранним утром я смотрел из окна на улицу — и не видел практически ничего. Автобусы приезжали с опозданием. На улице я не шёл, а словно плыл во влажном плотном молоке. И в этой густой непроглядной белизне ехали друг за другом бесконечные чёрные мерседесы с мигалками — для них было временно перекрыто движение по основным городским магистралям. Где-то внутри одной из машин сидел президент России: в тот февральский день в Будапешт прилетел Владимир Путин.

Во второй половине дня я вышел из университета перекусить.

— Hey man! Where are you from? — заговорщически спросил меня смуглый венгр, услышав мой акцент. Он мелко-мелко нарезал мясо, пока готовил для меня гирос.
— From Russia.
— Oh, great, I love Putin very much, he is a great man!

Любили Путина не только в закусочных. В книжном мне и вовсе прочитали длинную лекцию о том, насколько Венгрия рада дружбе с Россией. Впрочем, были и недовольные: к российскому посольству и парламенту вышли люди с плакатами, призывающими Путина остановить войну с Украиной и убраться с венгерской земли.

День и ночь перед фестивалем мы с друзьями провели на кухне. Дел было невпроворот: мы лепили пельмени, пекли шаньги, варили гречу, жарили блины и нарезали салаты. Утром казалось, что мы наготовили еды на роту солдат — холодильник ею был просто завален. В день фестиваля мы по очереди варили порции пельменей на кухне общежития, где и проводился праздник, а затем спускались на лифте, едва не роняя порции на пол. 

На стол мы выставили целую батарею бутылок и стопок, угощая всех, кто отваживался попробовать водку на фоне российских красот: за нашими спинами стояли огромные стенды с лесами, реками, берёзами и Кремлём. Впрочем, самой большой популярностью у публики пользовались пельмени и блины. 

Американцы, стоявшие за соседним столом, приготовили лишь яблочный пирог и с грустью смотрели то на наш стол, то на соседний украинский — он ломился от вареников, горилки и сала.

Русская кухня оказалась сверхпопулярна: некоторые, правда, по ошибке макали пельмени в сгущёнку, но всем всё равно всё нравилось, особенно водка. К нашему столу подошёл и ректор университета Майкл Игнатьев — потомок русских аристократов Игнатьевых, которым повезло вовремя уехать из России и вписаться в канадский истеблишмент. Он окинул взором стол, выпил стопку водки, закусил блином и сказал: «Everything is очень хорошо». Нам тоже было хорошо: посольская водка подходила к концу, но наши запасы еды и питья на этом не заканчивались — мы приберегли их на вечер. 

Через две недели нам написал наш Атташе. Он хотел встретиться, чтобы вернуть стенды. Судьба георгиевских ленточек Петю не заботила, а уточнять мы не стали. В сообщении Атташе также предложил обсудить, «как мы будем дальше». Последняя фраза нас смущала, но мы решили, что это какое-то корявое, но учтивое предложение помочь нам в каких-нибудь следующих мероприятиях. 

Встречаться он хотел не в посольстве. Атташе предложил отправиться в TGI Fridays в центре Будапешта. Выбор места удивлял: ресторан был довольно дорогим, особенно для студентов с неустойчивыми финансами. Но не отказываться же!

В назначенный день отважная шестёрка русских студентов отправилась на встречу. Через плечо каждый нёс запакованные в чехлы стенды, в которых наши иностранные сокурсники, шутя, признали винтовки.

Петя ждал нас за центральным столиком. Он выглядел как человек, у которого всё под контролем: немного расслабленная поза, лёгкая улыбка, но при этом достаточно жёсткий, оценивающий взгляд. Мы сели вокруг него, полистали меню, сделали довольно скромные заказы, про себя подсчитывая убытки от встречи. Петя же себе ни в чём не отказывал: он заказал стейк, гарнир, бокал хорошего токайского и какие-то мелкие закуски.

— Ну, как вам в Венгрии живётся? — бодро спросил Атташе, излучая радушие и доброжелательность.
— Вроде неплохо, — ответил я. Петя этим не удовлетворился и стал ждать ответов остальных.
— А по дому-то скучаете? — снова вроде бы дружески, но с напором спросил Атташе. Учитывая, что за столом сидело несколько человек, которые последние годы большей частью провели не в России, вопрос был странным. — Возвращаться-то хотите?
— Хотим, — протянули мы. — Только научимся сначала всему — а потом и домой.

Петя выглядел так, будто мысленно поставил галочку в чек-листе. И неожиданно выпалил:

— Некоторые вот любят говорить, что у России якобы агрессивная внешняя политика. Представляете? 

Мы не представляли насколько.

— Нас агрессорами называют, а у города кусок площади Независимости кто отобрал? Просто забор поставили и огородили общее пространство, вот вам и американцы! Что думаете?

Мы неловко разводим руками, как бы соглашаясь с неопровержимыми аргументами; ощущения смешанные, я не знаю, как реагировать. 

— А Владимир Владимирович сам выучил английский, представляете? Сам! И теперь ему посольские переводчики вроде как и не нужны. — Ещё минуту назад улыбавшийся Атташе начинает серьёзно заглядывать каждому в лицо.
— А я ведь не первый год уже на службе, — вдруг разоткровенничался Петя. — Сначала-то венгерский учить не хотел, думал немецкий учить. Но мне объяснили, что с немецким очередь в посольства на года, а вот венгерский — редкий, его мало кто знает. Помню, пришёл тогда домой, начал гуглить венгерские слова: ну, «нет» будет «nem», тут просто. Гуглю «да» — а это «igen». Тут я уже призадумался. Ищу слово «любовь», гугл выдаёт — «szerelem». Я за голову схватился: как же я этот язык учить буду? Но ничего, выучил.

Словно в подтверждение своих слов Петя повернулся к проходившему мимо официанту, щёлкнул пальцами и заказал ещё вина.

Атташе очень интересовало, как работает Центрально-Европейский университет: «А вот правду говорят, что университет-то русофобский? Я сам не знаю, но мне рассказывали».

Когда мы не находили что ответить на вопросы про политические взгляды или семейное положение, Петя посмеивался:

— Понимаете, мне же всё равно потом отчёт про встречу писать, нужно же что-то знать. Мы же свои люди, скажите, эти вокруг всё равно русского языка не знают, чего стесняться? Можем ещё телефонами обменяться, ну просто так, на всякий случай: вдруг вам чего понадобится.

Мы вяло отшучивались и выдавливали из себя какие-то необязательные элементы биографии. Петя старательно ловил каждое слово.

Ловить было особо нечего, хотя за столом сидели четыре политолога, регионовед и историк. В основном мы мычали и прикидывались дуболомами, ничего не понимающими в политике. У Пети не было усов, но если бы были, то в этот момент они обязательно должны были бы отклеиться. Улучив секунду, я аккуратно заглянул под стол, ожидая увидеть скомканный парашют, — настолько нелепыми были все эти вопросы и настолько очевидной была их цель.

— А вообще хотелось бы и дальше продолжить наше сотрудничество! Мы ведь можем договориться, чтобы вы провели мне экскурсию по вашему чудесному университету? Или, например, по общежитию? Нам очень интересно знать, как живут русские студенты в Венгрии...

— Ну… Надо как-нибудь дату выбрать, — промямлил я.
— Выберем-выберем! — бодро откликнулся Атташе.

Подошло время оплатить счёт. Все потянулись за кошельками, но Петя взмахнул рукой:

— Ребята! Ну что вы… Я за вас заплачу!

На этих словах Петя достал из кармана пиджака небольшой конверт с надписью «встр.». Атташе отсчитал необходимое количество купюр и вручил официанту-венгру, на чай оставлять не стал. 

Петя попросил отнести стенды к его машине. По пути он ещё несколько раз возвращался к вопросу о посещении университета и общежития, мы отвечали то же самое, что и раньше: идея интересная, давайте как-нибудь подумаем. Мы уложили стенды в багажник, Петя сел за руль и помахал нам рукой: «Ну, до скорого!»

На улице начинался дождь, и мы поняли, что нам нужно срочно смыть душное настроение всего этого странного и мучительного разговора: не сговариваясь, мы отправились в ближайший венгерский бар и сняли напряжение парой стопок палинки — неприятной, но ароматной венгерской водки.

Через несколько недель после визита Путина в столицу Венгрии на наши учебные почты пришло письмо от ректора: он писал, что у Центрально-Европейского университета начались серьёзные проблемы. Консервативная и весьма авторитарная правящая партия Виктора Орбана неожиданно и без объявления войны очень быстро протащила через все чтения закон, который фактически лишал университет права выдавать иностранные дипломы. Основная часть учебных программ университета была аккредитована в США, на основании договора между университетами (американским и венгерским). Новый закон требовал официально согласовывать дипломы на уровне государств, а США таких договоров никогда не заключали. 

Правительство представляло происходящее не атакой на один из крупнейших и значимых вузов Восточный Европы, а просто небольшой бюрократической операцией, крючкотворством бумагомарак. В результате ЦЕУ, который работал в Будапеште безо всяких проблем уже четверть века, оказался в самой сложной ситуации за всю историю своего существования.

В событиях традиционно увидели «руку Москвы», но в этот раз проблемы университета и визит Путина, возможно, и вправду были связаны не только совпадением во времени. Довольно быстро вспыхнул скандал: оказалось, что посла Венгрии в Вашингтоне незадолго до появления закона о ЦЕУ в венгерском парламенте опрашивали чиновники из Госдепа — они узнали о готовящемся документе через свои источники в Москве. Так это или нет — доподлинно неизвестно, хотя в итоге посол начала задавать своему правительству неудобные вопросы — и была отправлена в отставку. Если всё это правда, то тут, конечно, работал кто-то посерьёзнее Пети. 

Но даже если решить, что «тайные московские документы» — это просто слухи, всё равно можно уверенно сказать: в Москве действительно заранее знали о том, что будет происходить с университетом. Как иначе мог оказаться здесь журналист ВГТРК, тайком пробравшийся в ЦЕУ под видом абитуриента и снимавший на айфон свои походы по «логову либералов». Он страшно пучил глаза у доски с ярмаркой вакансий в разных НКО и угрожающе шептал в телефон: «Вход в университет — только через турникет, по карточке студента или сотрудника. Что они здесь скрывают?» Вы скажете, что российское телевидение может сделать подобный репортаж о чём угодно. Всё бы ничего, да вот только приехал журналист в Будапешт за неделю до объявления о новом законе — когда о нём ещё не было никаких разговоров.

Масла в огонь подливало и венгерское государственное телевидение, снимавшее довольно пропагандистские репортажи об университете как центре притяжения для нежелательных иностранцев и сомнительных либеральных идей. Оператор фиксировался на всём необычном: африканцах, индийцах, людях с крашеными волосами — сюжет должен был показать, что подозрительный университет привлекает в страну только «чужих» и «нежелательных». 

В один из дней кризиса мы с друзьями сидели на ступеньках в главном зале университета, слушая обращение ректора, который говорил, что ЦЕУ не будет призывать никого выходить на митинг, но студенты могут сами решать, что и как им делать. 

Конечно, студенты не остались в стороне и призвали всех выходить на марш протеста. Венгерская политическая ситуация в чём-то напоминает российскую: многотысячные марши протеста для Будапешта — редкое явление. Но на первый марш через весь город вышли десятки тысяч человек — потом венгерское телевидение будет сообщать, что все они были свезены лично Соросом со всего мира за его счёт. Пошли маршировать и мы: пройдя через все бульвары, мимо главного здания университета, мы дошли до небесно-прекрасного здания венгерского парламента и послушали выступления в защиту академической свободы и против авторитарного подхода к образованию.

Стремительно приближался конец учебного года, и мы целыми днями были заняты тем, что писали дипломы. Как-то вечером, после очередного марафона, я пошёл купить табака — и обнаружил газетную стойку. С обложки одного из венгерских политических журналов на меня смотрело «лицо протеста», принадлежащее одному из моих товарищей. Я вернулся с парой номеров, мы посмеялись и вскоре забыли об этом.

А вот другие не забыли. Спустя несколько недель по дороге мы встретили Петю. Атташе моментально узнал нас, заулыбался и тут же радостно выпалил — видимо, не мог сдержаться:

— А журнальчик-то я себе отложил. Да, отложил!

Мы посмотрели на него как на мираж. Это был последний раз, когда мы видели Петю.

Через пару месяцев наши пути разошлись, я вернулся в Россию, кто-то остался в Будапеште, иные поехали дальше, а ЦЕУ продолжил сражаться с венгерским правительством. Чем дальше, тем больше казалось, что шансов выстоять у него нет, — в конце концов так и вышло: через два года университет объявил о переезде в Вену. 

Кто-то из моих венгерских знакомых успел за эти годы жениться, завести ребёнка или защитить диссертацию. Путин навестил Будапешт ещё раз, а Орбан прилетел в Москву. Но, видимо, былая дружба несколько померкла: у Орбана теперь есть друг поинтереснее — его зовут Дональд, он живёт в Белом доме и работает президентом. И только Атташе по Всяким Вопросам на месте и продолжает свой скорбный труд, как сообщил мне будапештский знакомый.

Надеюсь, его мешок с георгиевскими ленточками не оскудел. Хорошо, когда хотя бы где-то есть стабильность.