В Петрозаводском суде четвёртый месяц идёт процесс по делу карельского историка, руководителя регионального отделения «Мемориала» Юрия Дмитриева. Его обвиняют в изготовлении порнографии — фотографий обнажённой приёмной дочери. Сам Дмитриев говорит, что фотографировал ребёнка для органов опеки. Историк знаменит тем, что долгие годы искал в карельской земле захоронения узников сталинских лагерей и открыл целый ряд «могильников». Среди них — «Сандармох» и «Барсучья гора». В этом сентябре вместе со студентами Московской киношколы в эти места съездила корреспондент интернет-журнала «7х7» Анна Яровая. Она написала для «Батеньки» репортаж, а ученики школы прислали свои иллюстрации.
День первый. Сандармох
— У слова «Сандармох» нет точного перевода или определения, но есть много версий появления слова, — начал свою экскурсию по мемориальному комплексу историк Анатолий Разумов.
Группа ёжится от холода, дождь бьёт по зонтам и капюшонам, но никто не жалуется — да и уместно ли говорить о жалобах, когда вокруг тебя сотни ям, в которых лежат тысячи расстрелянных людей.
— Кто-то говорит, что слово «Сандармох» появилось от ближайшего топонима — урочища Сандормох, где были сенокосы; так часто бывало, что топонимы давали имя таким находкам, но я такого названия на картах не встречал. Есть предположения, например, что «мох» — болото, «сандар» — Санька, Александр, но в основе этой версии — лишь созвучие, — продолжает историк.
Анатолий Яковлевич может рассказывать о Сандармохе долго. Для него, составителя Петербургского мартиролога, исследователя, это место крайне важное. Но на этой экскурсии он не столько специалист по сталинским репрессиям, сколько друг Юрия Дмитриева. Все девять месяцев с момента ареста Дмитриева он неустанно рассказывает о Дмитриеве-друге, Дмитриеве-человеке и о том, каким важным, но очень сложным делом он занимается.
— Я выступал здесь на Дне памяти жертв репрессий пятого августа этого года. Это важно, что именно в этот день, в день начала Большого террора здесь проводится такое памятное мероприятие. Здесь было очень много людей. Несколько сотен человек. А по словам директора Медвежьегорского районного музея Сергея Колтырина, в этом году сюда каждый день приезжает людей столько, сколько никогда не приезжало. Для Дмитриева это очень важно, — рассказывает Разумов.
Эти слова подтверждает Катерина Клодт — старшая дочь Юрия Дмитриева, которая приехала в Сандармох с сыном Данилом. Ей было двенадцать лет, когда отец взял её с собой в экспедицию в Медвежьегорский район. Тогда, летом 1997 года они и нашли Сандармох.
— Мне было столько же, сколько сейчас моему сыну. Папа звал с собой нас с братом, но мы отказывались. В то утро, когда он уезжал, я проснулась в шесть утра, остановила его уже на пороге, собралась и поехала с ним. И я помню, как мы долго ходили, искали, как отец спорил с Ириной (Ирина Флиге — руководитель Научно-информационного центра «Мемориал» в Петербурге — примечание редактора) о месте, но в итоге он начал копать и нашёл. Тогда в силу возраста я не очень понимала значимость этой находки. Страх пришёл с возрастом. То, сколько людей здесь убили и почему, — это страшно, — рассказала Катерина.
Сила и скорбь этого места чувствуется везде: у каждой ямы, где стоит памятный знак-«голубец» (cтолб с крышей) с фотографией расстрелянного здесь человека; у мемориалов, установленных людьми разных национальностей; в часовне, где на трёхстах ламинированных страницах собраны имена семи с половиной тысяч человек, которых расстреляли в этом месте в 1937-1938 годах.
Сандармох стал одним из самых больших на Северо-Западе захоронений жертв массовых расстрелов Большого террора. По архивным данным, за четырнадцать месяцев здесь расстреляли три с половиной тысячи жителей Карелии, около трёх тысяч заключенных Беломорско-Балтийского комбината, тысячу сто одиннадцать заключённых Соловецкого лагеря особого назначения — так называемый «Большой Соловецкий этап». В Сандармохе захоронены представители более шестидесяти национальностей: две тысячи сто пятьдесят четыре русских, семьсот шестьдесят два финна, шестьсот семьдесят шесть карелов, четыреста девяносто три украинца, двести двенадцать поляков, сто восемьдесят четыре немца, восемьдесят девять белорусов.
Мемориал хорошо передаёт географический размах террора и однообразие трагических судеб тех, кого «уравняли» репрессии и расстрел. Православные и католические кресты, гранитные памятники людям разных национальностей, флаги и траурные ленты в цветах самых разных стран, фотографии тех, чьи могилы стали известны родственникам благодаря деятельности «Мемориала».
— Здесь нет казённых памятников. Все памятники сделаны людьми, диаспорами. Юра именно так это и видел. И очень хорошо, что это так. Это народный мемориал, — подытожил многочасовой рассказ Анатолий Разумов.
Сандармох, символ сохранения исторической памяти о жертвах террора, несмотря ни на что, постепенно занимает своё место и в умах жителей Карелии. «Патриотизм — это отвезти своего ребёнка в Сандармох и рассказать, что это за место», — сказал один из выступающих, обычный петрозаводчанин, на недавнем протестном митинге в столице Карелии. А карельский философ и поэт Юрий Линник посвятил Дмитриеву венок сонетов, начинающийся словами «Ты слышишь эхо давнего расстрела».
День второй. Барсучья гора
Маленький карельский посёлок, которого нет даже на карте навигатора. Уже час едем от Повенца, вдоль Беломорканала (ББК), по разбитой грунтовке. Погода уже не столь суровая: дождь не льёт, а лишь моросит. На въезде в посёлок — синяя табличка с нарисованной белой краской надписью «8-й шлюз». Нас втрое меньше, чем вчера: остались лишь бывшие и нынешние студенты московской киношколы, товарищи Юрия Дмитриева в экспедициях на Соловки, да журналисты.
— Идти до места пять километров с гаком. Но, как у нас говорят, этот «гак» может быть ещё с пять километров, — такими словами нашу группу встречает местный житель, охотник Сергей.
На восьмом шлюзе ББК кипит работа: отсыпают щебнем дорогу, заливают бетоном отмостки, устанавливают автоматику. За то время, что мы провели на КПП (просто так пройти с одного берега на другой нельзя, у охранников за плечами — автоматы) и в пути по берегу канала, шлюз в действии мы не увидели. По словам нашего провожатого, канал уже не используется так часто, как в советское время. В сутки здесь бывает максимум три-четыре судна. Раньше бывало и более двадцати.
Сергей знает лес, в который мы направляемся в поисках мемориала, наизусть: всю жизнь прожил в посёлке Восьмого шлюза. Мы идём быстро, группа из девяти человек периодически растягивается, но отставать никто не хочет: Сергей — не профессиональный экскурсовод, говорит тихо, остановок не делает, выдаёт всю информацию на ходу — вслушиваемся и держим темп.
— Юра сюда часто приезжал, всё искал кладбище, а мне не верил, что оно здесь. Говорил, что вдалеке от канала никто бы не стал хоронить, — рассказывает о своей находке Сергей.
В начале нулевых, во время охоты в этой местности, Сергей наткнулся на барсучьи норы. Но заинтересовали его не столько животные, сколько то, что они выкопали из нор вместе с песком.
— Увидел рядом с норой горы песка, смотрю: косточки чьи-то лежат рядом — ну, думаю, может, зверь какой. А когда в следующий мой приход череп оттуда выкатился, я уж понял, чьи тут кости, — вспоминает Сергей.
По словам охотника, Юрия Дмитриева он привёл сюда в 2003 году, в год семидесятилетия ББК. Как писали тогда карельские СМИ, место на исследователя произвело особое впечатление.
— В глухом лесу виднелись ряды просевших ям правильной геометрической формы. Линейные размеры разные. Чтобы удостовериться, что это именно то, что я ищу, я вскрыл одну из ям. На глубине около метра обнаружились останки четырёх человек, в том числе, как мне удалось определить, одной женщины в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет и одного мужчины двадцати пяти-тридцати лет, — рассказывал Дмитриев в одном из интервью.
Уже в 2004 году Дмитриев организовал в это место большую экспедицию. В помощники взял студентов Московской киношколы. Жили они прямо в лесу, в палатках. За несколько недель исследователь с волонтёрами провели немалую работу: вскрыли шестнадцать захоронений, определили и обозначили границы кладбища — девять гектаров, очистили территорию, построили мостики через ручьи, установили мемориальную плиту и чугунный крест. По подсчётам исследователя, на этом кладбище находится не менее восьмисот могил. Место назвали Барсучьей горой.
«Стройка века» и кладбище века
Оборванные ленточки на деревьях, разваленные настилы, покрытые мхом колышки рядом с могильными ямами, покосившийся крест скорби — это место холодит не только из-за осеннего дождя. Представить, что происходило здесь восемьдесят пять лет назад, современному человеку, стоящему в этом лесу в тёплых сапогах, закутанному в осеннее пальто, держащему в руке кружку с горячим чаем, невозможно.
Одна из самых масштабных строек страны — канал длиной двести двадцать семь километров, соединяющий Белое море с Балтийским через систему из девятнадцати шлюзов, был построен всего за двадцать месяцев. По разным источникам, с 1931 по 1933 годы в карельских лесах трудилось от двухсот до трёхсот тысяч человек. Строителями канала были заключённые: и уголовники, и раскулаченные, и «политические», обвинённые по пятьдесят восьмой статье — всех свозили эшелонами в Карелию. Погибло во время «стройки века» около ста тысяч человек. О многих до сих пор нет никакой информации.
За людей строителей канала не считали, называли их заключёнными-«каналармейцами», сокращенно — «зэка» или «зэк», именно на этой стройке и появилось это слово. Условия для жизни и работы были ужасными, но, по мнению высшего руководства страны, справедливыми, ведь привозили сюда заключённых на перевоспитание, или, как тогда это называли — «перековку».
Участок между восьмым и девятым шлюзами историки называют самым тяжёлым. Здесь строителям-зэкам приходилось не только вручную насыпать и утрамбовывать дамбу, но и врезаться в гранитные скалы. Ни о какой технике безопасности, конечно, никто не думал. Как писал соратник Юрия Дмитриева, депутат и исследователь сталинских репрессий Иван Чухин в своей книге «Каналоармейцы: История строительства Беломорканала», особенно жестокой была зима 1933 года. Сроки сдачи канала затягивались, поэтому работу перевели в круглосуточный режим.
«Людей не увозили в Северный и Южный лагеря, а поставили на берегу палатки и организовали походную кухню. Плохо одетые, без должного обогрева, полуголодные, изнурённые непосильным трудом, многие из них не выдерживали и умирали. Кроме того, при взрывах камни и осколки летели в разные стороны, калеча и убивая людей. Десятки человек погибали в день, сначала их увозили в санитарный городок, там регистрировали, а затем хоронили», — писал Иван Чухин.
По мнению Юрия Дмитриева, именно кладбище Барсучья гора и стало тем самым местом, куда увозили погибших «каналармейцев». Станет ли оно местом паломничества к братским могилам? Будут ли добровольцы устраивать субботники, как в Сандармохе? Скорее всего, нет: слишком далека и ухабиста дорога, слишком долго согласовывать переход шлюза, слишком сурова охрана ББК. Поэтому каждая такая экспедиция, пусть и без наведения порядка, важна для сохранения мемориала.
«Киношкольники» сюда ещё вернутся, ведь для Дмитриева это особенное место:
— После экспедиции Юрия Алексеича никто не бывал здесь уже более десяти лет. Я захотел увидеть, отснять места, — рассказывает бывший студент и нынешний преподаватель Московской киношколы Юрий Михайлин. — Ещё была идея как-то это место привести в порядок, чтобы сохранить его. Юрий Алексеич почти в каждом интервью говорит, что Сандармох все знают, а про это место никто не слышал.
Именно Михайлин организовал эту поездку. Сам он несколько раз бывал в экспедициях с Дмитриевым на Соловках, но в этом месте не был ни разу, да и мало кто решится сейчас на такое путешествие. Тем удивительнее, что ребята не пожалели времени, денег, стёртых ног — и приехали в Карелию, чтобы попасть именно на это кладбище. У самих киношкольников, кажется, условия экспедиции особого удивления не вызывают. Они к ней подготовились.
— Мы хотим отслужить литию, — прерывает наше желание двигаться в обратный путь девушка Аня. — Это такая служба, которую могут читать люди вне храма.
Отходим в сторону и наблюдаем. Карельская глушь. Серость, сырость, комары и мошкара. Молодые люди с лампадами в руках читают церковный текст, поют. По коже мурашки. Но мысли вовсе не о месте, не о боге, не о тех, кто здесь похоронен, а о том, что скажет, что подумает Юрий Дмитриев, когда узнает, что происходит сейчас в этом месте. Наверное, поблагодарит, а может, даже и похвалит.
