Самиздат завершает неделю полиции. Сегодня история Ксении Бабич о том, как вечером она сфотографировала на телефон кота и отправила фото в инстаграм, а рано утром к ней ворвался следственный комитет и восемь оперативников, отняли телефон, ноутбуки и обвинили её в связях с «Правым сектором».

Вечером 20 октября 2016 года я разбирала коробки, оставшиеся после переезда, слушала музыку на своём экс-ноутбуке и фотографировала кота Ц в коробке. Наконец-то повесила шторы на окна и решила пойти спать. Спалось крайне плохо. В шесть утра в дверь стали звонить. После третьего звонка я решила подойти к двери и узнать, не горит ли дом, например.

— Это ваш участковый, откройте, пожалуйста, — сказал тихий голос за дверью.

Я была дома одна и решила, что открывать не буду: посмотрела в глазок и увидела целую толпу людей в коридоре. Одна из фигур по ту сторону двери громко заявила:

— Следственный комитет, открывайте, у нас решение Басманного суда на обыск у вас.

Ещё стоя у закрытой двери, я в панике стала звонить всем подряд: друзьям, коллегам по работе, но не родителям. Все спали. Наконец хоть кто-то снял трубку.

— Пиздец, всё бросай, ко мне ворвался следственный комитет, — сказала я и написала эпический пост в «Фейсбуке» примерно такого же содержания.

За дверью стали орать, что её выпилят пилой, и бесконечно звонить. Я открыла дверь, мне протянули документ — решение суда, в котором было написано, что Басманный суд разрешает обыск в моей съёмной квартире. Причина: следствие считает меня свидетелем по делу пресс-секретаря «Правого сектора» Артёма Скоропадского, который десять лет не был в России, а живёт и работает в Украине. Так как допросить самого Скоропадского они не могут, решили ввалиться ко мне, тем более, по мнению следователя, я ценный свидетель, хоть и не общалась со Скоропадским примерно год.

Как только открылась дверь, один из оперативников за неё схватился, показывая, что закрыть её я уже не смогу. В квартиру зашли сразу все: следователь, оперативники, участковый и понятые — мои настоящие соседи, которые, к счастью, живут этажом выше. Если бы не они, пришли бы «понятые следствия», и в моём доме нашли бы всё, что нужно.

Оперативники предложили мне посмотреть решение суда и даже дали одну минуту для переодевания из пижамы в платье. Я выбрала чёрное.

Когда восемь человек одновременно роются в твоих вещах, можно впасть в истерику. 

Кто-то открывает кухонные шкафы и рассматривает специи (вдруг там не базилик?), кто-то роется в твоей одежде, ещё один — ворошит книги, разглядывает рецепты и анализы из поликлиники, специальный специалист пытается взломать твой ноутбук, в распахнутых дверях стоят участковый и двое сонных соседей

Все они разговаривают между собой и, отвлекаясь, вкрадчиво советуют:

— Никому ничего не говорите. Всё в порядке. Нормально всё. Мы же в России. Что про нас плохое написали в «Фейсбуке»? Ну зачем так!

Это всё происходило до официального изъятия техники и её оформления. Просто человек вырвал из рук мой айфон, когда он был разблокирован и стал изучать его содержимое — даже читать мои смс, которыми я уже как сто лет не пользуюсь. После того как в «Фейсбуке» стали сыпаться пуши от друзей, он открыл и «Фейсбук» — там увидел пост про них. И удалил.

Чтобы ответить звонившим мне друзьям и адвокатам, приходилось отбирать у него телефон, при этом человек сам решал, можно ли мне пользоваться им или нет. Ещё он успевал фотографировать на свой телефон куски моей переписки со Скоропадским в «Фейсбуке», которая была не такая уж обширная и годичной давности. Но это оперативников не смущало.

Потом принесли два моих ноутбука: один был очень плох и еле загрузился — там хранились мои старинные фотографии и пара фильмов. Второй — мой основной ноутбук для работы и всех остальных забав — был без русифицированной клавиатуры и запаролен. Это несколько вогнало в стресс представителя ФСБ: он не мог понять, как ему пользоваться ноутбуком без русской раскладки.

Стоит отметить, что даже заблокированные и полностью защищённые ноутбуки всё равно бы взломали. Просто вытащили из них жёсткие диски и переподключили. Позже я думала, что самый верным решением было бы просто испортить их самой. Залить водой в ванной или запечь в микроволновке. Непонятно, увижу ли я их когда-нибудь ещё. Как и большую часть моих фотографий и мемов, собираемых долгие годы.

Есть добрый и злой следователь. Добрый мне говорил:

— Да, конечно, пустяки! Дело обычное. Ну, с кем не бывает! Обыск.

Тут же злой подбегал, пытался выхватить у меня телефон и нервно говорил:

— Что?! Общалась с ним? ДА? Писала ему? ДА?

И так — четыре часа.

Честно сказать, я журналист, и конечно, за последние два года писала про Украину и общалась с разными людьми. Но даже зная много лет Скоропадского, я и подумать не могла, что наше знакомство во время обучения на журфаке МГУ может хоть что-то значить.

В какой-то момент оперативники изучили всё в моей небольшой квартире, и им стало понятно, что у меня нет ничего, что могло бы говорить о моём интересе к российско-украинским отношениям. Никаких флагов, портретов националистов и президентов, магнитиков с фразами про москалей и даже визитки Дмитрия Яроша — без шуток. Они решили, что заберут все мои «электронные носители» для изучения.

Ну, вдруг я храню что-то пикантное на ноутбуке, кроме фото моего кота, мемасов и документов по работе?

Я ругалась, говорила, что они отнимают мои рабочие инструменты, что совершенно очевидно: у меня нет ничего, что им может быть в принципе интересно. Всё бесполезно. И даже несмотря на то, что я по этому делу «свидетель», прав у меня не остаётся.

— Ну, мы можем это делать! Мы действуем по закону! Я честно говорю вам. Даю слово! Через две недели вернём, мы просто посмотрим! — уверил меня следователь.

Ноутбуки упаковали в пакеты для мусора, заклеили скотчем и унесли — сказали, что таким образом их опечатали.

Другой его коллега в это время угощался имбирными печеньками на кухне. Устал обыскивать мой дом четыре часа.

С тех пор прошло три месяца, на ходатайство следователь по фамилии Ежов ответил уже в 2017 году. Он полностью отклонил просьбу о возвращении техники, пояснив, что массив избранных мемасов и фотографий кота требует экспертизы.

Самое стрёмное, что происходит после обыска — допрос. Допрос — это ад. Следователь, опер, кто угодно на стороне не человека, даже если он просто свидетель, а на стороне следствия — то есть государства, которое, видимо, всегда хочет тебя как-нибудь нагнуть.

На допросе можно сломаться и оговорить себя. Первые показания могут не только поменять статус, но и стать причиной многих проблем в будущем.

Следователь Ежов (остальные проводившие обыск не представились) унёс всю технику и оставил меня без связи, разрешив выписать пару телефонов на бумажку.

— Собирайтесь, поехали, — сказал он.

Если бы я не впала в крайнюю степень ярости, то, может, и поехала бы. Но я жутко разоралась и стала говорить, что без адвоката никуда не поеду, а сейчас собираюсь принимать душ и завтракать. После этого он достал повестку, на которой написал, что я должна сама приехать к нему.

— Если не явитесь, вас доставят, — добавил он.

Это может значить что угодно. Вот выйдешь за пивом, а тебя копы скрутят на ступенях «Пятёрочки».

Ко мне, бросив все свои дела, уже приехали друзья. Они стояли за дверью, потому что им не разрешали зайти, пока оперативники не выйдут. Сам факт их присутствия нервировал полицейских.

Пришлось собираться и ехать на допрос в тот же день. За несколько часов мне удалось найти адвоката.

Первым делом, как само собой разумеющееся, предложили подписать документ о неразглашении. Причём я свидетель неизвестно чего, и это не государственная тайна. Конечно, я не стала ничего подписывать. В конце допроса мне заявили, что, если им понадобится, я должна буду прийти сюда ещё.

После месяца ожиданий мы с адвокатом составили ходатайство, в котором юридическим языком было написано, что я дала показания на допросе и мне нужны мои вещи для работы и личного пользования. Я отправила его заказным письмом с уведомлением о вручении в следственный комитет. Почта России спустя недели две доставила мне уведомление, а через месяц пришёл и ответ от СК:

— Ничего не вернём, нам нужно ещё время на экспертизу.

Адвокат мне советует не грустить, ведь можно ещё подать жалобу и даже обратиться в суд. Но там возврат вещей тоже никто не гарантирует: все эти люди на одной стороне. Они это называют «стороной закона», который работает не в пользу граждан страны, а в пользу тех, кто может делать, что им кажется нужным.

Мы мало знаем о том, как нужно себя правильно вести в таких ситуациях. Этого нет в школьной программе, этому не учат в вузе, мало правды об этом покажут в сериалах и на телевидении. Но самое первое и важное, что бы ни случилось: keep calm and carry on.