Сексизм, тлен, обряды, ритуалы и жертвоприношения современной полиции. Накрывание поляны, слёзы мента, выставка искусства воображаемых животных, рецепт борьбы (безуспешной) с палочной системой, просмотр фильма «Майор» на психологической подготовке, старший лейтенант по кличке Сладкий пишет вам смс. Ольга Борисова, проработавшая почти полтора года в полиции, написала «Батеньке» подробную историю, зачем она это сделала и как выглядит работа полиции изнутри.
— эту фразу я часто слышала от своего коллеги лейтенанта Антонова, и в тот момент у меня не было причин ему не доверять. Я пришла работать в патрульно-постовую службу полиции, когда мне было восемнадцать лет. До этого работала в продажах, продажи надоели. Летом 2013 года мама предлагала пойти к подруге в отдел вневедомственной охраны — выезды по сигнализации, довольно скучно, похоже на ЧОП, но только с погонами. Я ответила, что не хочу сидеть в кабинете. «А что если не в кабинете?» — пронеслось у меня в голове. Я пошла в своё районное РУВД и сказала: «Здрасьте, хочу у вас работать».
Меня проводили в кадровый отдел, в кабинет, где сидела женщина-майор, заместитель начальника. Я села в кресло напротив. Майор рассказала, что у них сейчас набор только в роту, я спросила: «Что такое рота?». Она ответила неуверенно — не думала, что я соглашусь. Патрульно-постовая служба. Патрулирование. Я сказала: «Пойдёт».
После того как капитан Татьяна Александровна приняла у меня заполненную анкету, я начала собирать документы. Чтобы стать сотрудником полиции, необязательно иметь высшее образование, на сержантские должности берут и со средним. Два месяца я потратила на то, чтобы собрать все бумаги. Помимо копии паспорта и справок-характеристик с места работы и учёбы нужна была справка от управдома — подтверждение того, что я ответственный жилец без пристрастий к шумным вечеринкам. Справка о том, что нет туберкулёза, что я не принимаю наркотики, что я не псих. Справка о том, что я не беременна, что не болею СПИДом, сифилисом и гепатитом. Всего пять диспансеров.
Следующий этап — поход к психологу. Моим психологом оказалась блондинка в платье и на каблуках. Она спросила:
— Вот как ты такая маленькая, хрупкая — и в ППС пойдёшь?
— Нормально, — ответила я.
— Это грязная работа. Бомжи, алкоголики, наркоманы. Не боишься?
— Нет.
«Ждите звонка» — сказали мне, и я ждала месяц. Потом я позвонила сама. «Слушай, Оля…» — ответили мне в трубку. — «С женщиной, которая принимала у тебя документы, произошёл некий форс-мажор». Оказалось, что всё мое личное дело потеряли. Чуть позже я узнала, что психолог «взяла больничный», читай — «ушла в запой». Её чуть ли не по крышам ловили, когда ложь вскрылась. А мне надо было всё собрать заново.
Последний этап перед отправкой на стажировку — военно-врачебная комиссия. Она проходит в отдельном здании на окраине города. Не знаю, зачем, но когда даёшь свой паспорт сотрудникам регистратуры, они ставят ручкой в углу на последней странице маленький крестик. Метка.
На стажировку направляет психиатр; стажировка может быть три месяца, а может быть шесть месяцев. Меня отправили на три месяца. Потому что они решили, что с головой у меня всё в порядке.
Как меня видели матёрые менты, проработавшие в системе ровно столько, сколько себя помнят? «Пришла тёлка с наращёнными ресницами и крепкой задницей». Как себя видела я? Вдохновившись сериалом «Декстер», я представляла себя Деборой Морган — стройной брутальной девушкой: «Вот что значит быть детективом».
Когда менты спрашивали, зачем я решила «угробить собственную жизнь на то, чтобы бороться с наркоманами и алкоголиками, вместо того, чтобы самой принимать в этом непосредственное участие», я отвечала про справедливость и защиту граждан. Про безопасность. Про помощь людям. Матёрые чуваки думали: «Ну что эта телка может?» и по-отечески похлопывали меня по плечу. «Наивный малыш», — говорили они.
Естественно, когда я пришла в коллектив, состоящий на 80% из мужчин, сразу стала объектом для отработки их пикаперских навыков. Тогда по утрам за мной (домой!) заезжал полицейский-водитель сержант Валера. На полицейской газели. В рабочее время. С горячим кофе прямо из Макдака. А по вечерам меня часто подвозил на личном авто полицейский-водитель старший сержант Антон. Через полгода молодой сержант уйдёт в запой, и его с позором уволят по статье.
«Запомни: праздников у тебя нет. Праздники не для полиции». Мне выдали форму, и я перестала ходить на работу в крутых трениках Reebok и розовой куртке. На склад, где выдавали форму, меня повёз на машине папа, я бы в жизни не увезла все эти вещи сама. Железные ангары, внутри которых жутко холодно.
Парадная форма, зимняя форма, летняя форма. Тёмно-синяя. Мой любимый цвет. Многое пришлось покупать самой в военторге — на полицейских размера XS форму не шьют. Я привезла всё это домой. Надела «полёвку», форму ППС-ника: тёмно-синяя рубаха, штаны, берцы. Сфоткалась, выложила в Инстаграм и написала «Приветики».
сказал мне командир взвода: с первой зарплаты надо было обязательно проставиться.
Двухэтажное здание роты ППС называли базой. На первом этаже просто сидит вахтер, на втором — кабинеты и большой зал, где мы сдавали рапорты о проделанной работе. Ещё есть комната отдыха, там был кожаный зелёный диван и холодильник. Из дома приносили гречку и пюре. Там в основном и проходили разного рода праздники и попойки.
Старшина Валя ходила в джинсовых миниюбках и много бухала. Она была кем-то вроде завхоза. Она выдала мне наручники, ПР (палку резиновую) и служебную книжку. Палка крепится к ремню на поясе, она достаточно длинная и при моём росте смотрелась нелепо, чуть ли не волочилась по земле. Пришлось самой купить в военторге покороче.
Так я стала младшим сержантом, у меня на погонах было две золотых полоски. Набор в школу полиции проходит раз в три месяца, поэтому, когда заканчивается стажировка, но ещё не объявлен набор на обучение, ты просто начинаешь работать. Когда только начинаешь, очень стесняешься. У представителя власти должна быть, как я думала, такая вот напускная строгость, а у меня её не было.
«Младший сержант полиции Борисова, ваши документы», — учил меня мой напарник Андрей подходить к людям. «Давай, у тебя получится». Я представляла, что играю какую-то роль.
Нужно развить в себе понимание, что ты имеешь право законно требовать, ты имеешь право задерживать. Ты теперь — представитель власти. Проходит время, и ты привыкаешь, начинаешь чувствовать себя более уверенно. Чувствуешь обязанность «охранять порядок» не только на работе, но и в обычной жизни.
Я не боялась ночью ходить по улицам: я знала всех из «наших», кто работает в районе, знала, что в любой момент могу позвонить им, знала, что я не останусь без защиты. Мне кажется, что вот этот момент — когда ты надеваешь форму и чувствуешь власть — вот это и есть начало профессиональной деформации. Тебя могут заставить работать больше положенного, но ты свыкаешься с мыслью, что так надо. Можешь стоять на улице на посту под дождём, чувствовать себя, как бездомная собака, но продолжать работать, терпеть, потому что так надо.
Постовые ходят греться в метро.
«Клянусь достойно переносить связанные со службой в органах внутренних дел трудности, быть честным, мужественным, бдительным сотрудником, хранить государственную и служебную тайну».
Ты знал, куда шёл.
И вот к тебе подходит пьяный задержанный, или малолетка, которого привели в участок за то, что он курил в школе, и говорит: «Менты поганые. Вас бы надо всех сжечь».
И сколько раз я слышала: «Вам, блядь, что, делать нечего?».
Если ты работаешь «на земле», то есть на улице, — ты в представлении граждан и есть лицо полиции. Из общения с тобой формируется мнение об исполнительной власти. И мне нравилось быть для кого-то исключением: я никогда не грубила задержанным, даже тогда, когда мне в лицо говорили, что меня надо сжечь за то, что я мент.
Бывает, стоишь под дождём четырнадцать часов, заходишь в магазин погреться, потому что не чувствуешь уже ни рук, ни носа от холода, проклинаешь всё, а потом тебе кто-то улыбается и благодарит за то, что ты подсказал ему дорогу. И становится легче.
Мы заходили в метро греться, поджимали ноги, сидя на лестнице, как какие-то бомжи. У меня не было детей, которые ждали бы меня дома, но те, у кого были, объясняли, что у мамы или у папы такая работа. Новый год, 1 мая, 8 марта, да и 10 ноября, день полиции, я провела на посту. В такие моменты вспоминаешь, зачем пришёл. Ради чего всё это. И это не форма, и не «законные требования». Звучит банально, но мне — правда — приносило удовольствие помогать людям.
Пили много кофе 3-в-1 с булочками. У меня на посту, в одном из типичных питерских дворов, была какая-то лавочка с выпечкой. Рядом метро, большая текучка людей, особенно приезжих. На наш пост частенько в середине дня приезжали ребята, они парковались где-нибудь за углом и начинали «зарабатывать». Проверяли документы у лиц неславянской внешности, если замечали палёную регистрацию, сажали в машину.
— Ну, всё. Домой теперь поедешь. Откуда ты там… Таджикистан? Домой хочешь? Нет? А чё делать-то будем? Есть какие-нибудь предложения?
Потом один из таких «копов» рассказывал: «У меня у Маринки скоро днюха, дарить надо чё-то, а зарплата ещё не скоро». Про моего старшего наряда напарника Андрея, который принципиально никогда не брал взяток, они думали, что он просто не умеет работать.
С каждым днём я понимала, что справедливости здесь, внутри системы, ещё меньше, чем на улицах. Я видела, как гнобили порядочных и непорядочных «копов» лишь «потому, что могут». Демонстрация опьяняющей власти. Ничего общего с тем, как тебя прикармливают и улыбаются, чтобы ты остался: людей-то не хватает. «Некомплект» — кто в отпуске, кто на больничном, кто в декрете.
Командира моего взвода, двадцатисемилетнего старшего лейтенанта, называли Сладким — такой у него никнэйм ВКонтакте и, соответственно, кличка среди сержантского коллектива, который его презирал. Я слышала истории про то, как он уже через пару месяцев после рождения сына пьяный ломился в бордели, как потерял по пьяни все документы. Сладкий начал «дрочить» меня, есть такой термин в полиции, он означает гасить нарушениями, придираться.
Однажды после такой «проверки поста» он придрался к моей непрошитой служебной книжке (выдать прошитую книжку — это задача старшины). Командир утверждал, что я сама вынула нитку из книжки. Он уехал, а я с коллегой зашла в арку и плакала, не понимая, за что мне всё это.
После одного из таких случаев я назвала командира говном при его помощнике. Он, естественно, доложил. И вечером мне позвонил не очень трезвый командир и пытался разобраться, почему он говно. Я ответила, что не понимаю, зачем он так себя ведёт. «Ты не должна ничего понимать, ты должна просто слушать приказ и исполнять его», — сказал он мне.
— А в России нет палочной системы.
Вот за такой ответ у тебя на проверке найдут сломанный шкафчик, на стол командира роты ляжет рапорт за нарушение. Пара таких рапортов и прощай «долг перед Родиной». В России нет палочной системы.
Кроме обычных задержаний, вроде тех, что происходят у метро за банку пива, я однажды участвовала в контрольной закупке. Это была метадоновая проститутка Катя с неплохим чувством юмора. Мы задержали её в тот момент, когда она только раскопала «закладку». Она выбрала опцию «звонок другу». Не села, а через пару месяцев у неё отказали почки, и она умерла.
Ещё мы спасли пожилую больную женщину, она упала с ходунков и потеряла сознание в запертой изнутри квартире.
Или вот: мы выехали по заявке «пожар», оцепили здание. Горел дом, всех вывели. Наша задача была в том, чтобы не впускать никого внутрь оцепления. Не пускать никого туда, где опасно. Я увидела женщину, она умоляла впустить её за ограждение, у неё был потерянный взгляд, она плакала и повторяла: «Там осталась моя собака. Мне надо вернуться за ней». Билась в истерике, падала на колени. Нужно было её успокоить, и я решила выяснить, что там за собака. Оказалось, такса, коричневая. Я пошла внутрь оцепления, испуганная такса Таня бросилась мне на руки, и я вернула её хозяйке.
Однажды мы не смогли спасти человека. Он взял кредит на бизнес и не смог расплатиться, написал записку, вышел на балкон лестничного пролета, перелез через ограду. Работали «снизу» через рупор. Меня там не было, я слышала всё по рации. Я слушала разговор дежурного и своего коллеги:
— Ну, что там у вас?
— Разговариваем.
— Понял.
Через двадцать минут:
— Что там у вас?
— Спрыгнул.
Его кредит до сих пор выплачивает жена. В полицейской заявке самоубийство указывается как «падение с высоты».
Будущие менты со всего города строятся на плацу. Выглядеть нужно идеально. Вдоль строя ходит начальник с руками за спиной. Формируют курсы и взводы. Расписание пар. С одной стороны, первый день похож на первое сентября в первом классе. Все красивые и все волнуются. С другой стороны, наверное, так выглядит первый день в армии. Выбирают командира взвода, из тех, кто поопытнее. Нашего командира взвода звали Витя, он был пухлый, как пирожок.
Было довольно весело, были и флирт, и романы, и дружба, и записочки на парах. Всё как в школе. Полицейская академия. Огневая подготовка, строевая подготовка, тактика охраны общественного порядка, физическая подготовка, правовая подготовка, медицинская подготовка, психологическая подготовка. На психологической мы однажды смотрели фильм Быкова «Майор». Его принёс на флешке один будущий омоновец. Утреннее построение, дневное построение, вечернее построение. Построение на обед. Шагать строем. Если во взводе кто-то плохо «шагал» — взвод могли оставить «шагать» до восьми вечера. Так вырабатывается дисциплина. Не задавать вопросы, а исполнять приказы.
Нельзя красить ногти, нельзя носить украшения. Однажды я пришла на построение с длинными наращенными ногтями цвета морской волны. Тогда меня, низкого роста, из четвёртой колонны каким-то образом заметил курсовой офицер, будто почувствовав моё волнение.
— Младший сержант полиции Борисова!
— Я!
— Выйти из строя!
— Есть!
Равняюсь с первой колонной, как учили, делаю два строевых шага вперёд, поворачиваюсь к взводу лицом. Ко мне подходит товарищ полковник, берёт за руку и демонстрирует всему курсу мой маникюр.
— Это что такое?!
Весь курс в предвкушении экзекуции. Я не растерялась. Делаю «большие глаза» и поясняю:
— Товарищ полковник… Это в цвет формы.
Вижу, как сотня будущих ментов пытается сдержать смех. Начальник курса был в хорошем настроении и юмор мой оценил. Он улыбнулся.
— Чтобы завтра я этого не видел.
— Есть.
Но бывало и такое, что за косяки с внешним видом он мог полчаса при всём курсе ругать одного человека. Показательная порка. И вот уже после пар стоишь сорок минут на одном месте, жара или мороз, и ждёшь, пока курсовой офицер закончит самоутверждаться и можно будет поехать домой.
У нас в ЦПП один парень сошёл с ума. Он жил в казарме при учебке и как-то просто не встал с кровати на пары. Сначала его попытались поднять ребята и командир взвода, потом пришёл полковник, начальник центра. Но и при нём он молча лежал на кровати и смотрел в потолок. Его отвезли в больницу, а потом в психушку, потом уволили по состоянию здоровья, теперь он состоит на учёте у психиатра. А история с ним произошла довольно банальная: его отец был полицейским, он настоял на выборе профессии сына, чтобы тот продолжал семейное дело. Никакого желания учиться у парня не было. На одной из пар по ТООПу ему поставили четыре двойки зараз. Он переживал, что не оправдывает надежд отца, но сам такой судьбы для себя не хотел.
Больше всего мне нравились практические занятия по огневой подготовке. Стреляла я метко. Однажды полковник-преподаватель, осматривая мою мишень, обратился к омоновцам, которые выпендривались своими навыками больше всех.
— Учитесь, юноши!
Помимо умения обращаться с оружием и знания законов и нормативно-правовых актов профессиональным навыком становится покорность. Меня поражали ситуации, когда «зачёт» ставили самым тупым ребятам, которые не могли одной статьи выучить наизусть, лишь за их лояльность начальству: за доносы, за готовность исполнить любые приказы, за «разрешите быть полезным».
Обучение длится четыре месяца, затем финальные зачёты и экзамены, присяга и вот ты — уже аттестованный мент — возвращаешься в своё родное подразделение.
В тот момент я поняла, что профессиональная деформация — это не только, когда машинально обращаешь внимание на людей с банками пива (у меня до сих пор это никуда не делось), но и вот это «проглатывание» ситуаций несправедливости к самому себе и впоследствии к другим. Тех, кто не проглатывал, давно уволили. Реформа полиции, в силу увеличения количества проверок, дала таким ментам, как мой начальник, дополнительные рычаги для фильтрации «непокорных».
Если подвести итог, то вот вывод, который сделала я два года назад:
Я уволилась.
Я вышла на балкон, загорелся экран айфона. Сообщение ВКонтакте. От Сладкого.
«Оля, ты прости меня за всё, будешь в Питере, заходи в гости, расскажу новости, у меня теперь свой кабинет. Тут нашего начальника роты слили, теперь вместо него вот тот. А помнишь Юлю из уголовного розыска? На неё два дела завели, ну, там 50/50 её вина, подробности, сама понимаешь, не могу здесь».
Я смотрела в экран и наблюдала за тем, как он продолжает что-то печатать.
«Я каждый день ложусь спать и думаю, что сегодня плохого было чуть меньше, чем хорошего. Конечно, не каждый день так, но всё-таки. И если ты на меня за что-то обижаешься, то прости», — написал он.
«Я не умею обижаться», — отправила я и убрала телефон в карман.
