В этом году в Перми заработал первый в России центр помощи осуждённым женщинам — «Нечужие». Его создала правозащитница Анна Каргапольцева, которая уже более двадцати лет работает с осуждёнными и помогает им социализироваться. Российская уголовно-исполнительная система устроена так, что человек после выхода из тюрьмы не может ни найти работы, ни обеспечить себе нормальное существование — и в результате снова нарушает закон. В заключительной части трилогии про судьбы женщин, убивших своих домашних тиранов, самиздат отправился в швейные цеха «Нечужих» и узнали, каких жертв требует помощь другим.
Исследование: Почему женщины убивают и кто им помогает
III.
Открытие первого в России центра помощи женщинам-осуждённым
Правозащитная карьера Анны Каргапольцевой в середине девяностых, когда три её знакомых оказались в СИЗО из-за того, что вложили деньги в финансовую пирамиду, и получили сроки по два-три года. Каргапольцева считала эту ситуацию абсурдной и несправедливой. Она добивалась, чтобы ей позволили навещать девушек, но раз за разом получала отказ. Каргапольцева не сдавалась. Она продолжала ходить к начальнику, пока ей не выдали разрешение на посещение колонии. Правда, совсем не той, в которую она хотела попасть. 20-летнюю Каргапольцеву направили к заключённым в Ныроб — посёлок на севере области, в семи часах езды от Перми. Там находилась мужская колония особого режима, где заключённые живут в самых строгих условиях. В такие учреждения помещают осуждённых пожизненно и рецидивистов с тяжёлыми статьями. Когда Каргапольцева приехала в колонию первый раз, пожилые мужчины в робах чистили снег. Увидели её — и бросили лопаты. Начальник колонии даже не пустил её внутрь, но она вернулась снова. И снова. И снова. А потом возвращаться туда стало главным делом её жизни.
Больше двадцати лет она помогала мужчинам в тюрьмах, пока не осознала, что помогать нужно не только им, но и осуждённым женщинам, о которых вообще никто не заботится.
В колонии в Ныробе сложилась первая группа заключённых, которых Каргапольцева регулярно навещала. Каждую субботу они собирались вместе, пили чай и разговаривали. Каргапольцева привозила им еду — в девяностые осуждённых очень плохо кормили. У неё появились своя кружка и свой «трон» — стул с мягким сиденьем и подлокотниками, который заключенные ставили специально к её приезду. Аннушка — так прозвали её в колонии.
Потом режим поменяли с особого на строгий, а её подопечных разослали по разным колониям. Каргапольцева добилась права ездить и в эти учреждения. Со временем появилась первая группа освободившихся. Колоний в её жизни становилось всё больше, а свободных дней в неделе — всё меньше. «Сначала это была каждая суббота для одной колонии и каждое воскресенье для другой. Сейчас у меня разрешение на все колонии Пермского края, поэтому, конечно, со временем совсем всё печально», — говорит Каргапольцева, грустно улыбаясь.
В 2008 году Анна Каргапольцева возглавила межрегиональную общественную организацию «Выбор», которая занимается социализацией заключённых. Сейчас «Выбор» работает в Перми, Новосибирске и Барнауле, а также готовит к открытию отделения в Москве и Ставропольском крае. Программа социализации состоит из двух этапов. Первый — воспитательная работа в колониях. Тот самый до́суг. В колониях эту функцию выполняют воспитательные отделы, но они не всегда справляются с нагрузкой. «Выбор» помогает воспитателям организовывать мероприятия: проводит лекции, ищет специалистов или присылает своих. Недавно потребовалось разыскать молодёжный театр. Нашли.
«Мы понимаем всю ценность воспитательной работы. На одного начальника отряда, который всё время находится с осуждёнными, приходится 85 человек. Если у вас 85 детей, кого вы сможете воспитать? А помимо того, что нужно проводить с ними воспитательную работу, надо ещё сводить их в больницу, в магазин, на свидание, забрать передачу. И вести отчётность в бумажном и электронном виде. Такова нагрузка у воспитательных отделов. Этим людям надо ставить памятники», — объясняет Анна Каргапольцева.
По её словам, воспитатели часто сталкиваются с профессиональным выгоранием, потому что не видят результата своей работы. Несмотря на их усилия, очень малый процент заключённых по-настоящему освобождается. Большинство через некоторое время снова попадают в тюрьму. По данным Генпрокуратуры за январь — сентябрь 2020 года, почти 60 % преступлений совершают люди, которые уже нарушали уголовный закон. Сегодня государство не стремится к тому, чтобы заключённые вернулись к полноценной жизни, считает Каргапольцева. Исправительные учреждения не исправляют, а выполняют лишь карательную функцию.
«Самый большой стресс человек испытывает, когда освобождается. Вот двери открыты, последний раз колбаса была по 20 рублей и паспорт был ещё при Советском Союзе. В такие моменты люди впадают в состояние паники. Если обычного человека, не осуждённого, запереть на десять лет в комнате, а потом выпустить на свежий воздух, у него тоже сразу начнётся паника», — говорит Каргапольцева. Некоторые заключённые — те, кто не живёт в колониях-поселениях, — не могут даже самостоятельно сходить в магазин. Они не умеют пользоваться банковскими картами, не понимают ценности денег и не знают, как правильно рассчитать их, чтобы не остаться голодными.
Второй этап в программе «Выбора» — социальное сопровождение тех, кто недавно освободился. Этим занимаются бывшие заключённые, которые уже прошли программу реабилитации. Они встречают освободившихся прямо у ворот и ведут в одно из двух мест — домой к родителям или в центр. Решение человек принимает сам.
Реабилитационный центр — это приют для тех, кому некуда пойти. Такие организации существуют во многих регионах. Освободившийся сам выбирает, где будет жить. Некоторые предпочитают остаться рядом с домом, другие, наоборот, уехать подальше.
Но далеко не каждый центр действительно заботится о своих подопечных. Зачастую под видом этих организаций скрываются рабочие дома, где людей избивают и заставляют работать за еду. «Выбор» тщательно проверяет все центры, в которые отправляет бывших заключённых. Для этого команда приезжает и лично знакомится с руководителями. По словам Каргапольцевой, надёжных центров в России немного.
Именно поэтому «Выбор» начал открывать собственные. В 2020-м его проект «Неказённый дом» выиграл президентский грант. На эти средства «Выбор» купил и обустроил небольшой дом в Ныробе. Сейчас там уже живут люди — мужчины, которые недавно вышли из четырёх местных колоний.
На этом работа «Выбора» не заканчивается. Специалисты продолжают поддерживать связь со своими подопечными. Не расстаются они и после того, как осуждённые покидают реабилитационные центры. «Выбор» устраивает встречи выпускников, Анна Каргапольцева приглашает их на свои дни рождения. Реабилитация бывших заключённых продолжается всю жизнь, говорит правозащитница. Колонии делают их зависимыми от чужого мнения. В привычной среде они часто возвращаются к прежнему образу жизни. «Мы, например, с ним ладим, всё хорошо, а тут опять какой-нибудь Петя приехал и спрашивает: „Васёк, ты чё? Нормальный был пацан, а сейчас даже покурить не можешь, что ли? Кто тебе запретил-то? В зоне курил, а на свободе теперь не можешь?“ Есть единицы, которые скажут: „Да, я бросаю курить, это моё решение“», — объясняет Каргапольцева. Поэтому для осуждённых важно сохранять контакты со специалистами «Выбора», даже если реабилитация уже завершилась.
Бывшие заключённые никогда не перестают нуждаться в поддержке.
Агния делает выбор и решает помогать осуждённым
Когда 16 марта 2021 года Агния Уракова вышла из колонии-поселения № 26, она первым делом отправилась в съёмную квартиру, где её ждали старые друзья — люди, с которыми она раньше отбывала наказание. Всю ночь они отмечали начало её новой жизни. Агния решила, что выпивает в последний раз: она хотела полностью отказаться от алкоголя, который заставлял её терять контроль над своими эмоциями. На следующий день Агния приехала в здание бывшей православной школы в Перми, где её встретила Анна Каргапольцева. Правозащитница выглядела удивлённой: она уже не надеялась увидеть Уракову. «Я другая. Не надо меня ни с кем сравнивать», — сказала ей Агния в тот день.
Это здание «Выбор» получил от администрации города в безвозмездное пользование на пять лет. Через несколько недель на входе появилась табличка «Нечужие…» — так Анна Каргапольцева назвала свой центр помощи осуждённым женщинам, которые пострадали от насилия. Правозащитница считает, что эта категория нуждается в особом подходе: «Одно дело мужчины, которых никто не пытался убить. Даже если он убил своего обидчика, то будет чувствовать себя героем. Он никогда горестно не скажет, что убил человека. То же самое с девушками, которым удалось защититься или убежать от агрессора. У них нормально сложится жизнь. А с этими-то что? Их жизнь больше никогда не сложится. Их разрушает то, что они подверглись насилию, отбыли наказание ни за что, а на свободе их никто не принимает». Каргапольцева решила организовать приют для тех, кому некуда пойти после тюрьмы. «Нечужие» — первый подобный проект в России. Он задумывался как нечто среднее между реабилитационным центром для бывших заключённых и кризисным центром для жертв насилия. Правозащитница хотела создать место, где осуждённым женщинам помогут найти жильё и работу, собрать документы, восстановить родительские права. Каргапольцева пригласила в центр юриста, педагога, консультантов «Выбора». Психологом стала Марина Селезнёва.
Кроме того, Каргапольцева наладила контакты с представителями различных конфессий — православия, ислама, баптизма. По словам правозащитницы, верующие женщины, особенно мусульманки, реже сообщают о пережитом насилии, но готовы многим поделиться со своими духовными наставниками. Вера служит им дополнительной опорой. «У верующих женщин есть утешение: Бог знает, что она невиновна, — говорит Каргапольцева. — Нам важно, чтобы женщина успокоилась. Когда тебя ненавидят абсолютно все, пусть хотя бы твои отношения с Богом тебя немного согреют».
Правозащитница содержала центр на пожертвования и личные средства. Все сотрудники, в том числе сама Каргапольцева, числились в штате без зарплаты. Единственной возможностью получить финансовую поддержку был президентский грант. За несколько дней до приезда Агнии правозащитница отправила заявку на конкурс — они имели право претендовать на сумму от 500 тысяч до 3 миллионов рублей. Каргапольцева хотела вложить эти средства в покупку большого помещения, чтобы центр «Нечужие» мог не зависеть от внешних условий. Правозащитница не первый раз участвовала в конкурсе президентских грантов: полгода назад ей не хватило четверти балла до победы. В день публикации результатов Каргапольцеву увезли в больницу на скорой — у неё случился гипертонический криз. Теперь она снова жила в тревожном ожидании.
Агнии выделили комнату с двухъярусной кроватью и столом у окна. В здании ещё продолжался косметический ремонт, но других вариантов у Агнии не было: она не могла поехать в Екатеринбург, где находилась её собственная квартира, поскольку суд запретил ей покидать Пермь в ближайшие десять лет. Её это не расстраивало: она не хотела возвращаться обратно, в старую жизнь. Агния приехала в центр, чтобы «начать всё с нуля». Измениться.
Там её встретила не только Анна Каргапольцева, но и Любовь Рихтер — сотрудница «Выбора» из Новосибирска. Рихтер больше десяти лет помогала женщинам, попавшим в трудное положение. Среди её подопечных были жертвы насилия, зависимые, бездомные, бывшие заключённые. Она забирала их прямо к себе домой: кормила, мыла, стригла, красила, одевала. Каргапольцева попросила Рихтер взять на себя обязанности администратора в центре «Нечужие». «Выписала меня из Новосибирска», — говорит Любовь. «Выписала как гарнитур!» — смеётся Каргапольцева. Для администратора в центре отвели собственную комнату. Рихтер должна была следить за дисциплиной и оказывать женщинам моральную поддержку. «Она у нас за старшую», — поясняет Каргапольцева. Сама правозащитница живёт на два дома — то в центре, то в Ныробе, с мужем и сыном. Десять лет назад Каргапольцева переехала в этот посёлок, где когда-то посещала свою первую группу заключённых. От дома до центра семь часов за рулём. Кроме того, почти каждый день правозащитница ездит в колонии по всему Пермскому краю.
Вы вышли из тюрьмы. Теперь что?
Первое, что должен сделать заключённый после освобождения, — восстановить документы и встать на учёт в госорганах. За первые три дня Любовь провела Агнию по всем необходимым инстанциям — от больницы до пенсионного фонда. В полиции Ураковой сказали следующее: «Да вы зачем освобождаетесь-то вообще? На вас пробу ставить негде. Сидели бы лучше, не портили статистику». Тогда женщины решили не вступать в спор, но, вспоминая эту историю, Агния не может скрыть своего возмущения: «Я не считаю, что не могу исправиться. У меня есть желание. Зачем вы меня под всех равняете?»
Бывшим заключённым приходится часто слышать такие вещи. Стигматизация — это одна из главных проблем, с которыми они сталкиваются после освобождения, говорит Анна Каргапольцева. «Общество относится к преступникам как к гнойной язве: предпочитает просто их не замечать», — объясняет правозащитница. По данным Левада-Центра, преступники вызывают самое социально сильное отторжение среди всех, чье поведение отличается от общепринятых норм. Большинство респондентов предлагают ликвидировать эту группу, остальные — изолировать. Оказывать помощь преступникам не хочет почти никто. Как показал опрос ФОМ, 69 % россиян считают допустимой смертную казнь.
Особенно тяжело осуждённым женщинам. «Я не знаю ни одной женщины, которая вернулась из тюрьмы и была бы принята. У мужчин с этим проще. Я знаю случаи, когда через несколько лет их спокойно принимали», — говорит Селезнёва. На осуждённых женщин давит не только стигматизация, но и патриархальные нормы. По словам психолога, тюрьма воспринимается как мужской опыт, поэтому женщинам труднее принять его и сделать частью своей биографии: «Для женщин типично либо вообще не вспоминать об этом, либо сохранять эмоциональное отношение и, возможно, обвинять себя. Они могут ходить на работу, жить обычной жизнью, но отсидка навсегда останется для них больной темой». За тридцать лет практики Селезнёва не встретила ни одной женщины, которая бы спокойно рассказывала о тюрьме. Обычно они стараются скрыть этот факт, что мешает им сближаться с людьми. В результате осуждённые женщины страдают от одиночества.
По словам Каргапольцевой, полностью преодолеть стигматизацию невозможно. Решения проблемы пока не существует. Однако негативное восприятие заключённых можно смягчить — этим и занимаются общественные организации. В основном они работают с мужчинами, не уделяя достаточно внимания стигматизации осуждённых женщин. Теперь эту задачу возьмёт на себя центр «Нечужие». На примере своих подопечных он будет доказывать, что женщины с судимостью способны измениться и больше не совершать преступлений. «Мне бы очень хотелось, чтобы девочки у нас подросли интересные, чтобы каждая из них была в чём-то своём молодцом, чтобы мы могли об этом рассказать, чтобы люди видели, что эти девочки — жемчужины, ведь это действительно так», — говорит Каргапольцева.
От стигматизации страдают не только заключённые, но и общественные организации, которые им помогают. «В основном они просто тихо пашут: встречают, одевают, билеты покупают, отправляют. Всё по кругу. На них все смотрят и говорят: „Кому вы помогаете? Толку от вашей работы нет никакого“. Постепенно эти организации чахнут. Выгорание в таких организациях происходит гораздо быстрее, потому что это непопулярная тема. Это не вознаграждается финансово. Это не вознаграждается в плане показателя твоих трудов», — говорит Анна Каргапольцева.
Поселившись в центре, Уракова погрузилась в суматоху ремонта. Вместе с командой «Выбора» она шпаклевала, убирала, красила, носила мебель. «Ты что, вообще? Есть мальчики, ты зачем на себе таскаешь?» — ругалась на неё Каргапольцева. «А мне проще самой, я пошла и сделала», — говорит Агния. В детстве она занималась бегом, регби и восточными единоборствами, а в КП № 26 заработала серебряный значок ГТО.
Каждый день в центре чай с конфетами. Встречали гостей — руководителей благотворительных фондов, священников, депутатов. Ездили в кино и на выставку кошек. Первое время Агния чувствовала себя растерянной: эта жизнь слишком сильно отличалась от той, к которой она привыкла. В колонии женщины постоянно нервничали, ссорились и кричали друг на друга. Там было много злости и зависти. Агния долго не могла поверить, что ей больше не нужно защищаться: «Люди делают тебе что-то хорошее, а ты теряешься. Не знаешь, не понимаешь. Это не сразу укладывается в голове, что люди к тебе искренне, со всей душой, что они ничего не ждут от тебя, а просто хотят, чтобы ты была счастлива». В такие моменты Агния не понимала, как себя вести, и задавала этот вопрос Анне Каргапольцевой. «Веди себя так, как ты себя чувствуешь», — всегда говорила ей правозащитница.
Такое поведение типично для осуждённых женщин, отмечает Марина Селезнёва. «У них дефицит естественного существования: они постоянно пытаются то ли подыграть, то ли напугать, а вот спокойного общения им очень не хватает», — говорит психолог.
В тюрьме Уракову считали вспыльчивой. Многие, как и Анна Каргапольцева, не верили, что с таким характером Агния вообще доберётся до центра. Но она решила, что больше не позволит эмоциям брать над ней верх. После выхода из колонии Уракова не повысила голос почти ни разу. Она продолжала поддерживать связь со знакомыми женщинами, которые остались в тюрьме. Каждый вечер Агния созванивалась с Мариной, своей семейницей, чтобы узнать новости и передать другим важную информацию. Уракова рассказывала о «Нечужих», принимала заявки на проживание и следила за судьбой женщин, которые надеялись попасть в центр после освобождения. Им оставалось только надеяться — окончательное решение принимал суд. Каргапольцева знала, как редко он позволяет женщинам покинуть колонию, поэтому старалась никого не ждать. Агния, наоборот, переживала за каждую осуждённую, которая готовилась к суду.
Спустя два месяца, в конце мая, Уракова принесла в центр котёнка — светлого, шустрого, с голубыми глазами и дымчатым хвостом. «Помесь кого-то с сиамцем», — говорит Уракова. Отдали ей в добрые руки. Котёнок носился по коридору, прыгал на стены, висел то на занавесках, то на людях. Сначала ему дали имя Султан: он оказался единственным мужчиной в женском обществе. Со временем Султан превратился в Сулеймана, а потом и в Соломона. В конце концов котёнка стали называть просто Моней.
Агния и Анна Каргапольцева научились хорошо понимать друг друга. Уракова чувствовала, что они «совпали». Их связывали общие взгляды и цели. «Наша встреча была судьбоносной», — часто говорила она Каргапольцевой. Правозащитница только смеялась в ответ. Агния подыгрывала, делая вид, что обижается: «Не любите вы меня, Анна Владимировна!» Каргапольцева никогда не рассказывала ей, что в день их встречи ощутила то же самое: совпали. Всю жизнь она находилась среди мужчин: общалась с мужчинами, помогала мужчинам, воспитывала мужчину. Это сформировало её характер. Она начала думать и действовать как мужчина. Каргапольцева считала, что не может работать с женщинами, так как не умеет проявлять внимание и ласку, которые, по её мнению, мотивируют их лучше всего. Но Агния была другой. Она сразу показала, что может справиться сама. Именно поэтому Каргапольцева сделала её своей первой воспитанницей и главной помощницей. Не ошиблась: «Агния подошла идеально, как механизм. Она сама настроила себя, что будет полезной». Обычно правозащитнице и заключённым требуется время, чтобы привыкнуть друг к другу, — так называемая «притирка». Но с Ураковой они просто перешагнули этот период. Агния, однако, оказалась «тактильной» — например, любила обниматься. «Этот момент восполнила Люба. Люба и Моня. Приедет новая девочка — и она у нас хорошо впишется. Это как винтики в едином механизме», — рассказывает Каргапольцева.
В апреле центр «Нечужие» остался без воды и электричества. Цены на коммунальные услуги внезапно подняли почти в четыре раза — с 5 до 19 тысяч рублей. За день до этого в СМИ вышла первая публикация о «Нечужих», где Анна Каргапольцева рассказала, что центр будет помогать осуждённым женщинам. Организация связалась с поставщиком — ИП Яковлевым — и попыталась узнать, что вызвало повышение стоимости, но безуспешно. В телефонном разговоре Яковлев назвал Каргапольцеву «засранкой» и пригрозил отключить их к чёртовой матери — это единственное, чего от него удалось добиться. Администрация города подтвердила, что цена на коммунальные услуги завышена, и предложила обратиться в суд. Именно так и поступила Каргапольцева, но проблему это не решило. Пока суд рассматривал заявление, женщины жили в темноте, заряжали телефоны у соседей и ездили набирать воду в пятилитровые бутылки.
Через пару недель Агнии это надоело. Она решила собрать аккумулятор из подручных средств. «Сначала я начала искать в интернете, как можно зарядить телефон через автомобильный аккумулятор. Конечно, интернет мне выдавал капец сколько версий. Нужен преобразователь для понижения тока, тут нужно спаять, тут нужно ещё что-то сделать... Я понимаю, что могу так сделать, но это слишком долго. Соображаю. Так, если стоит автомобильный аккумулятор, значит, зарядка, которая вставляется в прикуриватель, подойдёт? Подойдёт. Покупаю прикуриватель. Понимаю, что у меня должно быть всё зажато. Зажимаю. Заматываю изолентой, подсоединив провода, и подключаю к аккумулятору. Внутри прикуривателя стоит диод, который понижает напряжение. Соответственно, всё — он выдаёт на телефон тот заряд, который нужен», — рассказывает Агния взахлёб. Так в её комнате появилась чёрная коробка с проводами. Потом над кроватью зажёгся ряд низковольтных лампочек — Агния узнала, что при помощи аккумулятора можно провести свет. Наконец, она купила кипятильник, чтобы в центре всегда был горячий чай с конфетами. До этого за кипятком приходилось ходить к соседям.
Агния любит говорить о себе: «Я — механик». Ещё она швея, повар, парикмахер, пекарь, сборщик верха обуви, оператор электронных вычислительных машин. «Не успела закончить на электрика, укладчика фарфоровых изделий, сантехника и строителя, но это я тоже знаю», — поясняет Уракова. Всего у неё 7 дипломов — и только один из них Агния получила на свободе. Остальные профессии Уракова освоила в тюрьме, где провела в общей сложности шестнадцать лет. И это не исключительный случай.
Центр помощи осуждённым женщинам открывает швейный цех
По закону, все осуждённые обязаны получить в тюрьме среднее профессиональное образование. Освободить от учёбы могут только инвалидов первой и второй групп, пенсионеров и людей с хроническими заболеваниями. Каждый год заключённых отправляют получать специальность в ПТУ при колонии. Учёба занимает несколько месяцев. Отказаться нельзя, поэтому люди, осуждённые на долгий срок, выходят на свободу с целой стопкой дипломов. Считается, что это поможет им быстро найти работу, объясняет Анна Каргапольцева.
На самом деле, конечно, не помогает. Во-первых, заключённых часто обучают устаревшим и невостребованным специальностям. Например, одна из мужских колоний в Ныробе массово выпускает кочегаров — машинистов котельных установок на дровах. «Я всё ругаюсь: куда? Кому он нужен, этот кочегар на дровах? Но отучиться должен», — говорит Каргапольцева. Во-вторых, заключённые остаются заключёнными даже с 12 дипломами. По словам Каргапольцевой, в тюрьме много талантливых людей, но из-за стигматизации они не могут реализовать себя в обществе: «В той колонии, где Агния отбывала наказание, девушка такую картину маслом нарисовала на конкурс! Она просто потрясающая. Девушка получила первое место. Но она могла бы рисовать не на конкурсе среди колоний, а вообще. В другой женской колонии от входа до отрядов идёшь по аллее, сплошь усеянной цветами. Женщины высаживают эти цветы. Это так красиво». Но ни дипломы, ни таланты, ни личное обаяние не способны перевесить справку о наличии судимости в глазах работодателя. По этим причинам большинство осуждённых не могут никуда устроиться, а те, кому удаётся отыскать место, часто сталкиваются с несправедливыми условиями труда. Как правило, на швейных производствах женщины с судимостью работают за процент, что не позволяет им рассчитывать даже на минимальные 12 тысяч рублей в месяц, говорит Агния.
Чтобы решить проблему трудоустройства, центр «Нечужие» начал переговоры с несколькими организациями. Помощь предложил приют для животных и молодой предприниматель Константин Филимонов, который много лет занимался благотворительностью в Перми. Он работал организатором праздников, но в пандемию потерял всех клиентов и начал шить одноразовую медицинскую одежду. Вскоре у него появился постоянный заказчик — фармацевтическая компания «Мед Элеос». Филимонов хотел открыть швейный цех, где смогут работать осуждённые женщины. Два месяца они с Каргапольцевой обсуждали условия. Филимонов пообещал, что женщины будут получать фиксированную зарплату в размере 12 792 рублей и надбавки. «Зарабатывать они будут, разумеется, больше. Эти девушки умеют шить так, как не умеет шить вообще никто. Это и скорость, и качество», — говорит Каргапольцева. На том и сошлись. Филимонов начал искать помещение, но сразу столкнулся с проблемами. Собственники отказывали в аренде, как только слышали, что на швейной фабрике будут работать женщины с судимостью. Сделка срывалась дважды. На третий раз Филимонову всё же удалось снять помещение. Он сделал ремонт, закупил оборудование и принял первый заказ. В июне фабрика начала работу.
Ряды новых швейных машинок блестят в ярком холодном свете. На столах лежат облака белой полупрозрачной ткани. Фабрика больше напоминает свадебный салон. Пока Анна Каргапольцева пьёт чай, Агния проводит мне экскурсию по швейному цеху.
— Это вот помещение под склад. Здесь мы будем хранить либо готовую продукцию, либо материал, который нам будут привозить, — объясняет Уракова. Потом указывает в пустой угол и добавляет со смущённой улыбкой:
— Тут мне стол поставят. Как бы буду принимать здесь всех.
Агния ещё не успела привыкнуть к новой роли: её назначили начальником рабочей бригады. Команда пока не набралась, поэтому Уракова делает всё и сразу: шьёт, настраивает машинки и помогает ремонтировать помещение. Агния проводит на фабрике целые дни, приезжает даже в праздники и выходные. «Она меня вообще забросила с этой швейкой!» — говорит Каргапольцева, притворяясь обиженной. Они с Агнией постоянно играют в эту игру.
— Это раскройный цех. Здесь мы сами раскраиваем продукцию, а потом отшиваем её в своём цехе, — объясняет Уракова, остановившись у большого стола, который занимает почти всю комнату. — У нас будет задействовано очень много людей. Когда они попросятся ко мне на работу, я первый вопрос задам знаете какой? «Сидела?» Если сидела, то это будет плюсом, а не минусом. Она точно попадёт сюда. Почему? Ну, наверное, потому, что мне будет даже проще работать с людьми, которые отбывали наказание. Сидела долго, много, так что общаться и объяснять приоритеты я умею.
Агния уже приняла на работу двух осуждённых женщин, хотя фабрика открылась только позавчера. Одна из новых сотрудниц, Юлия, отбывала наказание вместе с Ураковой. Когда они столкнулись в полиции, куда ходили отмечаться каждые две недели, Агния предложила знакомой стать швеёй в цехе. Других вариантов у той не было, так что она сразу согласилась. В первый рабочий день Юлия пришла на фабрику с синяком. «Такая у неё с мужем произошла… оказия», — рассказывает Агния, старательно подбирая слова. «Это оказия нынче называется. Я всегда думала, что оказия — это когда кого-то стошнило на собственные брюки. Оказывается, есть ещё альтернативы», — смеётся Каргапольцева. Муж избил Юлию за то, что она собиралась от него уйти. Через некоторое время они помирились. «Ну как стандартно бывает», — вздыхает правозащитница. Другую женщину, будущую закройщицу, Агния встретила на улице. Они разговорились, когда та проходила мимо центра. Женщина рассказала, что тоже отбывала наказание в тюрьме, и попросила взять её на работу. Уракова, конечно, не отказала.
Вдруг раздаётся сигнал телефона. Каргапольцева поднимает трубку, кивает, поворачивается к нам и говорит:
— Выставили результаты конкурса президентских грантов.
В президентском гранте отказано
Звонили из другого благотворительного фонда: они не победили. Спрашивали, удалось ли центру выиграть грант. Но Каргапольцева пока не знает ответа. Она смотрит на экран телефона — ждёт, пока загрузится страница с результатами.
— Анна Вадимовна? — тихо произносит Агния.
— Да, — отвечает Каргапольцева, не отрываясь от экрана.
— Может, завтра посмотрим?
— А чё завтра-то? Щас посмотрим. Сразу же и расскажем, почему нам не дали, — Каргапольцева издаёт сдавленный смешок, но её рот не улыбается. Она снова и снова обновляет страницу — ничего. Белый экран загрузки. Сеть то появляется, то пропадает.
— А отмечать будем, если мы щас грант возьмём? С шашлычком, м-м? — спрашивает Агния.
— А если не возьмём?
— Всё равно будем! — заявляет она. Каргапольцева громко вздыхает.
Я сжимаю в руках свой телефон. Опускаю глаза: в верхнем углу экрана светятся два коротких столбика. Связь есть. Предлагаю Каргапольцевой посмотреть результаты с моего телефона — она соглашается. Захожу на сайт, открываю страницу со списком победителей. Каргапольцева диктует: «Многофункциональный центр...» Я послушно набираю слова в поисковике. Белый экран загрузки. Есть. Один результат. Читаю: «Многофункциональный...». Кровь приливает к вискам. «...негосударственный центр...». У меня холодеют ладони. «...По защите прав потребителей города Иркутска». Буквы плывут перед глазами, но я никак не решаюсь поднять лицо. Агния и Анна Каргапольцева молча смотрят на меня. Я тоже молчу — собираюсь с силами. Потом говорю слишком тихо:
— Среди победителей не нахожу вас.
Агния издаёт полувздох-полустон, будто ударилась обо что-то. Каргапольцева не двигается и не произносит ни слова, только продолжает смотреть на меня. На её лице и шее медленно проступают красные пятна. Молчание длится несколько секунд. Наконец она вздыхает и откидывается на стуле.
— Но там можно... или нельзя посмотреть… — сбивчиво говорит она, — с компьютера можно было бы посмотреть почему, какой балл снизили. Ну, мы можем приехать домой и зайти через компьютер...
Позже Каргапольцева узнает, что центр «Нечужие» получил низкие оценки за оригинальность и информационную открытость. Но так и не узнает почему: в таблицах с баллами это не разъясняют. По словам правозащитницы, центр могли посчитать недостаточно открытым, поскольку в середине марта, когда она подавала заявку на конкурс, СМИ ещё не выпустили ни одной статьи о «Нечужих». Потом текстов было много, но комиссия, видимо, их не учитывала. Остаётся другой вопрос: почему первый в России центр помощи осуждённым женщинам объявили неоригинальным. Здесь правозащитница не может выдвинуть никаких предположений.
Мы выходим с фабрики через два часа, уже поздним вечером. Каргапольцева говорит, что решила доработать проект и снова подать его на конкурс. В следующий раз они точно победят, уверена Агния. Я спрашиваю Каргапольцеву, не устаёт ли она от своей работы.
— Нет, — отвечает правозащитница не задумываясь. — Колонии — это вся моя жизнь. Мне иногда кажется, что я получаю там больше, чем отдаю. Заключённые — очень благодарный спецконтингент. Каким-то образом мы становимся семьёй.
Через неделю праздник всё-таки состоялся — с шашлыками, как и мечтала Агния. Центр отмечал её день рождения: 19 июня Ураковой исполнился 41 год. Она и не думала, что доживёт до этого возраста. Местная Церковь евангельских христиан-баптистов пригласила «Нечужих» провести праздник на своей территории. Стол накрыли во дворе, рядом с домом пастора.
Солнечный летний день, окрошка в пластиковых мисках, нарезанные дольками яблоки. Агния сидит в центре стола, окружённая гостями. Среди них Анна Каргапольцева, волонтёры «Выбора» Анатолий Александров и Женя Шнейдер, хозяйка Ольга Зуева и две прихожанки. Пастор Алексей Зуев суетится возле мангала. Первый тост произносит сама Агния.
— Четвёртый месяц, трезвый образ жизни. Я помню каждый день, который прожила. Не факт, что если бы я поехала домой, то помнила бы хоть неделю из этих четырёх месяцев, — говорит Уракова, сжимая стаканчик с квасом. — В Перми мне намного интереснее. Здесь, в этом центре, мы с Анной Вадимовной действительно сможем помогать женщинам. Может, это и есть моё предназначение — помогать тем, кто в этом нуждается? Помощь реально нужна. Она нужна, чтобы снова не сказать: «Да, меня не берут на работу. Так чё? Мы зэчки, на нас всем плевать. Да ладно, нам проще будет, если мы начнём колоться, нам проще будет, если мы начнём пить». Они же в такие моменты ломаются. Очень нужно, чтобы при этом кто-то был рядом и сказал: «Ты чё? Ну ладно! Завтра мы найдём новую работу. Если на эту не взяли, значит, тебя ждет лучшая работа, где тебя лучше встретят, где тебе будут рады». Многих женщин никто не ждёт. А мы будем рядом. Они будут знать, что всегда могут прийти к нам в центр и сказать: «Блин, у меня вот такая-то проблема». Не вопрос. Есть проблема — мы будем её решать. Всё, что ни делается, — к лучшему. Просто для каждого лучшего должно быть своё время. Моё время пришло. Я готова встречать девочек, которые будут к нам приезжать, и говорить им: «Девки, а как нормально жить-то?» Ну вот просто жить. Сорок — это вообще не предел. Пятьдесят — это тоже не предел. Мы с Анной Вадимовной вообще решили, что я живу до ста лет, она — до девяноста. Ну чтоб в один год, да, Анна Вадимовна?
— Надеюсь, вы не решили умереть в одной постели? — смеются за столом.
— Нет, ну по работе, я имею в виду, — поясняет Уракова. — Мы будем работать до последнего. Да, Анна Вадимовна? Пока живы. Пока ноги у нас тёплые!
— Пока женщины ещё остаются в колониях, будем работать, — улыбаясь, кивает Каргапольцева.
