В 2020 году астенические расстройства по частоте случаев выйдут на второе место после сердечно-сосудистых заболеваний. Слабость, утомляемость, эмоциональная неустойчивость, головные боли, снижение работоспособности, нарушения сна — реальность, которая ждёт почти каждого, кто сталкивается с ненормированным графиком, постоянными авралами, нездоровой обстановкой на работе и отсутствием отпусков. Самиздат рассказывает истории пятерых россиянок, которые в неравном бою сражаются с «синдромом загнанной лошади»: жительница Екатеринбурга, не спящая ночами; рыдающая от бессилия офисная сотрудница из Владивостока; сутками лежащая студентка из Тюмени; московская учительница, подхватившая астению в тринадцать лет, и бесконечно уставшая 34-летняя фешен-пиарщица.

Часы в правом верхнем углу монитора показывают шесть утра. Джей протирает воспалённые глаза: не спать, не спать. За последние два часа в открытом перед ней вордовском файле не прибавилось ни единой строчки. Джей злится на себя: диплом надо добить во что бы то ни стало. Неужели это так сложно — выжать из себя хоть ещё один абзац про материнские платы в ЖК-телевизорах? Она снова начинает печатать, но буквы никак не складываются в слова.

Джей злится на себя ещё сильнее. Работа от этого лучше не идёт, два дня без сна и почти без еды дают о себе знать. Есть и спать некогда, да и не нужно: зачем, если это же время можно потратить на дело? Всё слегка плывёт, руки трясутся. Ещё одна строчка. Ну пожалуйста. Но где-то между словами «батарея» и «слот для процессора» Джей чувствует, что всё расползается. Всё не то и не так, а сил, чтобы взять, стереть написанное и начать заново, больше нет. Она закрывает лицо и всхлипывает, а секунду спустя её уже сотрясают рыдания. С каждым всхлипом, кажется, выходит напряжение. Сквозь слёзы Джей начинает икать. Затем вдруг замечает на футболке маленькую красную каплю, и вторую, и третью. Джей отрывает от лица руку и видит: её ладони перепачканы чем-то красным. Выдыхает. Смотрит на себя в отражении монитора: из носа на одежду и клавиатуру капает кровь. 

Проведя ещё ночь без сна, Джей всё-таки получила диплом радиотехника, но с тех пор боится учёбы. Вспоминая об этом, она описывает своё состояние словом «истощение». Врачи же называют это астенией: быстрое утомление, слабость, неустойчивое эмоциональное состояние, раздражительность, тревога, нарушения сна и концентрации внимания. По прогнозам ВОЗ, в 2020 году астенические расстройства по частоте случаев выйдут на второе место после сердечно-сосудистых заболеваний.

Если вы хоть раз ловили себя на чувстве вины за то, что работаете всего восемь часов в сутки, а должны бы двенадцать, обещали себе лечь в два ночи и встать в шесть утра, чтобы доделать отчёт в срок, отказывались от обеда, лишь бы сэкономить сорок минут на е-мейлы, — вы в группе риска.

Распространённость астении, по разным данным, варьирует: от неё страдают от десяти до сорока пяти процентов всех людей на планете. Специалисты выделяют два типа астенических расстройств: связанные с внешними влияниями (экзогенно-органические) и с происходящими внутри тела изменениями (психогенно-реактивные). В клинической картине этих состояний много общего: слабость, утомляемость, эмоциональная неустойчивость, головные боли, снижение работоспособности, нарушения сна. Но причины, которые вызывают эти изменения, и механизмы происходящих внутри тела процессов отличаются.

Экзогенно-органическая астения может возникать у человека на фоне другого, основного заболевания. С астенией сталкиваются до восьмидесяти пяти процентов пациентов, получающих лечение от злокачественных образований. У людей с сердечной недостаточностью риск возникновения астении в восемь раз выше, чем у условно здоровых. Астению наблюдают у ста процентов пациентов с сердечной недостаточностью на более тяжёлых стадиях. Другими словами, организм борется с болезнью, работая на пределе возможностей, и это сказывается на нервной системе.

С таким видом астении можно столкнуться и после инфекционных и соматических заболеваний (например, гриппа), тяжёлых операций, родов. Если относительно здоровый человек переносит эти болезни без последствий, полностью выздоравливает, то люди, работа которых связана со значительным напряжением, физическим или эмоциональным, могут ещё долго ощущать слабость, перепады настроения, испытывать проблемы со сном. Частые перелёты, ненормированный график, нездоровая обстановка на рабочем месте — всё это тоже может провоцировать развитие экзогенно-органической астении.

Психогенно-реактивные астении, которые изначально возникают из-за сбоев в организме, тоже делятся на две разновидности: синдром перегрузки и неврастению. 

Синдром перегрузки — это реакция организма на стресс, часто рабочий: длительные авралы, отсутствие отпусков и возможности эмоционально или физически расслабиться. При таких нагрузках нервная система активно расходует энергию, которую тело не успевает восполнять. Чаще всего врачи в этом случае советуют отдых, разгрузку, переключение деятельности — иначе срыв неминуем. Этот вид астении у мужчин принято называть синдромом менеджера, а у женщин — синдромом загнанной лошади.

Неврастения — это состояние, вызванное истощением нервной системы, когда срыв уже произошёл, но человек всё равно продолжает работать. Резервы тела полностью истощаются, и даже отдых, длительный и полноценный, уже не помогает. Чтобы сюда не добавилось психическое расстройство, нужна немедленная медицинская помощь.

«Я работаю в логистике, — рассказывает Ника. Ей двадцать четыре, у неё впалые щеки и тёмные волосы. — Делаю всё, чтобы груз доехал, скажем так. Территориально я во Владивостоке, а работать надо то с китайцами, то с менеджерами и клиентами, которые сидят в Москве. Все в разных часовых поясах. Тёрки с коллегами начинаются с самого утра. А к вечеру, когда я уже на последнем издыхании, чаще всего случается какой-то трэш. И меня начинает бомбить — на такие вещи, на которые нормальный, здоровый человек даже внимания не обратит. Раздражают московские коллеги: они работают по своему рабочему дню, когда у меня ночь, а утром я прихожу на работу — и оказывается, что они мне что-то недодали. И сделать я ничего не могу: нужно до четырёх часов дня ждать. Раздражают те, кто что-то не так в „1С“ поставил, просто бесит! Я человеку уже говорила раз, два, а он всё равно неправильно сделал. Можно было бы сдержаться, конечно, написать лично что-то типа „проверь вот тут“. Но я не могу так, мне нужно прилюдно человека размотать — за то, что он такой тупой. Я понимаю, это мелочи, но у меня от этого начинает гореть. Пару раз было, что, когда рабочий день заканчивался, я приходила домой, падала на кровать и просто начинала рыдать от какого-то эмоционального опустошения. Потому что я уже постфактум понимаю, насколько меня это всё вымотало. Накрывает, хотя вот ни с чего».

Этот плач, как говорит Ника, был скорее похож на физиологическую потребность выреветь всё, что накопилось. Она признаёт, что постоянно находится в напряжении и слишком часто беспокоится о вещах, о которых другие люди не беспокоятся. Она долго не могла наладить сон: сколько бы часов ни спала, как бы рано ни ложилась, всегда просыпалась разбитая. Ника объясняет: «Я, скорее, забиваю на физическое здоровье и обращаю внимание на психическое. Это просто жесть. Ем я кое-как, потому что иногда нет времени, например, из-за работы, а иногда мне некогда сходить в магазин, и я сижу дома без еды, мне это нормально. Я очень много курю, и часто могу тупо курить вместо того, чтобы есть».

Мысль о том, что «что-то не так» появилась у Ники около двух месяцев назад, когда её стало пугать собственное эмоциональное состояние. Окружающие ничего подозрительного не замечали, привыкли к тому, что Ника всегда была темпераментной, но она знала, что уже не справляется. «Я поняла, что не вывожу. С этим очень сложно жить, когда ты реагируешь абсолютно на всё, на любые мелочи, и твои реакции тебя изнуряют». Врач-психиатр подтвердила астению. «Она, скорее, апеллировала к тому, что я настолько не в ресурсе, что не могу адекватно воспринимать информацию, адекватно реагировать, — говорит Ника. — Моя психика всё это сводит в агрессию, потому что кричать проще, чем анализировать».

Пиар-директору Лене (имя изменено по просьбе героини) тридцать четыре, и она говорит, что трудится в этой индустрии всю жизнь. «Причём, — уточняет Лена, — я работаю в фешен-пиаре. И это довольно-таки стрессовая область. В модной индустрии в принципе всё эмоционально, так везде — и в Москве, и в Париже, и в Нью-Йорке. Но в России это суперобострено: культура индустрии накладывается на „русский бизнес“, менталитет из девяностых. О психическом здоровье в большинстве компаний заботиться не принято. И такое простое убеждение — никакая работа не стоит того, чтобы люди падали от изнеможения, — не всем очевидно». 

Лена начинала ассистентом в московском пиар-агентстве, где отношения строились так: работа — как семья, если не важнее. «Компания тогда была маленькая, а клиентов становилось всё больше. За загрузкой никто не следил. У нас не было принято такое — выходишь с работы, и работа остаётся в офисе. Нет, работа была с тобой всегда: в выходные у тебя пиликали все возможные чатики, ночью ты могла ответить на письмо. И самое важное — от тебя этого ждали». 

Лена быстро втянулась в такую жизнь: «Я перфекционистка. Золотая медаль в школе, одни пятёрки в институте… Всюду — первая, первая, первая. Люди со склонностью всё делать суперкачественно часто оказываются в таких ситуациях. Их очень это цепляет — похвалы, „посмотрите, как Лена сделала какую-то фигню лучше всех“. А потом замечаешь, что в отпуск уйти страшно».

Стандартный день Лены почти целиком состоял из работы. «Утром — текучка, быстро решить, ответить на имейлы. Вечером — мероприятия, на которых ты тоже работаешь». Проекты менялись, но истории оставались всё те же самые: Лена работала на пределе возможностей, не думая, что заслуживает отдыха. «Вот я была ассистентом, вот стала менеджером, вот старшим менеджером, вот до пиар-директора дошла… И всё это время я чувствовала бесконечную усталость». 

Нескольких часов сна, как казалось Лене, вполне должно было хватать. Но сон уже не помогал. В агентстве начался особенно напряжённый период, который затянулся на полгода. Проектов было больше, чем обычно, и всё это сопровождалось бесконечным изматывающим выяснением отношений с коллегами. «Это были отношения вроде и рабочие, а вроде и личные, — объясняет Лена. — Границы нет. — Она добавляет: — У меня специфическая реакция на стресс — меня начинает тошнить. Так вот, в то время меня тошнило круглосуточно целую неделю». 

Как-то, проснувшись среди ночи, Лена вдруг обнаружила: у неё дёргается нога. «Это стало поворотным моментом. На следующий день я отключила телефон и поехала на приём к психиатру. Когда он узнал, в каком режиме я работаю, сразу сказал: „Давайте мы с вами начнём пить таблеточки, а через три месяца — к психологу“».

Во всех историях об астении прослеживается одна общая черта — сложные отношения с собственным телом. Тела в этих историях будто не существует. Телесные ощущения второстепенны по отношению к массиву сложных чувств, который испытывают люди: вина, собственная ненужность и недостаточность, эмоциональная усталость, раздражение, ярость, боль. Естественные потребности тела раз за разом игнорируются. Тому, кто привык всегда быть первым — или просто работать-работать-работать, чтобы иметь право называть себя человеком, — сон, еда, потребность в личном пространстве видятся скорее досадным недоразумением, мешающим делать дело. Кажется, что всё это можно оптимизировать, а от чего-то и вовсе отказаться — чтобы побольше времени тратить на дело, «достойное внимания». Будь то диплом, добивание годового отчёта или сеанс ненависти к себе. 

Психолог Екатерина Суратова объясняет, что в отношениях человека с телом наиболее явно проявляются эмоциональные травмы. Отсюда и желание работать, не отвлекаясь на сон и еду, или, наоборот, не делать вообще ничего. По мнению Суратовой, чаще всего такое поведение связано с подавленной агрессией. Агрессия — это не обязательно опасное, деструктивное переживание, от которого срочно нужно избавиться. «Она могла бы проявляться как активное движение, кураж, соревнование, желание чего-то достичь, что-то улучшить. Но если это чувство не находит выхода, оно уходит в тело и начинает его разъедать. Наказывать себя работой или изнурительными нагрузками — бессознательное желание навредить телу. Либо другой вариант: привлечь внимание к себе и собственному страданию, сделать так, чтобы тебя заметили и пожалели. И это желание тоже бессознательно. Но страдающее, обессиленное, исхудавшее тело всегда говорит о подавленной агрессии».

Суратова приводит пример: «Часто люди, страдающие заболеваниями, о которых мы говорим, довольно мирные, спокойные, доброжелательные. Но внутри у них накапливается стресс, который они не имеют возможности проявить. Начальник орёт, а ты молчишь. Ты выходишь — и у тебя случается паническая атака. Потому что всё время, пока на тебя орали, у тебя вырабатывался адреналин. И когда ты оказался в спокойной обстановке, тело не выдержало. Астения и даже такие, казалось бы, психические симптомы, как панические атаки, всё равно на самом деле симптомы телесные».

На то, что мы во взрослом возрасте выбираем делать со своим телом, влияет детский опыт, особенно то, что мы слышали от родителей. Тело — резервуар для любого непроработанного психического материала: вины, страха, бессознательной ненависти к себе или к другим, чувство брошенности.

Это ощущение особенно характерно для тех, чьё детство пришлось на доперестроечный период и девяностые. «Брошенность заключается в том, что в ребёнке не видели отдельного человека, который заслуживает внимания, уважения, признания его базовой ценности, — говорит Катерина. — Кажется, мать была, она, может, и инвестировала в ребёнка, закормила его пирожками и так далее, но она это делала скорее для себя, чем для него. В детях не видели личностей, не уделяли внимание их индивидуальности и эмоциональным потребностям».

С девяностых ситуация не сильно изменилась. «Никто не учит детей чувствовать злость, выражать её, — считает Катерина. — Сложные чувства ребёнка подавляются в самом раннем возрасте. И я почти не встречала людей, у которых со своим телом и со своей агрессией всё было бы окей».

Астения вовсе не ограничивается срывами и истериками под конец рабочего дня. Нередко сил на бурные эмоции у истощённых людей просто нет. «Моя астения проявляется так, — рассказывает Аня, двадцатитрехлетняя студентка журфака, которая сейчас живёт в Екатеринбурге. — Я ложусь в кроватку и начинаю залипать в Инстаграме. Я помню эти тёмные времена, когда ты лежишь голодный и думаешь: „Ну, наверное, состояние голода сейчас пройдёт“. На улице темно, у тебя дома темно, но ты не встаёшь, даже чтобы включить свет. И бесконечно просматриваешь видосы в Инстаграме про то, как люди мнут слаймы. Вот такая какая-то гадость».

В период обострения Аня спала по полдня, после чего не шла на пары, а оставалась в кровати. Мыла голову и чистила зубы раз в неделю, «в тот день, когда выползала на приём к психологу». От сидения дома болела голова. Энергии не оставалось даже на компьютерные игры. В феврале этого года Аня поняла, что ей нужен врач, и решилась позвонить родителям. «Не буду же я друзьям во „ВКонтакте“ писать, что вот лежу, к кому идти, помогите». Родители нашли невролога через знакомых, и для лечения Ане пришлось вернуться из Екатеринбурга домой, в Тюмень. Услышав про слабость и часы лежания в кровати, врач поставил диагноз «астения». День спустя после разговора с самиздатом Аня пишет сообщение в Телеграм: «Вот сегодня, кстати, накатило. Прогуляла всё. Из еды только водичка и вкусняшки. Под вечер в попытке выбраться заказала пиццу».

Закончив колледж в Екатеринбурге, Джей устроилась в кофейню бариста и начала испытывать похожее. «Я работала четыре дня в неделю по четырнадцать часов, — рассказывает она. — Смены были по двенадцать часов, но по факту на подготовку до открытия и уборку после закрытия уходило примерно по часу. А в кофейне был принцип: пока последние клиенты не уйдут, не закрываемся. Когда я приходила домой, у меня не было сил даже поесть и сходить в душ — сразу падала в кровать. Сон не приносил удовлетворения. В выходные я лежала пластом, за что себя постоянно винила. Мне всё время казалось: надо делать больше. Я думала: всё, что со мной происходит, — лишь оттого, что я недостаточно стараюсь».

Джей помнит, что с детства чувствовала себя уставшей и испытывала сильную тревогу — хотя по-настоящему плохо ей стало к четырнадцати годам: нежелание жить, острые приступы ненависти к себе. «Предыстория такая: я росла в многодетной семье, где все жили в одной квартире. Надо было помогать матери и родственникам, учиться на отлично. В семье у нас практиковалось физическое насилие, мама или сёстры могли меня избить. Но возмутиться я не имела права. Не могла прямо сказать человеку в лицо, что злюсь или не хочу что-то делать. Устала, не устала — всем было плевать, иди фигачь. Я не могла ответить другим и поэтому стала злиться на себя, наказывать себя. Ты не заслуживаешь поесть, пока не поработаешь, не заслуживаешь поспать».

Снова перебирая в памяти то, с чем столкнулась, Джей ловит себя на мысли: постоянный стресс и астения без лечения могли привести ко всем проблемам, с которыми она столкнулась и подростком, и позже, уже во взрослой жизни. Однако люди с астенией не всегда растут в токсичных семьях, где практикуется эмоциональное и физическое насилие.

«Астения у меня стала проявляться лет в тринадцать-четырнадцать, — рассказывает Настя (имя изменено по просьбе героини). Ей двадцать шесть, и она работает в московской школе. — Сперва на физкультуре начала кружиться голова, потом это стало происходить и без физических нагрузок. Бесконечная слабость, вялость, частые обмороки по утрам. Я ездила в школу на автобусе, возможно, духота способствовала. После уроков я ощущала себя полностью выжатой, приходила домой и отрубалась. Сейчас я думаю, что это было связано с увеличением учебной нагрузки, переездом и ухудшившимися отношениями с родителями, постоянными ссорами и спорами. Но тогда я не анализировала причины, просто чувствовала себя плохо. В тот период я мало и редко ела, так как у меня, ко всему прочему, было расстройство пищевого поведения, и мало спала по ночам, досыпая после школы».

Настя продолжает: «Я не игнорировала симптомы, но само состояние сильно влияло на мою жизнь: я часто пропускала занятия, бесконечно ходила по врачам, сдавала анализы, чтобы понять, что с этим делать. Родители тоже видели, что со мной что-то не то. Мама пыталась лечить меня валерьянкой и „Новопасситом“, но это не особо помогало. Диагноз поставили практически сразу: я была худым и высоким подростком, и мне сказали, что в таком возрасте мои симптомы типичны. В университете было непросто отсидеть пару в полтора часа, я бесконечно ёрзала, теряла нить повествования. Учиться было трудно не из-за того, что я не могла усвоить материал, а потому, что физически сложно было находиться в аудитории. Врачи говорили, что с возрастом пройдёт. Со временем и правда стало лучше, но, я думаю, дело не в возрасте».

Для Насти решением стало вовремя есть и достаточно спать — это минимальные меры, чтобы немного снизить стресс и продолжать заниматься делом. «Я работаю с детьми с ограниченными возможностями здоровья (ОВЗ). По моим представлениям, у меня весьма напряжённая работа. И дело не в авралах, а в том, что дети со статусом ОВЗ очень специфические, причём каждый по-своему. Некоторые могут убежать или внезапно расплакаться, за ними постоянно нужно следить, иначе может случиться какая-нибудь авария, которая приведёт к неконтролируемым эмоциональным реакциям ребёнка».

Настя не избавилась от астении навсегда, периодически болезнь всё-таки напоминает о себе. «Если происходит сбой, это сразу чувствуется: начинается слабость, настроение падает, чувствую себя вялой. Бывает такое, что при сильном стрессе меня трясёт, мышцы непроизвольно сокращаются, успокоиться очень тяжело, если рядом никого нет».

В 2016 году Джей через силу заставила себя пойти к психологу прямо из поликлиники, где наблюдалась с бронхитом. «Не помню, почему мне именно тогда нужна была психологическая помощь. Скорее всего, из-за того, что я ощущала себя чудовищно истощённой, и это было далеко не впервые». Упала на ступеньках, на приёме у психолога смотрела, как трясутся руки. В тот же день она пошла и уволилась.

Ника со временем тоже начала внимательнее относиться к своему здоровью. Она признаётся, что в процессе лечения стала «в двести раз спокойнее». «Сейчас я осознаю, что пора восстанавливать режим хоть как-то, и очень сложно пытаться: я уже привыкла забивать на себя. Хочу вот вернуться на тренировки. Раньше из-за работы у меня тупо не было на это времени и сил. Я очень похудела за последние два года и стараюсь давать организму хоть что-нибудь хорошее — начала более или менее правильно питаться».

Лена вспоминает: «Когда я сказала своему врачу, что хочу куда-то в тайгу уехать, на лесопилку, подальше от всего этого, он ответил: „Знаете, вы со своим трудоголизмом и в тайге придумаете, чем заняться. В шесть вечера все уйдут с лесопилки, а в шесть ноль пять вы вернётесь, чтобы конвейер включить“». Лена уверена — «мучитель и жертва всегда найдут друг друга». Работа, как она признаётся, по-прежнему занимает 95 процентов её времени: «Отсутствие личной жизни, мужа — всё это я сублимирую в работу, и поэтому, конечно, когда на работе что-то идёт не так, по мне это бьёт в три раза сильнее».

В последний год она учится другому отношению к себе и к жизни. «Главное моё открытие: сон — не отдых. Раньше ведь как думала: поспала чуть — и всё, окей. Но это не так». Лена больше не засыпает с телефоном в руке — раньше это было нормой. Каждый день она старается выделить хоть немного времени «на себя» — когда можно совсем не думать о работе и никому не отвечать в мессенджерах. 

Сейчас Джей тоже ищет такую работу, которая позволяла бы выделять время на себя. «Прежде мне казалось, что просто надо меньше лениться. Теперь я стараюсь о себе заботиться — и это очень странное чувство, на самом деле». Ей двадцать три, и недавно она переехала из Екатеринбурга в Москву. «Я не планировала этого. Москва не была городом моей мечты. Просто тут мягче климат и есть возможность жить не в токсичной среде, — объясняет Джей. И добавляет: — Я всё ещё в поисках своего места».

На вопрос, что значит имя, которым она представляется, Джей отвечает: «J — одна из моих любимых букв в латинском алфавите. Символ обновления, завершения цикла, вознаграждения за труды, круговорота жизни и прочее. Это мне тоже нравится. Я бы сказала, успокаивает».