Краткий путеводитель по стигме

Наркопотребитель в глазах обывателей не всегда ассоциировался с преступником, да и само употребление наркотиков в разное время было социально приемлемым, пока их постепенно не стали запрещать по всему миру. Очень быстро покупатели героина, ранее находившегося в свободной продаже, а потом запрещённого к обороту, из рядовых граждан с зависимостью превратились в представителей социального дна. Редактор журнала «Дискурс» Глеб Струнников по просьбе самиздата изучил историю наркопотребления от древнейших времён, чтобы понять, как и из чего выросла стигматизация людей с зависимостью.

7 октября 2016 года все директора школ подмосковного Красногорска получили письмо.

Его написал глава Управления по образованию, культуре, спорту и работе с молодёжью красногорской администрации Виктор Грищенко. В письме говорилось, что некие неустановленные лица на улицах раздают школьникам жвачки с наркотиками. Грищенко предостерегал родителей и работников школ, чтобы те были бдительнее, ведь жвачки содержат героин или спайс. «Ребёнка просят тут же попробовать жвачку. И в том и в другом случае — моментальное привыкание гарантировано. И ребёнок, которого попросили привести друга или принести за следующую жвачку 500 рублей, конечно же, сделает либо то, либо другое».

Это послание якобы было составлено на основании сообщения ГУ МВД по Московской области. Правда, там про него никто не слышал. Да и сам Грищенко позднее заявил, что оно основано на публикациях в соцсетях. Также он сказал, что письмо было предназначено для директоров школ и «не должно было попасть в публичный доступ» — и повесил трубку в разговоре с журналистом 47news, который пытался расспросить его о деталях.

Разумеется, ничего подобного написанному в письме никогда не было: чиновник стал жертвой обычного фейка, который гулял тогда по соцсетям. Но даже если не обращать внимания на источник информации, такая схема кажется крайне сомнительной: она работает до первого ребёнка, который сообщит родителям о странном дяде, раздающем детям жвачки на улице, а те — сообщат в полицию. К тому же, если бы Грищенко потрудился также изучить информацию о действии героина, он бы узнал, что его практически никогда не употребляют перорально: это просто невыгодно, потому что в таком случае он метаболизируется в печени, превращаясь в морфин, который куда слабее и дешевле. И конечно же, зависимость от героина, как правило, не наступает после первого приёма.

Впрочем, не будем слишком строги к чиновнику: он стал жертвой банальной моральной паники. Ведь он, как и многие, стигматизирует наркопотребителей, воспринимая их как нечто непонятное, опасное и способное на любую подлость. Нельзя, конечно, сказать, что он на сто процентов неправ: наверняка такие люди среди зависимых от героина есть, и их даже, возможно, немало. Но примечателен сам механизм возникновения этой мысли: как только в голове загорается лампочка «наркоман», человек вспоминает весь ком стереотипов, связанных с наркотиками, и готов поверить практически во что угодно.

Между 400 и 1200 годами (примерно в 700-м) арабские купцы завезли опиум и культуру его потребления в Индию и Китай. Сначала его использовали в основном как лекарство: врачи рекомендовали опиум для повышения плодовитости, а также как средство улучшения «искусства алхимиков, секса и придворных дам». Но постепенно опий стал популярен как рекреационный препарат.

С 1368 года и до самого XX века, под властью династий Мин и Цин, китайские императоры проводили политику самоизоляции страны. В частности, они резко ограничивали права иностранных купцов на торговлю с местными. Для иностранцев был открыт только один порт — Гуанчжоу, им не разрешалось путешествовать по Китаю и даже изучать китайский язык. Европейские товары, кроме русских мехов и итальянского стекла, не пользовались спросом на китайском рынке, а вот китайские — чай, фарфор и шёлк — были востребованы на рынке европейском. Это вынуждало купцов (в первую очередь — английских) платить за товары золотом, что, конечно, было невыгодно. Но англичане нашли отличный выход из положения — опий, который в Китае почти не производился, но зато массово изготавливался в соседней Бенгалии, которую они контролировали.

Китайские власти прекрасно понимали опасность массовой наркомании. Ещё в 1729 году император Юнчжэн запретил торговлю опием на всей территории страны. «Бесстыжие негодяи, — писал император, — заманивают сыновей из хороших семей в [курение опия] ради своей выгоды <...> молодых развращают, пока их жизни не разрушаются, их жильё не пропадает и у них не остаётся ничего, кроме неприятностей». Однако этот запрет фактически не работал из-за слабости центральной власти и коррумпированности чиновников. Опиумная наркомания действительно была проблемой, а опиума в страну с каждым годом ввозилось всё больше. Если в 1650 году в Китай завозилось в год около 50 тонн опия, то к 1839-му эта цифра выросла в 28 раз — до 2553. При императорском дворе, помимо сторонников жёстких мер, были и люди, выступавшие за легализацию торговли опием, чтобы его можно было спокойно облагать налогами.

В 1839 году император Айсиньгёро Мяньнин принял окончательное решение поддержать «партию войны» и приказал конфисковать опий у европейских торговцев в Гуанчжоу. Результатом этого стала Первая опиумная война, которую Китай с треском проиграл Англии. Великобритания получила Гонконг и право торговать в других портах, а Китай выплатил огромные репарации и открыл свои порты для европейцев.

Разумеется, опиума в Китае стало ещё больше. Через двадцать лет произошла Вторая опиумная война, в ходе которой британские силы разрушили императорский дворец и вошли в Пекин. За сорок лет импорт вырос почти в четыре раза — до 6500 тонн в год к 1880-му. Более или менее решить проблему удалось только в начале XX века, когда опий уже запрещали по всему миру.

Позднее Артур Конан Дойл упомянул книгу де Куинси в своём рассказе «Человек с рассечённой губой», герой которого пристрастился к опию под влиянием «Исповеди»:

«Айза Уитни приучился курить опий. Ещё в колледже, прочитав книгу де Куинси, в которой описываются сны и ощущения курильщика опия, он начал подмешивать опий к своему табаку, чтобы пережить то, что пережил этот писатель. Как и многие другие, он скоро убедился, что начать курить гораздо легче, чем бросить, и в продолжение многих лет был рабом своей страсти, внушая сожаление и ужас всем своим друзьям. Я так и вижу перед собой его жёлтое, одутловатое лицо, его глаза с набрякшими веками и сузившимися зрачками, его тело, бессильно лежащее в кресле, — жалкие развалины человека».

Не остались в стороне от культуры опиумных курилен и США. Начиная с 1850-х годов сюда начали съезжаться китайские эмигранты, бегущие от нищеты и войн или желающие поучаствовать в Золотой лихорадке. Они селились в основном на западном берегу, в Калифорнии, потому что путь туда из Китая через Тихий океан был куда короче, чем через Атлантический до Нью-Йорка, тем более что Суэцкий канал открыли только в 1869 году. В результате главный порт штата, Сан-Франциско, был наводнён курильнями, которые посещали не только этнические китайцы, но и белые и чёрные американцы.

В 1875 власти города решили положить этому конец и запретили курение опиума в подобных заведениях. Фактически это стало началом криминализации наркотиков в западном мире. Обоснование почти слово в слово повторяло формулировку императора Юнчжэна: «Многих женщин и молодых девушек, как и юношей из уважаемых семей, заманивают в китайские опиумные курильни, где их разрушают морально и в других смыслах...». В итоге богатые любители опиума стали курить его в своих домах, а сами курильни просто перешли в подпольное положение, оставаясь распространённым явлением в городе до середины XX века. Но к тому моменту опий уже не был главной проблемой, потому что широко распространился более мощный наркотик — морфий.

Одной из первых войн, в которой преимущества морфия раскрылись полностью, была гражданская война в США 1861–1865 годов. Тогда это, ещё новое, вещество активно использовалось армией Севера. Часто ветеранов, получивших ранение, отправляли в отставку, выдавая им кожаный ремень с маленькой сумкой, в которой был запас таблеток сульфата морфина и шприц. Многие из этих людей в дальнейшем стали аудиторией опиумных курилен.

Темы морфия касается и уже упоминавшийся Конан Дойл: в его повести «Знак четырёх» Шерлок Холмс чередует инъекции морфина и кокаина, зная о вреде, который они наносят его здоровью, но пренебрегая им, потому что наркотики стимулируют его мозг, а безделье угнетает. Говоря о морфии, совершенно невозможно пройти мимо наследия прекрасного русского писателя Михаила Булгакова. Во-первых, потому что Булгаков — автор знаменитого рассказа «Морфий», посвящённого как раз аддикции к морфину. Во-вторых, потому что этот рассказ в некоторой степени автобиографичен: Булгаков сам употреблял это вещество последние пятнадцать лет своей жизни.

В 1924 году Булгакову прописали морфий как средство от болей, вызванных нефросклерозом — хронической болезнью почек, от которой он страдал. Вскоре он пристрастился и, похоже, уже не останавливался: следы морфия обнаруживаются на рукописях «Мастера и Маргариты». Булгаков был врачом, благодаря чему имел бесперебойный доступ к медицинскому морфию. И не он один: по некоторым данным, до 60 % морфинистов в Российской империи начала XX века были врачами или санитарами.

«Морфий», опубликованный в 1927 году, рассказывает душераздирающую историю выпускника медицинского факультета, назначенного сельским врачом в отдалённой деревне. Однажды приняв морфий от боли в желудке, он вскоре начинает употреблять его от душевной тоски — и достаточно быстро становится наркоманом. Он повышает дозу, страдает от ломок, врёт своей любовнице — медсестре, которая впервые приготовила для него раствор, видит мучительные галлюцинации, тратит все запасы вещества, предназначенные для больных, пытается вылечиться в психиатрической больнице, но в итоге у него ничего не получается и он кончает жизнь самоубийством.

Стоит отметить, что морфин используется до сих пор. Даже в России, с её суровой антинаркотической политикой, он входит не в список I (вещества, оборот которых запрещён, — например, чудовищные наркотики вроде марихуаны, ЛСД или МДМА), а в список II — вещества, оборот которых ограничен и за которыми установлен контроль. Это потому, что он до сих пор применяется как обезболивающее. Однако морфий давно практически не используется как наркотик для удовольствия, потому что есть героин.

Брент пользовался поддержкой религиозных кругов в правительстве США и был ярким оратором, взывавшим к чувству морального долга и нравственности американцев. Нравственности образца начала XX века, конечно: он заявлял, что долг «цивилизованных» американцев — подать позитивный пример туземцам и самим перестать употреблять наркотики. В 1909 в США году был принят закон, запрещавший импорт, а также хранение, перевозку и сбыт опия — исключение допускалось только в медицинских целях. В том же году усилиями Брента, который к тому моменту стал главным идеологом антиопиумного движения, состоялась Шанхайская международная конференция с участием представителей США, России, Франции, Австрии, Британии, Китая, Голландии, Персии, Португалии и Сиама. Американская делегация во главе с Брентом выступила за постепенный запрет опия по всему миру, апеллируя к морали и нравственности. К тому моменту был накоплен уже такой объём знаний об опасности злоупотребления опием, что убедить остальных делегатов не составило труда, и участники конференции выступили с общим призывом запретить опиум по всему миру.

Эта конференция, впрочем, не имела мандата принимать решения, обязательные к исполнению. Но уже через три года крупнейшие государства мира подписали Международную Гаагскую конвенцию по опию, где уже фигурировали обязательства: например, запрет другим государствам импортировать опий в страну, где он запрещён. Это имело огромное значение для поставок английского опия из Индии в Китай, на которых Британия наживалась ещё с XVIII века. Но Гаагская конвенция особенно интересна потому, что там впервые на официальном уровне устанавливаются ограничения на оборот морфина и героина (а также кокаина) — на тот момент «безобидных» аптечных препаратов. Десятая глава этой конвенции прямо гласит: договаривающиеся стороны должны принять у себя законы, которые ограничат изготовление, продажу и употребление этих веществ, сведя их к медицинскому. Довольно расплывчатая формулировка, тем более что в тексте не было указано никаких сроков.

Кое-где запрет начали вводить практически сразу. В тех же США он был введён в 1914 году, когда Конгресс принял так называемый Гаррисоновский наркотический акт. Его пример довольно показателен.

Дело в том, что тогда большая часть зависимых от опиатов в США не были уголовниками. От двух третей до трёх четвертей из них составляли женщины, которые легально покупали героин или морфий в аптеке. Чаще всего им прописывали препарат от менструальных болей, и женщины со временем начинали принимать его постоянно. Почти все остальные наркопотребители были белыми мужчинами, которые курили опиум в китайских курильнях (тогда уже частично подпольных). Наркотики были дёшевы, достать их было легко, и они поначалу не представляли вреда ни для кого, кроме потребителей.

Однако привычка к опиатам плохо сочетается с образом праведного христианина, а религия в этой культуре занимала огромное место. Кроме того, наркотики уже тогда стали ассоциироваться с этническими группами, которые были стигматизированы сами по себе. «Сообщают, что негры на Юге, — гласит редакционная статья Журнала Американской ассоциации медиков от 1900 года, — приобретают зависимость от новой формы порока, так называемого „нюханья кокаина“».

Доктор Гамильтон Райт, большой друг Чарльза Брента и глава правительственной комиссии по опиуму, сформированной в 1908 президентом Рузвельтом, заявлял: «Из авторитетных источников известно, что кокаин — часто главная причина изнасилований, которые совершают негры на Юге и в других частях страны». Про опий он говорил следующее: «Одна из самых неприятных сторон курения опиума в этой стране — это огромное количество женщин, которые были вовлечены [в курение опиума] и теперь сожительствуют с китайцами в китайских кварталах разных городов». Характерно, что ни в одном из случаев Райт не назвал этих самых «авторитетных источников». Не отставали и таблоиды: непереводимое выражение «drug-crazed, sex-mad negroes» стало чуть ли не газетным клише. Ещё одна интересная цитата про опиум принадлежит Ассоциации американских фармацевтов, которые буквально заявили: «Если китаец не может обойтись без своей дури, мы сможем обойтись без него».

Гаррисоновский акт, запрещал на всей территории США без лицензии производить, покупать и продавать любые субстанции, даже частично состоящие из опия, коки или производных веществ (включая кокаин, морфин и героин). Врачи всё ещё могли выписывать рецепты, но не в тех случаях, когда основным диагнозом была зависимость от выписываемого лекарства, — этот вопрос чуть позже уточнили в судах. В Европе, впрочем, решения Гаагской конвенции не привели к таким же моментальным и единодушным законодательным движениям, но процесс пошёл.

В Великобритании не было законов о запрете наркотиков. Оно и немудрено с учётом своеобразной культуры потребления: даже ближний круг королевы Виктории не брезговал опиумом и кокаиновой жвачкой (разумеется, исключительно в медицинских целях), а премьер-министр Уильям Глэдстоун был известен привычкой добавлять в чай или кофе ландаум, прежде чем произносить важные речи. Но и там вскоре произошёл перелом в общественном отношении к наркотикам. В начале Первой мировой войны в обществе существовало опасение, что пьянство вредит боевому духу солдат. В 1915 году были сильно ужесточены законы, касающиеся лицензирования торговли алкоголем. Это привело к неожиданным последствиям: в условиях подорожавшего алкоголя стали куда более популярны наркотики. В Театральном районе Лондона появилось множество торговцев, которые продавали желающим опиум, кокаин и услуги проституток. Через Лондон перед отсылкой на фронт проходило огромное количество солдат. Ничего удивительного, что парламент принял экстренные законы о запрете всех наркотиков на время войны. Не обошлось и без ксенофобских мотивов, ведь опий крепко ассоциировался с китайцами.

Этот временный запрет так и не был отменён. Не последнюю роль тут сыграла смерть Билли Карлтон — популярной театральной актрисы и секс-символа. В ноябре 1918 года 22-летняя актриса была найдена мёртвой в своём номере отеля Savoy. Врачи установили, что причиной смерти стала передозировка кокаина. Газеты активно освещали это дело, а следствие пришло к выводу, что пристрастие к запрещённым веществам было широко распространено в кругу знакомых Карлтон. Человек, продавший ей кокаин, был приговорён к восьми месяцам заключения, а подруга умершей Ада Сон Пин Ю — к пяти, так как выяснилось, что она поставляла Карлтон опиум, с которым её познакомил муж-китаец.

В 1920 году временный запрет сменился постоянным, когда парламент принял Акт об опасных лекарствах. Этот закон криминализовал хранение кокаина, опиума, морфия и героина, а также официально объявил наркотическую зависимость не болезнью, а преступлением.

В 1925 году была принята Вторая Международная опиумная конвенция, уточнявшая конвенцию 1912 года. Тогда же Комитет здоровья Лиги Наций (аналог современной ООН) запретил торговлю опиатами. Всё это были рамочные международные договоры, которые не имели прямой юридической силы применительно к конкретному правонарушению, но общий вектор был понятен.

Принятие этих и других международных документов не привело к моментальному запрету героина, но закрепило этот курс везде. В 1922 году, помимо Германии, героин изготавливали на фабриках во Франции, Италии, Швейцарии, Нидерландах, Японии и Турции. К началу 1930-х практически во всех этих странах он был запрещён. Сообразно с запретами перестраивались и маршруты контрабанды: когда в стране запрещали героин, в неё устремлялся поток нелегальных поставок от тех соседей, которые ещё не приняли подобный закон. 

Так или иначе, в 1930-х героин стал нелегален везде по факту, причём это касалось не только производства и продажи, но и хранения и употребления. Впрочем, тут стоит исключить сферу медицинского применения. Так, в ФРГ героин можно было купить по рецепту в аптеке аж до 1971 года. Но гайки в сфере фармацевтики и рецептурных правил были завинчены настолько, что героин уже не был широко доступен, а значит, воспринимался как что-то априори преступное. Немалый вклад в стигматизацию героина и зависимых от него во второй половине XX века внесли и американские политики.

В 2014 году все газеты написали про доклад Глобальной комиссии по вопросам наркополитики, в которой участвовало больше десятка бывших и нынешних глав государств, а также седьмой генсек ООН Кофи Аннан. Они констатировали провал «войны с наркотиками». Как следствие, они говорили, что не надо преследовать наркопотребителей, что бессмысленно наказывать большими тюремными сроками мелких производителей — тех, кто выращивает марихуану на своём садовом участке, или маковых фермеров в Афганистане. Криминализация этой активности ведёт лишь к тому, что люди, вовлечённые в неё, становятся преступниками, начинают воспринимать себя как преступники — и в результате совершают преступления.

Скорее всего, доклад был не поворотной точкой, а констатацией более или менее принятого многими факта. Государства одно за другим отказываются от репрессивной политики в отношении наркотиков, выбирая путь декриминализации потребления, снижения вреда и заместительной терапии. Так, Португалия ещё в 2001 году, имея один из самых высоких в Европе уровней героиновой наркомании, декриминализовала вообще все наркотики. С тех пор количество смертей от передозировок, распространённость ВИЧ-инфекции и другие показатели, которые обычно ассоциируются с наркоманией, упали там в несколько раз. Голландский опыт декриминализации марихуаны всем тоже известен. В 2011 году Уругвай стал первым государством, который легализовал (то есть сделал даже не административным правонарушением, а совершенно законным делом) изготовление, продажу и употребление марихуаны. То же самое произошло в Канаде и в некоторых штатах США.

В большинстве европейских стран получить тюремный срок за хранение нескольких грамм наркотика — какого бы то ни было — практически невозможно.

Исключение — Россия. Больше четверти заключённых местных колоний — наркопотребители, которых посадили по статье 228 Уголовного кодекса.

Человечеству потребовалось несколько тысячелетий, чтобы прийти к выводу, что широкая доступность наркотиков при отсутствии информации о них не приводит ни к чему хорошему. Но точно так же ему потребовалась сотня лет, чтобы понять, что их тотальный запрет не работает.