Наркопотребитель в глазах обывателей не всегда ассоциировался с преступником, да и само употребление наркотиков в разное время было социально приемлемым, пока их постепенно не стали запрещать по всему миру. Очень быстро покупатели героина, ранее находившегося в свободной продаже, а потом запрещённого к обороту, из рядовых граждан с зависимостью превратились в представителей социального дна. Редактор журнала «Дискурс» Глеб Струнников по просьбе самиздата изучил историю наркопотребления от древнейших времён, чтобы понять, как и из чего выросла стигматизация людей с зависимостью.
7 октября 2016 года все директора школ подмосковного Красногорска получили письмо.
Его написал глава Управления по образованию, культуре, спорту и работе с молодёжью красногорской администрации Виктор Грищенко. В письме говорилось, что некие неустановленные лица на улицах раздают школьникам жвачки с наркотиками. Грищенко предостерегал родителей и работников школ, чтобы те были бдительнее, ведь жвачки содержат героин или спайс. «Ребёнка просят тут же попробовать жвачку. И в том и в другом случае — моментальное привыкание гарантировано. И ребёнок, которого попросили привести друга или принести за следующую жвачку 500 рублей, конечно же, сделает либо то, либо другое».
Это послание якобы было составлено на основании сообщения ГУ МВД по Московской области. Правда, там про него никто не слышал. Да и сам Грищенко позднее заявил, что оно основано на публикациях в соцсетях. Также он сказал, что письмо было предназначено для директоров школ и «не должно было попасть в публичный доступ» — и повесил трубку в разговоре с журналистом 47news, который пытался расспросить его о деталях.
Разумеется, ничего подобного написанному в письме никогда не было: чиновник стал жертвой обычного фейка, который гулял тогда по соцсетям. Но даже если не обращать внимания на источник информации, такая схема кажется крайне сомнительной: она работает до первого ребёнка, который сообщит родителям о странном дяде, раздающем детям жвачки на улице, а те — сообщат в полицию. К тому же, если бы Грищенко потрудился также изучить информацию о действии героина, он бы узнал, что его практически никогда не употребляют перорально: это просто невыгодно, потому что в таком случае он метаболизируется в печени, превращаясь в морфин, который куда слабее и дешевле. И конечно же, зависимость от героина, как правило, не наступает после первого приёма.
Впрочем, не будем слишком строги к чиновнику: он стал жертвой банальной моральной паники. Ведь он, как и многие, стигматизирует наркопотребителей, воспринимая их как нечто непонятное, опасное и способное на любую подлость. Нельзя, конечно, сказать, что он на сто процентов неправ: наверняка такие люди среди зависимых от героина есть, и их даже, возможно, немало. Но примечателен сам механизм возникновения этой мысли: как только в голове загорается лампочка «наркоман», человек вспоминает весь ком стереотипов, связанных с наркотиками, и готов поверить практически во что угодно.
Социальная стигматизация — это навешивание ярлыков, то есть дискриминация человека на основании внешне наблюдаемых признаков принадлежности к определённой группе. Этот термин популяризовал Ирвинг Гофман. Он год проработал ассистентом врача в психиатрической лечебнице, чтобы изучить взаимоотношения между её пациентами и сотрудниками. Он обнаружил несколько пугающих, но интересных вещей.
Во-первых, дискриминация человека с психическим расстройством вызвана в первую очередь тем, что его действия не соответствуют ожиданиям окружающих, на основании чего его признают ненормальным. Его помещают в закрытое учреждение, которое регламентирует все его действия, подобно тюрьме, концлагерю или монастырю.
Во-вторых, сама принадлежность к классу «ненормальных» наделяет его своеобразной презумпцией виновности: всякое его действие, даже если оно вполне адекватно обстоятельствам, воспринимается как действие ненормального человека. Это решение формализует бюрократический институт, который переводит человека из одного класса в другой.
В-третьих, попав в класс «ненормальных», человек и сам начинает воспринимать себя как ненормального и, как следствие, вести себя как ненормальный. Вот что по этому поводу писал сам Гофман:
«Объяснительная схема тотальной институции запускается автоматически; как только обитатель входит в её пределы, персонал считает, что вхождение является презумпцией доказательства, что этот человек принадлежит к тем, для кого была создана институция. Попадающий в политическую тюрьму должен быть предателем, оказывающийся за решёткой — нарушителем закона, госпитализированный в психиатрическую больницу — психически больным. Если бы он не был предателем, преступником или больным, по каким ещё причинам он бы мог там находиться? Эта автоматическая идентификация обитателя — не просто очернительство: она стоит в центре основного метода социального контроля».
Такая же логика применима и к наркопотребителям. Если они принимают наркотики, значит, к ним применимы все те характеристики, что и к «наркоманам» в целом. Значит, они готовы на всё за дозу, грабят старушек на улице, обречены на скорую смерть под забором или тюрьму. Попав в эту социальную группу, человек начинает воспринимать себя как её член и, как следствие, — вести себя, как один из них.
Однако у каждой стигмы есть история.
3400 год до н. э.
На табличках шумеров описана сцена утреннего сбора и переработки маковых головок для получения опия
Сейчас общественное мнение колеблется между тем, чтобы продолжать считать наркопотребителей преступниками или признать их больными. Однако ещё сто лет назад во многих частях света зависимость от внутривенного употребления героина воспринималась как норма. Однако прежде чем говорить непосредственно о героине, следует вспомнить о корнях, а именно об опии.
Опиум, или опий — вещество, которое получают из соцветий снотворного мака. Недозревшую головку цветка разрезают и выжимают сок, который потом высушивают (обычно на солнце), — и опий готов. При употреблении он облегчает боль, вызывает сонливость и эйфорию.
Уже на табличках шумеров, датируемых примерно 3400 годом до н. э., описана сцена утреннего сбора и переработки маковых головок для получения опия. Шумеры называли мак «растением радости» (hul gil). В медицине его использовали египтяне, которые упоминают его как обезболивающее в «Лечебном папирусе из Фив» примерно 1500 года до н. э. Действие опия описывается у древних греков: о нём писали поэт Гесиод, историк Геродот и «отец медицины» Гиппократ. А древнеримский врач Гален советовал его не только как снотворное и обезболивающее, но и как средство от глухоты, кашля, потери голоса, ядовитых укусов, проказы, лихорадки, меланхолии, тусклости взгляда и десятков других неприятностей. С опием были хорошо знакомы и арабские, и средневековые европейские медики: так, швейцарский врач Парацельс в 1527 году придумал лауданум — настойку опия на спирту, которую удобнее дозировать и употреблять больному, чем обычный опий-сырец.
700 год
арабские купцы завезли опиум и культуру его потребления в Индию и Китай
Между 400 и 1200 годами (примерно в 700-м) арабские купцы завезли опиум и культуру его потребления в Индию и Китай. Сначала его использовали в основном как лекарство: врачи рекомендовали опиум для повышения плодовитости, а также как средство улучшения «искусства алхимиков, секса и придворных дам». Но постепенно опий стал популярен как рекреационный препарат.
С 1368 года и до самого XX века, под властью династий Мин и Цин, китайские императоры проводили политику самоизоляции страны. В частности, они резко ограничивали права иностранных купцов на торговлю с местными. Для иностранцев был открыт только один порт — Гуанчжоу, им не разрешалось путешествовать по Китаю и даже изучать китайский язык. Европейские товары, кроме русских мехов и итальянского стекла, не пользовались спросом на китайском рынке, а вот китайские — чай, фарфор и шёлк — были востребованы на рынке европейском. Это вынуждало купцов (в первую очередь — английских) платить за товары золотом, что, конечно, было невыгодно. Но англичане нашли отличный выход из положения — опий, который в Китае почти не производился, но зато массово изготавливался в соседней Бенгалии, которую они контролировали.
Китайские власти прекрасно понимали опасность массовой наркомании. Ещё в 1729 году император Юнчжэн запретил торговлю опием на всей территории страны. «Бесстыжие негодяи, — писал император, — заманивают сыновей из хороших семей в [курение опия] ради своей выгоды <...> молодых развращают, пока их жизни не разрушаются, их жильё не пропадает и у них не остаётся ничего, кроме неприятностей». Однако этот запрет фактически не работал из-за слабости центральной власти и коррумпированности чиновников. Опиумная наркомания действительно была проблемой, а опиума в страну с каждым годом ввозилось всё больше. Если в 1650 году в Китай завозилось в год около 50 тонн опия, то к 1839-му эта цифра выросла в 28 раз — до 2553. При императорском дворе, помимо сторонников жёстких мер, были и люди, выступавшие за легализацию торговли опием, чтобы его можно было спокойно облагать налогами.
1729 год
Запрещена торговля опием на всей территории Китая
В 1839 году император Айсиньгёро Мяньнин принял окончательное решение поддержать «партию войны» и приказал конфисковать опий у европейских торговцев в Гуанчжоу. Результатом этого стала Первая опиумная война, которую Китай с треском проиграл Англии. Великобритания получила Гонконг и право торговать в других портах, а Китай выплатил огромные репарации и открыл свои порты для европейцев.
Разумеется, опиума в Китае стало ещё больше. Через двадцать лет произошла Вторая опиумная война, в ходе которой британские силы разрушили императорский дворец и вошли в Пекин. За сорок лет импорт вырос почти в четыре раза — до 6500 тонн в год к 1880-му. Более или менее решить проблему удалось только в начале XX века, когда опий уже запрещали по всему миру.
1839 год
конфискация опия у европейских торговцев в Гуанчжоу
Но и для самих колонизаторов навязывание Китаю выгодной им наркополитики не прошло даром. На улицах Европы к началу XIX века стали появляться опиумные курильни. Часто их открывали китайцы-иммигранты, привозившие эту культуру со своей родины в Лондон, Париж и другие крупные города. Многие образованные люди той эпохи отдавали должное опиуму. Особенно популярен он стал среди поэтов английского романтизма, считавших его ключом к миру волшебных видений. По большому счёту, наркотик принимали почти все английские поэты-романтики, в том числе Джордж Байрон, Перси Шелли, Джон Китс, Джордж Крабб и другие.
В 1823 году в свет вышла книжка, ставшая вехой в восприятии опиума обществом того времени, — «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум» поэта Томаса де Куинси. Де Куинси впервые попробовал опиум в 1804 году, в возрасте девятнадцати лет, в качестве средства от тригеминальной невралгии — хронического заболевания, вызывающего регулярные и острые боли в районе лица. Его автобиографический труд состоит из четырёх основных частей. В первой он рассказывает о своей нищей молодости в Лондоне. Следующая — «Наслаждения опиума» — посвящена периоду с 1804 по 1812 годы, когда он познакомился с ланданиумом и начал принимать его еженедельно. В 1812 году умерла Катерина Вордсворт, дочь кумира и учителя де Куинси — поэта Уильяма Вордсворта. Из-за скорби по ней, а также обострения болезни де Куинси начал сначала принимать наркотик ежедневно, а потом — по нескольку раз в день. Этому посвящены «Введение в боли опиума» и «Боли опиума», где поэт рассказывает о последствиях своего пристрастия: бессоннице, кошмарах, пугающих видениях и физических страданиях. Книга стала культовой, а де Куинси продолжал принимать опий до своей смерти в 1859 году.
1875 год
запрет за курение опиума в опиумных курильнях
Позднее Артур Конан Дойл упомянул книгу де Куинси в своём рассказе «Человек с рассечённой губой», герой которого пристрастился к опию под влиянием «Исповеди»:
«Айза Уитни приучился курить опий. Ещё в колледже, прочитав книгу де Куинси, в которой описываются сны и ощущения курильщика опия, он начал подмешивать опий к своему табаку, чтобы пережить то, что пережил этот писатель. Как и многие другие, он скоро убедился, что начать курить гораздо легче, чем бросить, и в продолжение многих лет был рабом своей страсти, внушая сожаление и ужас всем своим друзьям. Я так и вижу перед собой его жёлтое, одутловатое лицо, его глаза с набрякшими веками и сузившимися зрачками, его тело, бессильно лежащее в кресле, — жалкие развалины человека».
Не остались в стороне от культуры опиумных курилен и США. Начиная с 1850-х годов сюда начали съезжаться китайские эмигранты, бегущие от нищеты и войн или желающие поучаствовать в Золотой лихорадке. Они селились в основном на западном берегу, в Калифорнии, потому что путь туда из Китая через Тихий океан был куда короче, чем через Атлантический до Нью-Йорка, тем более что Суэцкий канал открыли только в 1869 году. В результате главный порт штата, Сан-Франциско, был наводнён курильнями, которые посещали не только этнические китайцы, но и белые и чёрные американцы.
В 1875 власти города решили положить этому конец и запретили курение опиума в подобных заведениях. Фактически это стало началом криминализации наркотиков в западном мире. Обоснование почти слово в слово повторяло формулировку императора Юнчжэна: «Многих женщин и молодых девушек, как и юношей из уважаемых семей, заманивают в китайские опиумные курильни, где их разрушают морально и в других смыслах...». В итоге богатые любители опиума стали курить его в своих домах, а сами курильни просто перешли в подпольное положение, оставаясь распространённым явлением в городе до середины XX века. Но к тому моменту опий уже не был главной проблемой, потому что широко распространился более мощный наркотик — морфий.
Маковое молоко, то есть сок, из которого делается опий, содержит около двадцати растительных алкалоидов. Часть из них вообще не обладает психоактивным эффектом, часть — действует не так уж сильно. Главная составляющая опия — морфин, которого в изначальном сырье всего 12 %.
Морфин был впервые выделен из макового молока в 1804 году. Немецкий химик Фридрих Сертюрнер испытал его на себе, трёх детях и нескольких животных. Подопытные люди едва не погибли, одна из собак, над которой Сертюрнер ставил эксперимент, опыта не пережила. Химик был поражён эффектом открытого вещества и назвал его в честь древнегреческого бога сновидений Морфея.
Сертюрнер предположил, что раз для вызывания того же эффекта человеку необходимо в шесть раз меньше вещества, то оно будет вызывать менее сильную зависимость. Сейчас это звучит даже смешно, но стоит понимать, что тогда человечество знало чрезвычайно мало о природе зависимости. Конечно, результат оказался прямо противоположным: Сертюрнер сам стал морфинистом, о чём и писал в 1812 году: «Я считаю своим долгом привлечь внимание к ужасным эффектам этой новой субстанции, которую я назвал морфином, чтобы избежать большой беды». Тогда мало кто его послушал.
Морфин не стоит путать с морфием. Морфий — это хлороводородная соль морфина, которая более удобна для внутривенного введения. Именно с изобретением хирургической иглы связано широкое распространение морфина/морфия. После того как в 1853 году Шарль Парваз и Александр Вуд независимо друг от друга придумали, как вводить лекарства непосредственно в кровеносную систему, морфий стал незаменимым средством в хирургии. Ведь в отличие от морфина, который принимали перорально, после чего он должен был какое-то время всасываться через желудочно-кишечный тракт, инъекция морфина действовала мгновенно, позволяя быстро успокоить пациента, который мечется в агонии на операционном столе.
1861–1865 годы
морфий распространяется среди военных во время Гражданской войны в США
Одной из первых войн, в которой преимущества морфия раскрылись полностью, была гражданская война в США 1861–1865 годов. Тогда это, ещё новое, вещество активно использовалось армией Севера. Часто ветеранов, получивших ранение, отправляли в отставку, выдавая им кожаный ремень с маленькой сумкой, в которой был запас таблеток сульфата морфина и шприц. Многие из этих людей в дальнейшем стали аудиторией опиумных курилен.
Темы морфия касается и уже упоминавшийся Конан Дойл: в его повести «Знак четырёх» Шерлок Холмс чередует инъекции морфина и кокаина, зная о вреде, который они наносят его здоровью, но пренебрегая им, потому что наркотики стимулируют его мозг, а безделье угнетает. Говоря о морфии, совершенно невозможно пройти мимо наследия прекрасного русского писателя Михаила Булгакова. Во-первых, потому что Булгаков — автор знаменитого рассказа «Морфий», посвящённого как раз аддикции к морфину. Во-вторых, потому что этот рассказ в некоторой степени автобиографичен: Булгаков сам употреблял это вещество последние пятнадцать лет своей жизни.
В 1924 году Булгакову прописали морфий как средство от болей, вызванных нефросклерозом — хронической болезнью почек, от которой он страдал. Вскоре он пристрастился и, похоже, уже не останавливался: следы морфия обнаруживаются на рукописях «Мастера и Маргариты». Булгаков был врачом, благодаря чему имел бесперебойный доступ к медицинскому морфию. И не он один: по некоторым данным, до 60 % морфинистов в Российской империи начала XX века были врачами или санитарами.
«Морфий», опубликованный в 1927 году, рассказывает душераздирающую историю выпускника медицинского факультета, назначенного сельским врачом в отдалённой деревне. Однажды приняв морфий от боли в желудке, он вскоре начинает употреблять его от душевной тоски — и достаточно быстро становится наркоманом. Он повышает дозу, страдает от ломок, врёт своей любовнице — медсестре, которая впервые приготовила для него раствор, видит мучительные галлюцинации, тратит все запасы вещества, предназначенные для больных, пытается вылечиться в психиатрической больнице, но в итоге у него ничего не получается и он кончает жизнь самоубийством.
Стоит отметить, что морфин используется до сих пор. Даже в России, с её суровой антинаркотической политикой, он входит не в список I (вещества, оборот которых запрещён, — например, чудовищные наркотики вроде марихуаны, ЛСД или МДМА), а в список II — вещества, оборот которых ограничен и за которыми установлен контроль. Это потому, что он до сих пор применяется как обезболивающее. Однако морфий давно практически не используется как наркотик для удовольствия, потому что есть героин.
1874 год
изобретение героина
Диацетилморфин, более известный как героин, был изобретён в 1874 году британским химиком Алдером Райтом. Райт экспериментировал, смешивая морфин с разными кислотами. Но его открытие осталось почти незамеченным.
Популярность пришла к героину, когда его снова, двадцать три года спустя, синтезировал немецкий химик Феликс Хоффман, работавший на компанию Bayer. Хоффман получил от начальства задание попробовать переделать морфин в кодеин — вещество, которое тоже содержится в маковом молоке, хоть и в гораздо меньшем количестве, но не вызывает такой сильной зависимости, как морфин. Однако в процессе у него случайно получился наркотик, который был в полтора-два раза сильнее морфина, особенно при внутривенном употреблении.
Глава научно-исследовательского департамента Bayer придумал назвать это вещество героином — от немецкого heroisch, то есть «героический, сильный». После этого препарат выпустили на рынок в качестве средства от кашля, якобы не вызывающего такой зависимости, как морфий. Надо сказать, как средство от кашля он отлично работал. Опиаты (наркотические алкалоиды опия) действительно угнетают кашлевый центр. Наряду с дыхательным, что обычно и становится причиной смерти при передозировке: человек просто перестаёт дышать. Тем не менее в начале XX века опасность полусинтетических опиатов была ещё не так очевидна, как сейчас. Героин массово продавался без рецепта, начиная с 1898 года. Более того, образцы вещества даже рассылали по почте — на пробу, как сейчас делают с парфюмерией.
Однако параллельно к началу XX века стигматизация опиатов достигла уже той стадии, что их начали запрещать насовсем: сначала в законах отдельных стран, а потом и в международных договорах. Пионером тут выступили США.
В 1898 году закончилась Испано-американская война, по результатам которой под внешним управлением США оказались Филиппины. К этому моменту курение опия там уже имело масштаб эпидемии. В одной только столице Маниле продавалось в розницу около 130 тонн опия в год — при населении чуть более 200 тысяч жителей, то есть чуть менее двух граммов на человека в день, включая грудных детей и стариков. Изначально администрация хотела обложить опий налогом, но столкнулась с мощным противодействием миссионерского движения, которое выступало за введение запрета. В 1904 году глава миссии епископ Чарльз Брент предложил программу постепенной криминализации торговли опием через введение государственной монополии, что и было в итоге сделано.
1909 год
в США году был принят закон, запрещавший импорт, а также хранение, перевозку и сбыт опия
Брент пользовался поддержкой религиозных кругов в правительстве США и был ярким оратором, взывавшим к чувству морального долга и нравственности американцев. Нравственности образца начала XX века, конечно: он заявлял, что долг «цивилизованных» американцев — подать позитивный пример туземцам и самим перестать употреблять наркотики. В 1909 в США году был принят закон, запрещавший импорт, а также хранение, перевозку и сбыт опия — исключение допускалось только в медицинских целях. В том же году усилиями Брента, который к тому моменту стал главным идеологом антиопиумного движения, состоялась Шанхайская международная конференция с участием представителей США, России, Франции, Австрии, Британии, Китая, Голландии, Персии, Португалии и Сиама. Американская делегация во главе с Брентом выступила за постепенный запрет опия по всему миру, апеллируя к морали и нравственности. К тому моменту был накоплен уже такой объём знаний об опасности злоупотребления опием, что убедить остальных делегатов не составило труда, и участники конференции выступили с общим призывом запретить опиум по всему миру.
Эта конференция, впрочем, не имела мандата принимать решения, обязательные к исполнению. Но уже через три года крупнейшие государства мира подписали Международную Гаагскую конвенцию по опию, где уже фигурировали обязательства: например, запрет другим государствам импортировать опий в страну, где он запрещён. Это имело огромное значение для поставок английского опия из Индии в Китай, на которых Британия наживалась ещё с XVIII века. Но Гаагская конвенция особенно интересна потому, что там впервые на официальном уровне устанавливаются ограничения на оборот морфина и героина (а также кокаина) — на тот момент «безобидных» аптечных препаратов. Десятая глава этой конвенции прямо гласит: договаривающиеся стороны должны принять у себя законы, которые ограничат изготовление, продажу и употребление этих веществ, сведя их к медицинскому. Довольно расплывчатая формулировка, тем более что в тексте не было указано никаких сроков.
1914 год
Гаррисоновский наркотический акт
Кое-где запрет начали вводить практически сразу. В тех же США он был введён в 1914 году, когда Конгресс принял так называемый Гаррисоновский наркотический акт. Его пример довольно показателен.
Дело в том, что тогда большая часть зависимых от опиатов в США не были уголовниками. От двух третей до трёх четвертей из них составляли женщины, которые легально покупали героин или морфий в аптеке. Чаще всего им прописывали препарат от менструальных болей, и женщины со временем начинали принимать его постоянно. Почти все остальные наркопотребители были белыми мужчинами, которые курили опиум в китайских курильнях (тогда уже частично подпольных). Наркотики были дёшевы, достать их было легко, и они поначалу не представляли вреда ни для кого, кроме потребителей.
Однако привычка к опиатам плохо сочетается с образом праведного христианина, а религия в этой культуре занимала огромное место. Кроме того, наркотики уже тогда стали ассоциироваться с этническими группами, которые были стигматизированы сами по себе. «Сообщают, что негры на Юге, — гласит редакционная статья Журнала Американской ассоциации медиков от 1900 года, — приобретают зависимость от новой формы порока, так называемого „нюханья кокаина“».
Доктор Гамильтон Райт, большой друг Чарльза Брента и глава правительственной комиссии по опиуму, сформированной в 1908 президентом Рузвельтом, заявлял: «Из авторитетных источников известно, что кокаин — часто главная причина изнасилований, которые совершают негры на Юге и в других частях страны». Про опий он говорил следующее: «Одна из самых неприятных сторон курения опиума в этой стране — это огромное количество женщин, которые были вовлечены [в курение опиума] и теперь сожительствуют с китайцами в китайских кварталах разных городов». Характерно, что ни в одном из случаев Райт не назвал этих самых «авторитетных источников». Не отставали и таблоиды: непереводимое выражение «drug-crazed, sex-mad negroes» стало чуть ли не газетным клише. Ещё одна интересная цитата про опиум принадлежит Ассоциации американских фармацевтов, которые буквально заявили: «Если китаец не может обойтись без своей дури, мы сможем обойтись без него».
Гаррисоновский акт, запрещал на всей территории США без лицензии производить, покупать и продавать любые субстанции, даже частично состоящие из опия, коки или производных веществ (включая кокаин, морфин и героин). Врачи всё ещё могли выписывать рецепты, но не в тех случаях, когда основным диагнозом была зависимость от выписываемого лекарства, — этот вопрос чуть позже уточнили в судах. В Европе, впрочем, решения Гаагской конвенции не привели к таким же моментальным и единодушным законодательным движениям, но процесс пошёл.
1920 год
Акт об опасных лекарствах
В Великобритании не было законов о запрете наркотиков. Оно и немудрено с учётом своеобразной культуры потребления: даже ближний круг королевы Виктории не брезговал опиумом и кокаиновой жвачкой (разумеется, исключительно в медицинских целях), а премьер-министр Уильям Глэдстоун был известен привычкой добавлять в чай или кофе ландаум, прежде чем произносить важные речи. Но и там вскоре произошёл перелом в общественном отношении к наркотикам. В начале Первой мировой войны в обществе существовало опасение, что пьянство вредит боевому духу солдат. В 1915 году были сильно ужесточены законы, касающиеся лицензирования торговли алкоголем. Это привело к неожиданным последствиям: в условиях подорожавшего алкоголя стали куда более популярны наркотики. В Театральном районе Лондона появилось множество торговцев, которые продавали желающим опиум, кокаин и услуги проституток. Через Лондон перед отсылкой на фронт проходило огромное количество солдат. Ничего удивительного, что парламент принял экстренные законы о запрете всех наркотиков на время войны. Не обошлось и без ксенофобских мотивов, ведь опий крепко ассоциировался с китайцами.
Этот временный запрет так и не был отменён. Не последнюю роль тут сыграла смерть Билли Карлтон — популярной театральной актрисы и секс-символа. В ноябре 1918 года 22-летняя актриса была найдена мёртвой в своём номере отеля Savoy. Врачи установили, что причиной смерти стала передозировка кокаина. Газеты активно освещали это дело, а следствие пришло к выводу, что пристрастие к запрещённым веществам было широко распространено в кругу знакомых Карлтон. Человек, продавший ей кокаин, был приговорён к восьми месяцам заключения, а подруга умершей Ада Сон Пин Ю — к пяти, так как выяснилось, что она поставляла Карлтон опиум, с которым её познакомил муж-китаец.
В 1920 году временный запрет сменился постоянным, когда парламент принял Акт об опасных лекарствах. Этот закон криминализовал хранение кокаина, опиума, морфия и героина, а также официально объявил наркотическую зависимость не болезнью, а преступлением.
1924 год
В России запрещён оборот конкретно кокаина, опия, морфия, эфира и других одурманивающих веществ
В Российской империи антинаркотическое законодательство к началу XX века было крайне либеральным. Борис Калачёв в статье «Наркотики в окопах и в тылу Первой мировой» приводит наглядную цитату из Уложения о наказаниях: «Если от упущений, означенных в предшествующих статьях (892–893), последует кому-нибудь смерть (имеется в виду гибель покупателя после приёма приобретённого лекарства. — Б. К.), то виновные, сверх определённых сими статьями за такие подвергаются, буде они христиане, церковному покаянию, по распоряжению своего духовного начальства».
Начало Первой мировой войны сопровождалось грандиозным подъёмом патриотических настроений. Однако вскоре стало ясно, что империя была не готова к ней. Одной из проблем, с которыми столкнулись русские войска, была острая нехватка обезболивающих для операций. Дело в том, что они производились в основном на немецких заводах и оттуда закупались для армейских нужд. После начала войны всякая торговля с Германией была прекращена — и морфина с героином в армии стало не хватать. Правительство пыталось справиться с этим, приняв уже в конце 1914 года циркуляр «О содействии общественным установлениям и частным фирмам, нуждающимся в приобретении лекарственных средств» — это была попытка с нуля создать в стране лекарственно-химическую промышленность, основанную в том числе на маковых посевах. Правда, уже в 1915 году был принят указ «О мерах борьбы с опиумокурением», который запрещал выращивание мака на Дальнем Востоке — там, где китайские иммигранты активно осваивали арендованные площади и пытались готовить опий, уже запрещённый к тому моменту у них на родине. В итоге посевы были уничтожены, а китайцы — депортированы. Ничем, кроме шизофрении позднеимперской бюрократии, это объяснить не получается.
Затем произошла Февральская, а потом Октябрьская революция. В условиях полной анархии аптеки и армейские склады, полные запасов морфия и кокаина, часто подвергались разграблению. Уже в 1918 году советская власть поняла всю опасность такого положения — и по зарождающейся советской традиции предоставила сотрудникам ВЧК чрезвычайные полномочия, вплоть до расстрела на месте спекулянтов, торгующих наркотиками.
Конечно, это не прекратило торговлю и употребление мгновенно. Более того, в первом советском Уголовном кодексе, принятом в 1922 году, даже не было статьи за хранение наркотиков — лишь «ядовитых и сильнодействующих веществ», да и в этом случае наказание ограничивалось штрафом или исправительными работами. Но уже в 1924 году принимается постановление, запрещающее оборот конкретно кокаина, опия, морфия, эфира и «других одурманивающих веществ без надлежащего разрешения, а также за содержание притонов для сбыта или потребления этих веществ». В дальнейшем наказание только ужесточалось, и к 1930-м было криминализовано всё, что связано с кокаином, опиатами и другими наркотиками. Впрочем, страна тогда уже познакомилась с голодом, коллективизацией и репрессиями, так что советским гражданам, вероятно, было не до того.
В большинстве стран Европы подобных драконовских мер не принималось, и до какого-то момента героин, как и другие наркотики, был не на сто процентов нелегален, а существовал в «серой зоне».
В 1922 году вышла первая книга «Diary of a drug fiend» («Дневник наркомана») известного английского мистика Алистера Кроули. Она позиционировалась как автобиографическая: в предисловии автор заявляет, что события, описанные в ней, вполне реальны, он лишь «переписал её настолько, чтобы скрыть личности героев».
Роман разделён на три части: «Рай», «Ад» и «Чистилище». В первой части молодой британский аристократ, отслуживший на фронтах Первой мировой, встречает последовательницу некоего мистического культа и влюбляется в неё. Они женятся и отправляются на медовый месяц в Европу. Там они знакомятся с героином и оба впадают в зависимость. Потом их обворовывают, и они возвращаются на родину протагониста. Во второй части они сталкиваются с тем, что не могут найти стабильный источник героина: ведь в Англии в их отсутствие были приняты законы о запрете наркотиков. Они пытаются бросить (безуспешно) и в конце концов начинают практиковать оккультные ритуалы, чтобы потусторонние сущности помогли им в борьбе с их пристрастием. У неё получается связаться со своим ангелом-хранителем, у него — не очень, и в результате он предпринимает попытку суицида. Но она спасает и выхаживает его. В третьей части герои продолжают незавидную жизнь героиновых наркоманов, снова планируют самоубийство, почти разводятся — и в конце концов встречают лидера того культа, к которому принадлежала жена главного героя. При помощи силы «Истинной воли» он помогает им избавиться от зависимости.
Роман подробно и натуралистично описывает стадии героиновой зависимости, хорошо знакомые самому автору, но важнее всего, что как культурный объект книга уже фактически фиксирует факт стигматизации и криминализации наркопотребителей.
1930-е годы
героин стал нелегален везде
В 1925 году была принята Вторая Международная опиумная конвенция, уточнявшая конвенцию 1912 года. Тогда же Комитет здоровья Лиги Наций (аналог современной ООН) запретил торговлю опиатами. Всё это были рамочные международные договоры, которые не имели прямой юридической силы применительно к конкретному правонарушению, но общий вектор был понятен.
Принятие этих и других международных документов не привело к моментальному запрету героина, но закрепило этот курс везде. В 1922 году, помимо Германии, героин изготавливали на фабриках во Франции, Италии, Швейцарии, Нидерландах, Японии и Турции. К началу 1930-х практически во всех этих странах он был запрещён. Сообразно с запретами перестраивались и маршруты контрабанды: когда в стране запрещали героин, в неё устремлялся поток нелегальных поставок от тех соседей, которые ещё не приняли подобный закон.
Так или иначе, в 1930-х героин стал нелегален везде по факту, причём это касалось не только производства и продажи, но и хранения и употребления. Впрочем, тут стоит исключить сферу медицинского применения. Так, в ФРГ героин можно было купить по рецепту в аптеке аж до 1971 года. Но гайки в сфере фармацевтики и рецептурных правил были завинчены настолько, что героин уже не был широко доступен, а значит, воспринимался как что-то априори преступное. Немалый вклад в стигматизацию героина и зависимых от него во второй половине XX века внесли и американские политики.
2014 год
Доклад Глобальной комиссии по вопросам наркополитики
В 2014 году все газеты написали про доклад Глобальной комиссии по вопросам наркополитики, в которой участвовало больше десятка бывших и нынешних глав государств, а также седьмой генсек ООН Кофи Аннан. Они констатировали провал «войны с наркотиками». Как следствие, они говорили, что не надо преследовать наркопотребителей, что бессмысленно наказывать большими тюремными сроками мелких производителей — тех, кто выращивает марихуану на своём садовом участке, или маковых фермеров в Афганистане. Криминализация этой активности ведёт лишь к тому, что люди, вовлечённые в неё, становятся преступниками, начинают воспринимать себя как преступники — и в результате совершают преступления.
Скорее всего, доклад был не поворотной точкой, а констатацией более или менее принятого многими факта. Государства одно за другим отказываются от репрессивной политики в отношении наркотиков, выбирая путь декриминализации потребления, снижения вреда и заместительной терапии. Так, Португалия ещё в 2001 году, имея один из самых высоких в Европе уровней героиновой наркомании, декриминализовала вообще все наркотики. С тех пор количество смертей от передозировок, распространённость ВИЧ-инфекции и другие показатели, которые обычно ассоциируются с наркоманией, упали там в несколько раз. Голландский опыт декриминализации марихуаны всем тоже известен. В 2011 году Уругвай стал первым государством, который легализовал (то есть сделал даже не административным правонарушением, а совершенно законным делом) изготовление, продажу и употребление марихуаны. То же самое произошло в Канаде и в некоторых штатах США.
В большинстве европейских стран получить тюремный срок за хранение нескольких грамм наркотика — какого бы то ни было — практически невозможно.
Исключение — Россия. Больше четверти заключённых местных колоний — наркопотребители, которых посадили по статье 228 Уголовного кодекса.
Человечеству потребовалось несколько тысячелетий, чтобы прийти к выводу, что широкая доступность наркотиков при отсутствии информации о них не приводит ни к чему хорошему. Но точно так же ему потребовалась сотня лет, чтобы понять, что их тотальный запрет не работает.
