Наша читательница, не сообщившая нам своего имени, поэтому мы назовём её просто и скромно — Принцесса Жасмин, рассказывает нам о том, как попала в рабство к коварным турецким торговцам коврами. Как вы знаете, ваш любимый самиздат ставит своей задачей доскональное изучение мира Постапокалипсиса. И знаете, что мы заметили? Похищения и пленения — уже давно стали нормой: нашего автора Даниила Туровского брали в плен в магазине фломастеров, читательницы чуть не попали в сексуальное рабство в Вене, редактора раздела «Та самая история» Сашу Нелюба пытался похитить человек на мопеде в семейных трусах и тапочках, а штатный ню-фотограф самиздата стал заложником во время народного бунта в Чили. Читатель, пришло время и тебе рассказать нам свою абсурдную, захватывающую, страшную, таинственную ту самую историю!

Это безобразие произошло в 2007 году, когда небо было голубее, сахар — слаще, а я училась в институте и ещё не до конца осознавала, что попадать в идиотские ситуации — моё призвание.

В ту пору у меня завёлся татарский воздыхатель по имени Камиль, с которым мы вознамерились провести самое офигительное лето в нашей жизни. На офигительное денег, естественно, не хватало, поэтому мы отправились в турецкий Мармарис пить олл-инклюзивный жидковатый джин, он же ром, он же бренди, он же текила, потому что все запрошенные напитки задёрганный бармен разливал из одной и той же бутыли без опознавательных знаков.

На нас неотвратимо надвигался день рождения Камиля, поэтому он (не день, а именинник) начал ненавязчиво намекать мне, что очень хотел бы получить в подарок мусульманский молитвенный коврик, дабы использовать его по прямому назначению. Как говорится, каждый дрочит, как он хочет, поэтому я не стала бурчать по поводу плохой совместимости алкоголя с повышенной религиозностью, а послушно поплелась за Камилем на турецкий базар возле порта, где и была обнаружена здоровенная ковровая лавка с громадным чёрно-зелёным котлом перед входом, наполненным странной чрезвычайно вонючей жижей. Если бы я знала, что мне придётся познакомиться с этой гадостью поближе, то драпала бы оттуда, не разбирая дороги, но экстрасенсорными способностями меня явно обделили, поэтому мы бесстрашно зашли в это логово напольных покрытий.

В лавке были обнаружены два брата-турка повышенной загорелости и косматости, которые неплохо говорили по-английски. Выяснив, что нам угодно, турки предъявили нам ЭТО. Это было маленьким, косматым по краям, непонятного жёлто-бежево-оранжевого цвета и внушало невольное уважение своей ценой в тысячу восемьсот баксов. Камиль почему-то моментально влюбился в этот лохматый кусок переплетённых ниток и возжелал его. Денег по-прежнему не было, поэтому начался бессмысленный и беспощадный восточный торг с воздеванием рук к небу и демонстрацией намерения сию же секунду покинуть жадных хозяев и найти более гостеприимный магазин.

За «мы с тобой одной веры, брат!» нам скинули баксов триста; тот факт, что двоюродного брата хозяев тоже зовут Камилем, скостил ещё примерно столько же; узнавание мной на авторском ковре, вытканным младшим из братьев, репродукции картины Кандинского и получасовая беседа о советском изобразительном искусстве (ну, как беседа? Скорее, выразительное выкатывание глаз и одобрительное оттопыривание большого пальца на каждую называемую мной фамилию художника) феерично срезали цену вдвое; ещё баксов четыреста выторговали всяческие мелочи, типа «нам нравится Турция», «мы приглашаем вас к себе в гости» и сравнительный экспресс-анализ турецкого и татарского языков. Цена замерла на отметке в сто восемьдесят баксов, торговаться дальше было откровенно лень, поэтому настал момент истины — я полезла в кошелёк... и наскребла там ровно сто долларов. Я демонстративно переворачивала и трясла абсолютно пустой бумажник, Камиль строил рожу кота из Шрэка (благодаря наличию пары гигантских карих глаз такое выражение лица удавалось ему особенно удачно), и братья-торговцы великодушно вручили нам многострадальный коврик, велев с первой же оказией занести недостающую сумму.

Любой нормальный человек, когда ему на голову падает такая халява, тут же обзаводится роскошной амнезией и десятой дорогой начинает обходить то место, в котором он должен, но в ту пору я была юна и патологически честна, поэтому мы добрели до отеля, брести, кстати, было не меньше часа, обновили интерьер номера художественно кинутым посередине кровати ковриком, взяли немножечко денег и побрели обратно; обратно, кстати, брести было ровно столько же.

Наше вторичное появление в лавке вызвало нездоровый ажиотаж среди братьев. Как выяснилось, младший оказался как раз-таки нормальным человеком и искренне считал, что никогда больше нас не увидит, а вот старший, наоборот, почему-то не потерял веру в человечество, что и принесло ему ещё сто баксов, честно выигранных в споре с младшим. Подобное пополнение бюджета привело турка в благостное расположение духа, и он торжественно вручил нам какую-то супер-мега-ультра-ви-ай-пи карточку модного мармарисского ночного клуба, которым владел ещё один сколько-то-там-юродный брат ковроторговцев. Карточка была именная, но нам было обещано, что всё будет ок, коктейли халф-прайс, гоу-гоу гуд данс и вообще, много сомневаться вредно, надо брать и идти развлекаться, пока мы такие молодые, красивые и честные.

Как последние идиоты, мы дали себя уговорить и тем же вечером попёрлись в этот клуб. Естественно, при первом же предъявлении карты на баре работник клуба справедливо заподозрил, что Камиль нифига не Мустафа, которого, естественно, все знали в лицо, вызвал охранника, отобравшего карту и пригрозившего нам всякими карами небесными и обвинением в воровстве. Пришлось спешно ретироваться, оставив карту в заложниках у секьюрити, пока в его светлую голову не пришла мысль позвонить в полицию.

Покурив и обсудив ситуацию, мы за каким-то дьяволом не пошли в отель мирно спать, а отправились обратно в лавку. Что мы там хотели обнаружить посередине ночи, остаётся большой загадкой, но трэш продолжался, в лавке горел свет, а младший из братьев меланхолично курил кальян, сидя посередине гигантского чёрно-красного ковра, совершенно не опасаясь испортить товар.

После моих сбивчивых объяснений турок наконец-то представился Абдуллой, кому-то позвонил, торжественно пообещал, что не в меру ретивому охраннику сломают ногу (нет, я, конечно, злобная и мстительная тварь, но даже я бы удовлетворилась фингалом под охранниковским глазом), и предложил нам поужинать, выпить мало-мало и потрепаться о Кандинском поподробнее. Абдулла объяснил, что в семь утра в порт прибудет английский круизный лайнер, на котором путешествуют богатые старички, обожающие турецкие ковры, поэтому он остаётся ночевать прямо в лавке, чтобы с утра пораньше открыть заведение.

Чувствуя себя виноватыми за утерю карты, мы согласились, и Абдулла метнулся в соседний магазинчик, откуда вернулся с бутылкой водки (вы же, русские, обожаете водку!) и кучей баночек ред-булла. Через два часа я капитально окосела и стала потихоньку подпихивать Камиля в сторону выхода, но наш гостеприимный хозяин отказывался отпускать нас в ночи неведомо куда. Я выложила на стол убойный козырь, что, во-первых, я горю желанием принять душ, а, во-вторых, в лавке банально не на чем спать, на что Абдулла пьяно ухмыльнулся и открыл незаметную дверку в стене. Мама мия! — моим глазам предстал небольшой, но очень симпатичный хамам с душем и мозаичными полами. Покачиваясь, Абдулла стащил со стеллажа стопку ковров и кинул ее на пол. «Кровать!» — торжественно провозгласил он. Ещё один ковёр, поменьше, был свёрнут рулоном — «Подушка»! Тонкий шерстяной гобелен стал одеялом, а чтобы окончательно меня добить, в качестве полотенца Абдулла сунул мне в руки почти невесомый коврик в цветочек.

Ополоснувшись и отправив в душ Камиля, я забралась на импровизированное ложе, а Абдулла присел рядом и, интимно понизив голос, предложил устроить мне «настоящую арабскую ночь». Я охренела и потыкала пальцем в сторону дверки, за которой плескался Камиль. «Ну, давай мы с ним вдвоём устроим тебе настоящую арабскую ночь!» — не растерялся Абдулла.

Появление вымытого Камиля спасло меня от дальнейших посягательств на мою девичью честь, к тому же я не преминула сию же секунду нажаловаться своему кавалеру на турецкого Казанову, после чего моментально уснула, а Камиль мужественно охранял мой сон до шести утра, периодически задрёмывая на оказавшейся дико удобной кровати.

В шесть случилась побудка, и, пресекая наши попытки незаметно улизнуть в отель и там доспать, как минимум, до обеда, Абдулла всунул мне в руки шланг пылесоса, а сам с Камилем начал таскать тяжеленные и здоровенные ковры и развешивать их на специальных распялках перед входом. Потом было получасовое затишье и завтрак, принесённый из соседней кафешки, а ещё позже пришёл старший Мустафа, прибыл этот треклятый пароход, а я внезапно выяснила, что должна зазывать покупателей в лавку — отработать потерю карточки, ужин, ночлег и завтрак.

Происходило это так: помните котёл с жижей? Так вот, я должна была сидеть, зажав этот котёл между ног, помешивая какой-то палочкой вонючую бурую пакость, периодически вытаскивая оттуда склизкие и ещё более вонючие комки ниток, и патетически вопрошать у проходящих мимо:
— О, знаете ли вы, что я тут деееелаю?! — И, если прогуливающаяся публика заинтересованно останавливалась, я должна была завопить трагическим голосом: — Я умираааааааю! — А потом вкратце рассказать историю о том, как раньше нитки для ковров красили вот в таких вот чанах специально обученные люди. Красители были жутко токсичными, и от постоянного вдыхания паров эти самые люди очень быстро разрушали себе лёгкие и умирали в страшных мучениях. Напугав таким способом туристов, я должна была, пока они не очухались, затащить их внутрь лавки и передать с рук на руки братьям для дальнейшей обработки, а сама нырнуть в подсобку и быстро заварить для клиентов турецкий яблочный чай.

Народ пёр косяком. Ну а фигли — у конкурентов над такими же котлами чахли однотипные плохо выбритые турки средних лет, а тут сидит белая девица со следами похмелья на лице и воет дурниной, что она умирает. По светящимся от счастья физиономиям братьев я поняла, что они готовы приковать меня к котлу до самого конца моего отпуска, поэтому я проявила максимум актёрского мастерства и затащила в лавку симпатичную парочку пожилых британцев, которым был немедля всучен ковёр совершенно невероятных размеров и запредельной цены даже не в долларах, а в фунтах. После этого я заявила моим пленителям, что они и так подняли на мне много больше того, что я тут у них наела и напила, схватила в охапку Камиля, который всё это время дремал в подсобке, и мы успешно сбежали.

Хотя меня до сих пор терзают смутные сомнения, что решающую роль в нашем побеге сыграл все-таки уходящий пароход, увезший львиную долу платёжеспособных клиентов, а не мой ультиматум.