Фотограф, журналист и искательница приключений Виктория Соколова написала нам невероятную историю о том, как она застряла посреди тундры с местными охотниками, вытаскивала машину из болота, охотилась на лосей, чуть не сошла с ума, но в итоге прониклась бытом в экстремальных условиях.
Однажды, когда я прилетела на Чукотку в поисках фотоисторий, мой друг из Анадыря рассказал мне, как в селе Марково браконьеры ловят медведей при помощи абсолютно садистских капканов: кусок трубы с двух сторон пробивают гвоздями под наклоном, а в центр ловушки кладут для приманки какое-нибудь лакомство. Медведь, найдя в лесу такую трубу, пытается дотянуться до еды лапой, и в неё вонзаются гвозди. Тогда он засовывает в капкан вторую лапу, и она тоже застревает. Так животное оказывается обезоруженным — к нему можно подойти и выстрелить в упор, а потом отрезать от мёртвого медведя лапы и продать китайцам, чтобы те сварили из этих лап очередное средство для крепкого стояка.
Услышав о таком варварстве, я очень впечатлилась и решила поскорее отправиться в Марково, чтобы снять там жёсткую кровавую историю о том, как местные охотники добывают лосей и медведей. В идеале я надеялась найти браконьеров и заснять, как они зверски расправляются с животными, нарушая при этом кучу законов.
Единственным человеком в Марково, с которым я установила контакт ещё до прибытия, был некий Николай — знакомый моего знакомого, который по «свойской» цене предложил мне снять у него комнату с оплатой в тысячу рублей за ночь (средняя цена съёмного жилья в селе — полторы-две тысячи за ночь). Я согласилась, тем более что Николая мне порекомендовали как первоклассного охотника — с ним можно было обсудить мою будущую фотоисторию и попросить совета.
Услышав, зачем я приехала, Николай очень доступно объяснил мне, что у меня ничего не выйдет и лучше возвращаться восвояси: на дворе октябрь, и охота на лосей пока закрыта — у них сейчас заканчивается гон, то есть спаривание. Чтобы охотиться на медведей, нужна лицензия, а она есть далеко не у всех. Конечно, многие ходят на медведя без документов, но меня эти люди с собой, скорее всего, не возьмут, даже если я пообещаю, что их лица не попадут в кадр. Никто просто не решится мне довериться. Кроме того, реки уже начинают замерзать, так что плыть к месту охоты не получится, а ехать по льду на машине или снегоходе ещё рано.
Но я не собиралась сдаваться и на следующий день стала ходить по всяким администрациям и расспрашивать местных жителей, надеясь всё-таки найти себе проводника. Безуспешно. Вечером, вернувшись в свою комнату, я стала обзванивать всех своих знакомых из разных чукотских городов и сёл и спрашивать, нет ли у них какого-нибудь своего человека в Марково. И вот правило пяти рукопожатий сработало, хотя мне не понадобилось даже пяти — хватило четырёх. Через полчаса мне позвонил Гена — чуванский потомственный охотник. Мы встретились, обсудили детали и решили на следующий день ехать вместе с ним, двумя его братьями и сибирской лайкой по кличке Чингиз в их семейную охотничью избу. Это был старый дом глубоко в тундре, в девяноста километрах от Марково, и провести мы там собирались три дня. Почему-то меня в этой ситуации ничего не смущало.
Дорог как таковых в этих местах нет, только иногда более-менее видна колея, так что ехали мы очень медленно. Когда переезжали не до конца замёрзшую реку, лёд под нами начал скрипеть, а от колёс пошли трещины. К счастью, мы успели добраться до суши раньше, чем ледяная корка на реке окончательно сломалась. Потом, спустя семь часов ужаса на колёсах, мы застряли в болоте. Гена и его братья четыре часа пытались вытащить внедорожник на твёрдую землю, но все попытки оказались тщетными. Командовал всем Гена, а братья молча его слушались — они, кажется, вообще не привыкли выражать своё мнение вслух. Я ничем не могла им помочь и только наблюдала со стороны, постепенно замерзая.
Когда вокруг уже давно стемнело, а надежда вылезти из болота окончательно растаяла, мы поняли, что у нас нет ни воды, ни чая. Только конфеты, которыми мы питались весь день и которые нам ужасно надоели. Гена заявил, что он устал и что нам надо идти дальше пешком — в избе есть еда и спальники, а идти до неё осталось всего тридцать пять километров, так что «к утру доберёмся». Конечно, во время своих путешествий по Чукотке я привыкла доверять проводникам, ведь сама я не знаю местных законов выживания. Но от идеи идти ночью по тундре тридцать пять километров веяло идиотизмом. Я спросила своих спутников, насколько это вообще разумно, пытаясь как-то подвести их к мысли, что лучше отправиться в путь на рассвете. Но Гена и его братья ответили мне, что у них есть оружие, да и вообще они родились с ружьями в руках, а местность знают, как свои пять пальцев, так что это медведи должны нас бояться, а не наоборот. Что касается расстояния, то тридцать пять километров — это ерунда.
Ещё через три километра мы с братьями Гены, как убитые, повалились на землю и начали есть снег — пить хотелось нестерпимо. Сам же Гена продолжал настаивать на том, что надо пройти ещё тридцать два километра. После долгих дебатов мы всё-таки решили вернуться к машине и ждать рассвета. Но перед тем как уснуть, нам пришлось ещё взять лом и продолбить прорубь в болоте, чтобы попить хоть какой-то воды — нас всё ещё мучила жажда, и эта болотная вода в тот момент показалась самой вкусной на свете. А дальше мы до утра проспали в машине, которая застряла под наклоном примерно в сорок градусов.
Проснувшись, мы решили вытаскивать машину. Для этого нам нужно было дерево. Чтобы достать автомобиль из болота, два больших бревна вбивают как можно глубже в промёрзшую землю и привязывают к ним тросы. Вторые концы этих тросов прикрепляют к задним колёсам машины, а потом включают задний ход — таким образом, тросы наматываются на колёса, и внедорожник удаётся вытащить из болота. Проблема в том, что в тундре деревья почти не растут, так что нам пришлось пройти ещё пару километров, чтобы найти хотя бы одно.
Выбравшись наконец из болота, мы снова поехали в сторону семейной избы Гены и его братьев. Пять раз мы застревали в небольших речках и новых болотах, нам то и дело приходилось распиливать лёд вокруг машины и снова вбивать брёвна в землю. Когда начало темнеть, мы капитально застряли на очередной огромной кочкé. Три часа пытались выбраться, но только окончательно увязли. Всё это уже напоминало день сурка. Но я была уверена, что на этот раз никому уже не придёт в голову идти к избе посреди ночи. Я собралась разводить костёр и идти за речной водой, но тут заметила, что парни пакуют вещи в дорогу.
— Куда вы собираетесь?
— Пойдём до избы, всего девять километров осталось, — ответил мне Гена.
— Тебя вчерашний опыт ничему не научил?! Ты всё утро говорил: «Слава богу, мы вернулись в машину»!
— Я не хочу опять ночевать в машине, я устал.
— Это необоснованный риск, это страшно и глупо, я останусь в машине.
— Ты не можешь одна остаться в машине.
— Да, не могу.
Спор продолжался, я методично и спокойно приводила доводы за то, чтобы дождаться рассвета в автомобиле, но Гене всё было как об стенку горох. Минут через двадцать я поняла, что скоро взорвусь. Вообще-то я привыкла быть вежливой со своими героями, это часть журналистской работы. Но тут человек хотел просто так, безо всякой на то необходимости, рискнуть моей жизнью, а это приводило в ярость. Я уже готова была использовать ружьё как аргумент, когда в разговор вмешались молчаливые братья: «Ген, может, правда дождёмся утра?». Мнение большинства взяло верх. Утром мы чувствовали себя омерзительно. Шёл третий день в тундре, мы собрали вещи и пошли до избы пешком девять километров — чтобы их преодолеть, нам потребовалось шесть часов. После всех этих приключений избушка в тайге показалась мне пятизвёздочным отелем. Машина так и осталась посреди тундры, и совершенно непонятно было, как нам теперь выбираться. Оставалось надеяться, что родственники моих провожатых спохватятся, что парней долго нет, и приедут нас спасать.
Чуванцы — отличные охотники. Посмотрев на след лося, которого они всегда называют сохатым, они могут определить его пол, вес и планы на ближайшее будущее. Мы с Геной и его братьями начали осматривать окрестности в поисках следов. Выяснилось, что лось неподалёку есть и это самка с детёнышем. Скорее всего, она уже поняла, что мы тут, и собирается вместе с лосёнком перейти через реку на остров — там её будет уже не настичь. Мне совершенно не нравилась идея убивать самку лося и её детёныша, но мои спутники решили, что должны её выследить во что бы то ни стало, и переубеждать их было бесполезно: их не останавливал даже закон. Дело в том, что как коренные жители чуванцы могут охотиться без лицензии, но лишь в охотничьи сезоны. Кроме того, убивать потомство животных запрещено. Три дня мы бродили по тайге, но, несмотря на охотничий талант моих спутников, ничего не получалось. Лоси — животные умные и очень тихие. Самец с гигантскими рогами может передвигаться по лесу абсолютно бесшумно и не задеть ни одной веточки. А может просто залечь в дергомотнике (высоких густых кустах — примечание редактора), и его не увидишь и не услышишь. Разве что случайно наткнёшься прямо на убежище.
На четвёртый день безрезультатных поисков Гена пришёл в такую ярость, что объявил, будто бы собирается зарезать и сожрать лосёнка сырым прямо на месте, когда наконец его поймает. Он явно перестал мыслить благоразумно. Мои силы тоже были на исходе — я уже сомневалась в том, что хочу делать материал про охоту. Мне хотелось, чтобы лосиха с детёнышем благополучно перебрались через реку, и ради этого я готова была остаться без фотографий. На пятый день выяснилось, что около четырёх утра животные всё-таки ушли на остров. Парни были в бешенстве, а я облегчённо вздохнула.
У чуванцев есть куча удивительных примет. Например, когда я в первый раз зашла в избу и хотела завалиться на нары, мне сказали: «Стоять. А с хозяином поздороваться?». Я подумала, что это шутка, но потом по лицам ребят поняла всю серьёзность этого замечания. Пришлось говорить: «Привет, хозяин». Однажды вечером я собралась вымыть посуду, а вода у нас закончилась. Я решила, что выйду на улицу и помою тарелки снегом. Все трое спутников выскочили за мной: «Что ты делаешь?! Пурга начнётся, нас отсюда не вытащат!». А однажды ребята почему-то решили, что нужно, чтобы пошёл снег, и пошли «делать» снегопад: вынесли на улицу медвежью шкуру и долго ею трясли. Самое интересное, что на следующий день действительно повалил снег.
В какой-то момент я вдруг осознала, что нахожусь в тайге с тремя малознакомыми мужиками, а если что-то случится, меня никто никогда не услышит и не найдёт. А ведь я знаю кучу историй о том, как люди пропадали в тундре или тайге. Кроме того, как выяснилось, один из моих чуванцев уже сидел в тюрьме за какую-то драку, а теперь разыскивался за угон. Некоторое время мне было очень страшно. Но постепенно я привыкла к ребятам — несмотря на разбойничьи вид и манеры, они оказались очень мягкими по характеру людьми и относились ко мне как к младшей сестре. Даже построили мне душ через неделю пребывания в избушке. Выяснилось, что за всю историю существования этого дома я — вторая женщина, которая в нём оказалась. Первой была их мама.
Я по жизни очень быстро ассимилируюсь, так что однажды я вдруг обнаружила, что сижу в какой-то странной позе, курю «Беломор», матерюсь как сапожник и увлечённо играю в карты. Это напугало меня даже сильнее, чем перспектива на месяц застрять в тайге. Ещё меня очень тревожило то, что перед отъездом я сказала родным, будто вернусь уже через три-четыре дня. Никакой связи с внешним миром у нас не было, так что теперь я не могла даже сообщить маме, что я жива. Я физически ощущала, как седеют волосы у неё на голове.
Где-то в нескольких километрах от нашего дома бродил медведь, но в ловушки он не попадался, а идти на него охотиться ни у кого уже не было сил. Время как будто бы исчезло — я перестала считать дни, и мне казалось, что мы торчим в тайге уже по меньшей мере месяца два.
На самом деле прошло всего девять дней. На десятое утро меньше всего на свете мне хотелось вылезать из спальника. Одна камера у меня была сломана, широкоугольный объектив тоже приказал долго жить. Фотоисторию я так и не сделала, что будет дальше — непонятно. И вдруг один из моих спутников вбежал с улицы и заорал: «Гена, быстро, бежим к дороге! Я слышу вездеход!». Они умчались, а я, одевшись, не спеша вышла на улицу. В направлении нашей избы двигалось что-то, больше всего похожее на танк. Когда машина остановилась, из неё вылез очень большой и очень злой человек и начал орать благим матом на всех одновременно. Это был дядя Вова. Он продолжал неистово материться, иногда хватаясь за топор, и сначала мне стало немного страшно. Но его речевые конструкции так меня поразили, что в итоге я согнулась пополам от смеха. Накричавшись, дядя Вова вручил нам шоколад и человеческие сигареты.
Дальше были десять часов обратной дороги — сначала на вездеходе, потом на машине, которую мы всё-таки вытащили из кочки́. Вездеход дяди Вовы по пути ещё несколько раз вытягивал нас из болот и речек. А потом — в Марково — я снова обрела душ, сотовую связь и чистую постель, и это место показалось мне милее всего на свете. Правда, я пожалела об этих своих мыслях, когда опоздала на самолёт и застряла там ещё на неделю. Но за это время мои охотники стали мне совсем как братья:
