Как нефть учит нас жить

Из первой статьи этого цикла вы уже узнали, насколько глубоко энергоносители проникли в нашу повседневную жизнь. Но для полной картины нам ещё необходимо представить, насколько энергоносители влияют на то, как устроено наше общество, и на наши привычки.

Люди настолько зависимы от централизованного тепло-, энерго- и топливного снабжения, а также от необходимости что-то производить, что жизнь человека индустриального общества, включая здравоохранение, образование, пенсионную систему, то, как устроены наши города, и так далее, во многом определена ископаемыми энергоносителями. Посмотрите, как устроены «общественные убеждения» о «правильной жизни» в таком социуме.

Думаю, многие из нас провели не один год, освобождаясь от системы ритуалов — хорошо учиться, поступить в перспективный университет, устроиться на неинтересную, но денежную работу, завести семью, потому что «так принято». И, наверное, многим стоило большого труда преодолеть натиск родителей, настаивавших на какой-то конкретной конфигурации такого жизненного пути (что-то вроде быть сварщиком/военным/бизнесменом, в двадцать пять-тридцать лет завести детей, выпивать на даче, ездить в отпуск на море). Родителей можно понять — они появились на свет и долгое время жили в индустриальной фазе, где всё это было само собой разумеющимся — вся социальная система, включая образование, здравоохранение и пенсионную систему, была настроена так, чтобы люди всё продуктивнее работали на производствах. Нужны были хорошие стандартизированные работники, с хорошим стандартизированным знанием своего дела. И так прожило не одно поколение: индустриальную фазу в Западной Европе и США (в зависимости от страны) обычно отсчитывают от XIX века с изобретения и внедрения паровой машины до примерно начала 1980-х годов. Оцените масштаб того, насколько производство и соответствующая ему структура общества до сих пор влияют на нашу идентичность и мышление. Причём совершенно независимо от того, капиталистическое или социалистическое общество мы имеем в виду. Привычки и проблемы человека и того и другого общества почти одинаковы — они индустриальны.

Сегодня поколению, родившемуся уже в постиндустриальную эпоху, всё это ужасно скучно, а те, кто пострадали от принуждения такой жизнью жить, ненавидят её лютой ненавистью. Но представьте, какой это был прогресс в начале XIX века (в нашей стране — в первой половине века XX) — переход от традиционного общества, в котором господствовали церковная мораль и феодальные порядки, к такому обществу, где ты, даже будучи крестьянином, мог свободно перемещаться по стране, менять свой социальный статус и богатеть благодаря своему труду. Это было сродни прорыву плотины — столько возможностей открылось теперь перед теми, кто раньше должны были работать из-под палки и надеяться на снисхождение от аристократии. Переход к новому индустриальному обществу происходил через революции во всех без исключения странах, где это традиционное общество существовало. Такие же революции происходят и сегодня, но уже скорее в наших головах и привычках, чем на улицах и на баррикадах.

Почему обеспеченной жизнью в индустриальном обществе мы во многом обязаны углеводородам, уже упоминалось в статье «Как водоросли палеозоя стали основой нашего благосостояния». Сегодня карта добычи, обработки, транспортировки и использования углеводородов — это ещё и карта интенсивности жизни почти любой страны. Как же происходит добыча нефти и газа и какие побочные эффекты с ними связаны?

Нефть и газ обычно залегают и добываются вместе. Поэтому процессы добычи и транспортировки у них похожи.

Для начала необходимо обнаружить энергоносители. Этап обнаружения называется геологоразведкой и проходит, в свою очередь, в несколько этапов. Сначала со спутника исследуется поверхность земли на предмет перспективных геологических районов с нефтью и газом. Затем происходит наземная геологоразведка в обнаруженных районах с помощью специальных грузовиков на земле и кораблей на воде. Эти грузовики и корабли оснащены оборудованием для передачи и приёма специальных сейсмических сигналов. Если результат сканирования выглядит многообещающим, бурят исследовательскую скважину, через которую берут пробы грунта. По полученным пробам строится геологическая модель на основе данных с похожих разведанных участков. Если результат моделирования столь же многообещающ и геологу удаётся уговорить нефтегазовую компанию «попробовать», они бурят первую пробную скважину. И это момент истины: есть ли там ресурсы, или их там нет — точно можно сказать только после пробного бурения. А это означает, что тут можно и не угадать, несмотря на весь проведённый научный анализ и затраченные средства.

Затем нефть и газ начинают добывать: для этого сверлят сначала одну, потом ещё несколько скважин с помощью специальных буров-насосов, попутно цементируя стены самой скважины. Это нужно, чтобы избежать попадания нефти и газа в грунтовые воды и другие породы, неспособные их удержать. Просверлив скважину, в ней делают микровзрывы специальных кассет, чтобы разбить породу и высвободить путь для нефти и газа. После этого из-за разницы давлений углеводороды начинают поступать по пробуренному пути «наверх». Для газа этого достаточно, для нефти, спустя некоторое время, организуют дополнительное давление в породе с помощью вспомогательных технологий и установок — в породу закачивают газ и/или воду. Для газа этого не требуется, ведь он легче воздуха, а нефть тяжелее, и поэтому её нужно «качать».

На этом этапе многое может пойти «не так» — при самом бурении нефть может ударить фонтаном, заливая всё вокруг, если не соблюсти определённые технологические требования, газ может бесконтрольно вырваться из скважины и стать причиной взрыва на буровой установке. Из-за ошибок цементирования углеводороды могут попасть-таки в грунтовые воды, почва может начать оседать под ногами (это особенно актуально на поздних этапах добычи). Кроме того в почву и грунтовые воды могут попасть токсичные вещества, используемые для гидроразрыва пласта (актуально при добыче сланцевых нефти и газа). К этому списку можно добавить возможные аварии с техникой, которые несут потенциальную опасность для рабочих буровой. Правда, крупные техногенные катастрофы при бурении — редкость в наши дни.

Добыча продолжается с помощью автоматизированных установок. На земле — станок-качалка для нефти и специальная арматура для газа, на воде — специальная платформа. Для этого этапа характерны все те же риски по утечкам, фонтанам и взрывам. Добытые нефть и газ нужно транспортировать, а газ предварительно ещё и очистить от примесей. Делается это, в основном, с помощью трубопроводов и судов-танкеров. Риски на этом этапе касаются чаще всего разливов и утечек, о примерах которых мы писали в статье про крупнейшие разливы нефти.

Добытую нефть необходимо переработать в нефтепродукты, которые будут пригодны для потребления на транспорте, в химической промышленности, на строительстве дорог, в тепловой и электроэнергетике, при производстве пластика. Делается это на крупных нефтеперерабатывающих заводах (НПЗ), на которых нефть сначала с помощью нагревания переводится в газообразное состояние, после чего охлаждается при разных температурах в дистилляционных колоннах. Так она распадается на различные нефтепродукты, которые затем можно собрать и транспортировать. В переработке есть много интересных технологических процессов, но перечислять их тут было бы избыточным. Если посмотреть на НПЗ с высоты птичьего полёта, он предстанет перед нами как маленький город — так, некоторые НПЗ и в самом деле стали градообразующими предприятиями.

Ну и затем углеводороды необходимо доставить конечным потребителям: электро- и теплостанциям, автолюбителям, строителям, химическим предприятиям и всем остальным. Для этого также используются трубопроводы, нефтеналивные терминалы и суда, распределительные станции, грузовые цистерны на автомобилях и поездах.

Внимательный читатель уже наверняка заметил, что весь процесс от разведки до доставки продукта конечному потребителю, во-первых, растягивается на месяцы, а иногда на годы, а во-вторых — очень ресурсоёмок. Требуются колоссальные инвестиции и трудозатраты при геологоразведке, бурении (с возможностью ошибиться), налаживании добычи, строительстве инфраструктуры для транспортировки (трубопроводов, специальных терминалов в портах, специальных кораблей), строительстве перерабатывающих мощностей (НПЗ), строительстве распределяющей инфраструктуры и точек продажи конечного продукта. К тому же необходимо регулярно поддерживать существующую инфраструктуру в надлежащем техническом состоянии.

Например, для строительства только двух ниток магистрального газопровода «Северный Поток — 1» из России в Германию потребовалось около 9 000 000 000 евро. Строительство НПЗ довольно малой мощности — один миллион тонн в год (крупнейший НПЗ в России имеет мощность около двадцати одного миллиона тонн в год) — стоит, по оценкам экспертов, около 1 800 000 000 рублей. Инвестиции в геологоразведку по всей России, согласно Минприроды, ожидаются на уровне 300 000 000 000 рублей в 2016 году. Инвестиции в разработку месторождения «Приразломное» на шельфе Печорского моря составили к концу 2015 года 126 000 000 000 рублей. Стоимость строительства проекта «Ямал-СПГ», включая регазификационный терминал и всю необходимую инфраструктуру, оценивается экспертами в 26 900 000 000 долларов США. Реализация проекта «Сила Сибири» со строительством газопровода, который поможет связать Россию и Китай, а также с обустройством восточносибирских месторождений оценивается в 55 000 000 000 — 70 000 000 000 долларов США. Инвестиции, необходимые Газпрому для поддержания существующей инфраструктуры в надлежащем порядке, оцениваются экспертами в 9 000 000 000 — 10 000 000 000 долларов США ежегодно (на период 2012 — 2030 годов).

Мы зависим от нефти и газа не только в смысле неизбежности их использования, но и в смысле неизбежности покупки их у конкретных производителей, владеющих инфраструктурой. Производство углеводородов нужно масштабно авансировать — у нефтегазовых компаний довольно длинные инвестиционные циклы: так, например, по приблизительным подсчётам, срок окупаемости проекта «Ямал-СПГ» может составить от двадцати до шестидесяти лет в зависимости от цен на газ в Азии. В случае того же «Ямал-СПГ» реализация проекта началась в 2005 году, а на полную проектную мощность он должен выйти только в 2019 году, запасов же газа и конденсата на нём хватит лет на семьдесят.

Финансируют эти затраты, по факту, потребители, так как стоимость тех кредитов и займов, которые компании берут, включается в стоимость нефти, газа и продуктов из них, причём независимо от того, была ли геологоразведка удачной или нет. Если конкретное месторождение не оправдало ожиданий компании, она постарается вернуть свои затраты, увеличив цену для потребителей.

Кроме того, компания не сможет добывать нефть и газ, если будет банкротом. Поэтому потребители вынуждены платить такую цену за эти продукты, которая бы позволяла компаниям оставаться на плаву, в отличие от многих других секторов экономики, где такой зависимости от продукта нет. Если представить себе гипотетическую угрозу резкого банкротства нескольких крупных международных нефтегазовых компаний одновременно, как это было в случае с мировыми финансовыми институтами в 2008 году, государства будут вынуждены поддержать нефтегазовую отрасль, чтобы сохранить свой уровень жизни. Государство же имеет деньги, в основном, благодаря сбору налогов с населения и других юридических лиц.

Это означает повторяющийся круг взаимозависимости людей и ископаемых энергоносителей, с определяющей силой на стороне энергоносителей и добывающих их компаний. Когда в середине 1970-х годов такая ситуация была осознана западными странами, они разработали государственные стратегии по обеспечению энергетической безопасности (бесперебойного энергоснабжения страны по приемлемым ценам). Затем подобные стратегии появились почти по всему миру.

Если к этому добавить загрязнение окружающей среды как неотъемлемый элемент индустриального общества, то загрязнение, которое угрожает сегодня без преувеличения всей современной цивилизации, мы получим довольно полную картину того, перед какими вызовами оказалось человечество. Эти вызовы пришли прямо из оснований индустриального общества: углеводородной энергетики. Наложив такое видение на карту проблем мировой энергетики, мы увидим, что нефть и газ дают нам недвусмысленный сигнал: пора осознать и что-то менять.

Если в индустриальном обществе на повестке дня стояло благосостояние, а для его достижения мы вынуждены были мириться с экологическими проблемами, то сегодня в странах Запада благосостояние почти перестало быть проблемой. Скорее появились проблемы, с ним связанные, — скажем, пробки на дорогах в час-пик или оставшиеся после кризиса 2008 года пустыми свежепостроенные дома в США. Больше нет необходимости «бежать от голода», голод ушёл, на его место пришла сытость, иногда даже переедание.

Кроме того, если в индустриальном обществе экологические и экономические проблемы носили локальный характер, он стал глобальным. Значит, должны измениться и социальные системы, причём так, чтобы быть способными на эти вызовы отвечать. Дело в том, что нынешние общественные институты не способны защитить от экологических (и других глобальных) рисков, их максимум — это штрафы и ограничения от государств, а также страховка от страховых компаний.

Важно понимать, что главная цель существования любой компании — приносить прибыль. Это зашито в уставы и всю корпоративную культуру — увеличивать доход и сокращать расходы. Забота об экологии — это расходы, которые будут с радостью сокращены при любом удобном случае, причём зачастую вполне законным путём. Никакие штрафы постфактум или выплаты по страховкам не помогут в случае с экологическими катастрофами, как, например, в Нигерии — там нанесён непоправимый ущерб.

Здесь нужно нечто иное: теперь не производство должно определять, какое у нас общество, а то, какое общество мы хотим, должно определить, какое у нас будет производство. Не то, как принято добывать нефть, должно определять, как мы живём, а то, как мы хотим жить, должно определить, как мы организуем наше энергоснабжение.

Очень интересно увидеть, каким будет это новое общество; я думаю, что мы станем этому свидетелями в течение ближайших десятилетия-двух.