Как добывают золото? Как именно нужно взрывать землю, чтобы в темноте проложить путь к драгоценной руде? Как просеивать песок, чтобы найти самородок? Как рождаются, умирают и гниют посёлки золотодобытчиков? Сколько нужно брёвен и досок, чтобы собрать себе подпорку в душной шахте и не свалиться в бездну? На эти и другие вопросы отвечает журналистка Дарья Лаптева, уроженка Магадана, — здесь, на Колыме, золото добывают уже больше века, и последние годы объёмы добычи золота растут.

И хотя в Магадане есть перекрёсток, на котором стоит сразу пять ювелирных, магазины драгоценностей есть во всех посёлках и почти у каждого есть украшения с цельным самородком, местные весьма отдалённо представляют, как рядом с ними уже больше ста лет добывают золото. Магадан — полузабытый и полусонный город на Дальнем Востоке. Казалось бы, классическая и всем понятная система: есть свой строгий высокий губернатор и маленький шарообразный мэр, однако всем понятно, что настоящая власть не у них, а у тех, кто занимается главными титанами, на которых держится местная жизнь, — рыбой и золотом. Но рыбой никого не удивишь, а про золото никто и не задумывается. Вопреки стереотипам, местные не знают, как устроена золотодобыча, не заглядывали в вымерший посёлок добытчиков Карамкен, до которого идёт далёкая и непроходимая дорога, не бывали внутри сопок — зачем? 

Магадан, как ни странно, не имеет отношения к золоту: город был основан как «культбаза». Русские и «культурные» пришли к коренным и «безграмотным», чтобы просвещать и властвовать. Золото нашлось «само по себе», где-то там, за перевалами и серпантинами, а местным эвенкам и корякам дела до него не было. Если посмотреть на карту Колымы, вы увидите маленький город на берегу моря — это Магадан, от него идёт всего одна трасса — прямая дорога в две тысячи километров до самого Якутска. И именно там, в глубине региона, слева и справа от бесконечной грунтовой насыпи, добывают золото, и местных это не особенно интересует.

Но несколько лет назад на берег Охотского моря привезли гору золоторудного песка, и горожане, вооружённые лотками, которыми когда-то орудовали студенты-геологи под голубичное вино, стали промывать песок в рамках конкурса «Старательский фарт». Когда-то давно этот драгоценный песок намывали бородатые геологи, укутавшись в свитера и антимоскитные сетки. Теперь за ним охотятся их потомки, уже не в свитерах, а в защитных касках, в руках у них не деревянное сито, а руль бульдозера. Этот наследственный труд тянется уже около ста лет, но, поверьте, местных запасов хватит ещё на несколько поколений старателей. «Старательский фарт» теперь проводят каждый год: нужно намыть столько золота, сколько сможешь. После скоростной промывки, под крики чаек и гул зрителей, участники продувают намытый песок, высматривая блестящие частицы. Главный приз — миллион рублей — получит тот, кто найдёт самый крупный кусок, но ему вряд ли удастся намыть больше двух граммов. И собственноручно намытую драгоценность забрать себе никто не может: после короткого свидания золотые песчинки в конце концов всё равно заберут из рук, дополнительно проверив тебя с металлоискателем. Об этой золотой встрече на берегу золотого города у жителя Магадана останется только воспоминание.

Темнота. Грохот. Промёрзшая земля слева и справа. Под ногами пустота. Над головою стометровая лестница вверх, но выхода не видно. «Мне двадцать, и мне очень хочется плакать», — так свой первый день в шахте вспоминает сорокалетний потомственный проходчик Анатолий. Он впервые увидел, как добывают золото, когда был маленьким. Раньше вахты длились и месяц, и два, и старатели брали с собой в экспедиции подросших детей, и его проходчик-отец привёз сына. Чтобы Анатолий не потерял себя после армии, отец взял его к себе в смену, подделав документы об образовании, и отправил сына без подготовки на «восходящие».

В Магадане золото добывают преимущественно из сопок — это такие старые ссутулившиеся горы, которые выглядят как огромный куличик из песка с травой. Никаких обрывов, никаких пиков. Просто гора земли. Её взрывают сбоку, а дальше роют несколько тоннелей вглубь и множество тоннелей вверх, чтобы наконец добраться до кварца, в котором обязательно есть золото. Такие вертикальные проходы называются «восходящие», их длина варьируется от 50 до 100 метров, каждый сантиметр человек роет и взрывает вручную. По технике безопасности, у рабочих есть несколько канатов страховки и защитные этажи досок, но в реальности эти правила слишком замедляют процесс. Чтобы пройти сто метров вверх, проходчик берёт всего два бревна, которые встают в распор тоннеля, и одну доску, которую он кладёт поверх. Этот узкий кусок дерева держит на себе вес золотоискателя, 50-килограммовый перфоратор, кучу инструментов и взрывчатку. Так, в полной темноте, этаж за этажом, под редкие вспышки детонирующих веществ, прокладывается путь к руде.

Этот труд требует больших сил, поэтому люди в возрасте здесь встречаются редко, в основном на «восходящие» кидают молодых бойцов. Так двадцатилетний Анатолий оказался на бесконечной лестнице вверх, под звуки взрывов и отбойных молотков, с риском упасть или просто быть раздавленным отвалившимся куском скалы. «Я ничего не закапывал, ничего раскапывать не собираюсь», — кричал Анатолий. 

Проходчики не знают, где будет золото, как и не знают, будет ли оно вообще. Их задача — рыть вперёд и вверх, вверх и вперёд, изо дня в день. Эти золотые кроты две недели живут обычной жизнью, две недели роют породу на ощупь. После таких работ в сопках остаются кубические километры пустот. Представьте себе, вы закуриваете сигарету, прогуливаясь в блёклом свете налобного фонарика. Шаг, ещё один — и вдруг ваша нога не чувствует почвы, резким движением вы откидываетесь назад и осознаёте, что стоите на краю обрыва: перед вами воронка размером в десятиэтажный дом. Десятиэтажная пустота, толща пыли и крохотный человек, с ещё более крохотным фонариком. Из-за таких пустот обворованные сопки «складываются» внутрь как карточный домик. Но это происходит спустя годы, когда все работы давно закончились, а последний проходчик уже вышел в дверь сбоку старой горы.

Сегодня Анатолию сорок, и он так и не смог найти достойную замену своей золотой работе: слишком привык к двухнедельным каникулам после каждой вахты. Он любит рыбалку и красоту магаданской природы, поэтому, выходя на поверхность, отправляется в путешествия с семьёй и знакомит сыновей с регионом. Руками он уже не работает: силы есть, но пришло время молодых ребят, которые, как и он когда-то, только взялись за перфораторы и взрывчатку. Теперь он бульдозерист. Его рост почти два метра, но и этого не хватит, чтобы достать до верхушки шины его нового рабочего «автомобиля». Золоторудный бульдозер похож на корабль, только плывёт он не по воде, а по золотой пыли в тёмных туннелях колымских сопок. Местных запасов золота хватит ещё на несколько поколений старателей и после Анатолия и его потомков.

Из старой оконной рамы видны горы. Они достаточно крутые, а их вершины, словно корона, украшают мегалиты. Мегалиты — это каменные глыбы, стоящие друг на друге, будто кто-то специально их так оставил. Если не приглядываться, они напоминают гаргулий из Нотр-Дама, но это лишь столбы выветренных пород. Когда-то этот вид представал перед заспанным взглядом жителей этого дома, но теперь здесь никого нет. Карамкен — первый посёлок-призрак, который находится всего в 97 километрах от Магадана. Ещё двадцать лет назад он приносил около четырёх тонн золота в год, теперь это пустынные улицы, с разрушенными домами и выбитыми стёклами.

Сейчас разработкой колымских приисков в основном занимаются приезжие вахтовики — люди, которые приезжают в регион со всей страны и ближнего зарубежья. Говорят, что их зарплаты больше ста тысяч, а потому это настоящий клад, например, для граждан стран Средней Азии, где в такие деньги даже не верят. Но так было не всегда.

Разработка одного рудника может занимать и десять, и двадцать пять лет. Чтобы обеспечивать артели, в СССР создавали целые посёлки, в которых дома буквально стояли на жёлтом металле. Людей сюда привозили со всей страны только для того, чтобы поддерживать жизнь приисков. Это напоминает серый игрушечный городок из полусотни домов, одной улицы и толстой трубы отопления, от которой всегда идёт пар потерянного тепла. Здесь нет большого разнообразия профессий: ты либо работаешь с золотом, либо кормишь людей, которые его добывают.

В посёлке Карамкен родился и вырос Анатолий. Карамкенский ГОК в своё время славился выносливыми работниками и стабильной подачей золота, здесь начинал свою карьеру отец Анатолия. Но каждое месторождение в один день отдаёт свой последний грамм драгоценного металла — и эти посёлки становятся ненужными. И теперь жутковатая тишина этого места заставляет сердце биться чуть чаще.

Входы в дома наглухо забиты, но некоторые строения остались без внимания. Всё выглядит так, словно здесь взорвался атомный реактор и люди не успели уйти: в руинах домов лежат личные вещи, мебель, обои, которые кто-то так и не наклеил. На верхнем этаже одного из таких домов лежит учебник Коли и Маши, на первой странице их имена и адрес, на второй — вклеенные фотографии. Посёлок закрыт уже больше двадцати лет, но чернила ещё не выцвели, а на форзаце учебника не поблёкла красная карта СССР. Здесь лисы закапывают свою добычу в горках строительного мусора, а если подняться чуть дальше по руслу реки, можно дойти до хвостохранилища. Сюда сливали ядовитые отходы, оставшиеся после промывки золота. По сути, это огромный бассейн, в котором лежат тонны песка с примесью химикатов и мелкой золотой пыли. Говорят, если заново промыть эту смесь, можно получить около пяти тонн золота, но это слишком затратно.

В 2009 году дамбу размыло, и тягучая смесь токсичной «глины» огромной рекой смыла посёлок, где на тот момент ещё оставались люди, которые не хотели покидать насиженные места. После аварии посёлок окончательно законсервировали. Спустя одиннадцать лет разрушенные дома провожают уезжающих из Магадана людей, а река до сих пор переливает странным зеленовато-бирюзовым оттенком. Если кто-то решит снова сделать сериал про Чернобыль, это место станет атмосферной декорацией.

Так заканчивают свою жизнь «города» на отработанных артелях. Вместе с золотом уходит и человек. Но это лучший расклад. В Магаданской области есть множество посёлков, которые стоят на золотых отработках, живут в убыток, а люди, не имея работы, спиваются или уезжают. Многие из них умеют мыть золото, даже знают, где его искать, но в России запрещён вольный принос, а потому даже такой заработок людям недоступен. 

Теперь, если снова посмотреть на карту Колымы, вы увидите не только Магадан и длинную дорогу. Мяунджа, Оротукан, Дебин — это лишь немногие из десятков посёлков, которые, как пациенты хосписа, среди невероятной природы ждут своего последнего дня.

И если умирают посёлки закономерно, то появлялись они, скорее, случайно, путём проб и ошибок сотен геологов, которые планомерно брали образцы почв, оставляя следы по всей области. Пожилой главный геолог Колымы Юрий Прусс об этом времени вспоминает с улыбкой. Сейчас ему 83, возраст давно не позволяет проводить экспедиции, а вот большую часть юности он провёл в сопках и ущельях. В его кабинете самородки и куски золотой слюды лежат в пластиковой коробке из-под дешёвых мидий, на стенах карты, со всеми тайниками Колымского острова сокровищ, и фотографии многомесячных раскопок с 60-летним сроком давности. На одной из них — чайник голубичного вина, банка крабов и туесок икры. Хлеба не было, от морской живности уже тошнило. Летом студенты становились сыщиками-старателями, а всё намытое золото меняли на такой вот ужин, который приедался за шесть-семь месяцев старательской работы. Сейчас геологам помогают машины, а тогда в арсенале были только лотки и речки, в которых старатели промывали породу в надежде найти золото. Помимо лотка, в комплекте шло оружие, потому что в тайге можно самому стать драгоценной добычей медведя. А ещё Юрий Прусс сквозь все воспоминания проводит гитару и искры костра: геологи — главные романтики. Здесь, у подножья холодных гор, они писали стихи и пели песни. Песни о доме и о любимых женщинах, которых оставили где-то там, за перевалами. Но расстояние шло на пользу, во всяком случае, так считает Юрий. Именно оно дарило ему и его жене новизну встреч и помогло сохранить брак даже спустя шестьдесят лет.

«Дым костра создаёт уют,
Искры тлеют и гаснут сами.
Пять ребят о любви поют 
Чуть охрипшими голосами».

Такие летние заходы на золотую землю были облегчённой разведкой по уже пройденному маршруту — ведь зимой сюда приезжали заключённые, которые в минус пятьдесят бурили и взрывали промёрзшую почву, чтобы найти в ней следы будущих колец и серёжек.

Это каторжный труд, здесь умирали от усталости и холода, но даже приход техники не сильно изменил ситуацию. Темпы выросли, но легче не стало. Многие потомственные золотоискатели зарыли в песке силы и здоровье, а потому отговаривают своих детей продолжать семейное дело. 

За долгие годы работы Анатолий пережил взрывы, смерти товарищей, чуть не потерял отца в завале, взрастил несколько поколений проходчиков, но своих сыновей к шахтам не пускает. А это значит, что его дети могут не узнать о том, что такое настоящее золото, и станут похожи на большинство магаданцев.