Самиздат публикует Ту самую историю читательницы Кристины Селезнёвой, которая захотела исследовать сексуальные девиации, поехала на интервью, а потом случайно примерила кляп и выпорола плёткой своего респондента. Вы тоже можете отправить нам свою историю. Пишите нашим редакторам Косте и Семёну.
Как-то мне пришла в голову идея подготовить материал-исследование о том, какие сексуальные девиации встречаются у людей. Для этого мне нужно было сделать с людьми анонимные интервью и проанализировать их девиации совместно с сексологом. Стоит ли говорить о том, что такое исследование породило череду приключений, о которых внукам не расскажешь?
Поначалу мне казалось, что поиск героев для интервью — задача не из простых, но, обратившись к некоторым своим друзьям, я обнаружила массу интересных подробностей, которые прекрасно вписывались в моё исследование. С первыми пятью респондентами я была хорошо знакома, остальные каким-то чудом находили меня самостоятельно. Полагаю, некоторые из вас сталкивались с ситуациями, когда незнакомый человек пишет вам «ВКонтакте» и предлагает над ним доминировать?
Дело дошло до интервью с девушкой, транслирующей гиперсексуальность и любящей БДСМ. Мы назначили встречу в разгар рабочей недели, на вечер четверга.
Закончив работу в офисе, я утвердила время и место и выехала в район «Белорусской».
В дверях меня встретила хрупкая девочка в коротких шортах и с татуировкой на бедре — назовём её Викторией. В квартире было очень мило: уютная ванная, огромный зелёный холодильник, в углу комнаты электрическое пианино, из динамиков телефона еле слышно играло что-то мелодичное.
Тепло поприветствовав друг друга, мы прошли на кухню, где на столе стояли две бутылки белого вина.
— Слушай, ты не против? — спросила меня Виктория. — К нам в гости скоро заедет мой друг, завезёт кое-что, а после мы продолжим нашу встречу.
— Конечно, никаких проблем, — ответила я и удалилась в уборную.
Когда я вышла, гость — назовём его Александр — уже прибыл и привёз с собой мефедрон. В народе это вещество называют «мяу». Более того, Александр оказался моим давним знакомым.
Приятно шокированные встречей, мы расположились на кухне. Откупорили вино, раскурили паршивый «Парламент».
— Ты будешь? — спросил меня Александр, взглядом указывая на пакетик с «мяу».
— Боюсь, что нет. Мне психиатр назначил антидепрессанты с обратным захватом серотонина. Либо не возьмёт, либо будет херово.
— Да всё будет ок, я тоже на препаратах, и мне хорошо заходит, — комментирует Виктория.
— Думаете?
— Да камооон.
Это «да камооон» показалось мне убедительным аргументом. Джим Керри учил всегда говорить да. Мы вдохнули по паре дорог и обсудили Сартра, войну на Украине, нейронные сети и сексуальную революцию.
«Мяу» уходил дорожка за дорожкой, стаканы пустели, а темы становились откровенней. Вот я уже рассказываю о детских травмах, Виктория делится проблемами нимфомании, а Александр демонстрирует нелепую татуировку у себя на груди. По квартире носится чёрная кошка Метанойя (с греческого «сожаление» или «раскаяние»), ворует бычки от сигарет и периодически шуршит у себя в лотке.
Вечеринка в самом разгаре. Ребята сообщают мне, что у них тут периодически случаются оргии на троих. В них участвуют Вика, Саша и Лиза — ещё одна девочка, которая также тут живёт. Я одобрительно киваю головой: эта мысль мне кажется просто превосходной. Любовь втроём? Что может быть лучше? Всем любви, и побольше.Звонок в дверь.
Лиза приходит с работы.
Лиза снимает боты.
Лиза проходит в дом.
Лиза вдыхает мефедрон.
...И присоединяется к нашим беседам. Девушка с изумительно милым лицом и тёмным каре.
В какой-то момент мы перескочили с войны в Сирии на корни Эдипова комплекса у мальчиков. Тут дамы начинают переодеваться в вечерние платья. Мне предлагают надеть чёрное бархатное — и я соглашаюсь, ещё не зная, что переодевания — некий ритуал, который предшествует их дружным тематическим вечеринкам.
По телу разливаются тепло и любовь к ближнему, мысли в голове роятся большим пчелиным ульем, окружающая обстановка словно растекается в тёплых тонах. В такие моменты хочется близости, и у каждого эта потребность своего масштаба. Мне достаточно положить на кого-то руку или обнять его, чтобы перестать испытывать одиночество. Другие сливаются в сексуальном экстазе и совершенно счастливы. Мне говорили, что во многих мефедрон пробуждает самые тёмные стороны сексуальности.
Из динамиков телефона звучит Chinawoman, на айпаде рассыпаны дорожки порошка, по чайным стаканам разлито вино. По комнате проплывает Лиза в облегающем нежно-сиреневом платье из бархата. Сколько бархата в этом вечере. Платье подчёркивает её тонкую фигуру.
Саша снимает футболку. Через мгновение раздеваться начинают все. Мы перемещаемся на кровать и продолжаем нашу беседу. Я узнаю, что у этой «любви втроём» есть свои установленные правила, согласно которым Лиза дружит с Викой, Вика дружит с Сашей, а Саша встречается с Лизой, и всё это значит, что при любви втроём Саша может проникать только в Лизу, а Вика может делать Саше минет. Где-то в затылочной части у меня пытается зародиться тень сомнения в рабочей силе этой системы, но порошок не позволяет ей оформиться окончательно, и я просто забываю об этом. Позднее я пойму, что мысль крутилась вокруг спора о том, что миром всё ещё правят патриархальные установки, что удовольствие должно быть всем и для всех, что где-то закралась ошибка, но это всё потом. А сейчас мы ложимся на кровать практически голыми.
Разговоры льются тёплой рекой. Мы лежим с Лизой рядом и смотрим друг другу в глаза. Ложе, на котором устроились четыре тела, отделено от остального пространства комнаты белым тюлем, что придаёт обстановке какой-то будуарный шик. Лиза самозабвенно рассказывает мне о том, что не так давно сменила работу и теперь у неё выровнялся график, она ведёт пять проектов единовременно и зарплата выросла почти на тридцать процентов. Где-то слева от меня, судя по звукам, ласкам предаются Вика и Саша. Я слушаю и думаю, что сама ещё не закрыла публикации этого месяца. Откуда-то слева протягивается рука и начинает гладить мою шею. Я понимаю, что очень чешется локоть, и так хочется попросить кого-нибудь почесать его, но портить момент кажется крайне неловким. Лежу терплю.
Внезапно мне предлагают выпороть Вику. «Чем?» — думаю я. Не ремнём же… Хотя кто знает, как тут всё устроено? Может быть, и ремнём. Таким, знаете, армейским, с бляшкой, который ещё от отца остался. В детстве папа всегда припугивал тем, что таким вот ремнём выпорет меня как «сидорову козу», но ремня так ни разу и не достал. Кажется, его у него никогда и не было. Эти воспоминания рождают во мне какие-то ностальгические чувства прямиком из детства. Как в возрасте восьми лет я убежала из дому пасти коров, никого не предупредив. Прошаталась с ними на пастбищах несколько часов, а потом, по возвращении домой, почти получила прутом по заднице. Почти, потому что успела увернуться и занять причитающееся место в углу. Но ремня так и не достали.
Пока я вспоминаю, как в восемь лет убежала из дому пасти коров, никого не предупредив, и чуть не отхватила за это прутом по заднице, Вика достаёт здоровую коробку и переворачивает её вверх дном. На кровать высыпаются розовые страпоны, стеклянная анальная пробка, кожаные ремни, кляпы, наручники, латексные перчатки, фиолетовый вибратор, анальная смазка, портупея, ошейники и что-то ещё.
«Мы идём на войну?» — спрашиваю я, но все очень серьёзны, и никто не смеётся. На меня натягивают портупею, вставляют в зубы кожаную палку с железными кольцами. Концы этого устройства крепят узлом на затылке, а руки завязывают блестящим чёрным скотчем. Дошутилась.
«А как же выпороть Вику?» — мычу я, но никто не реагирует. До меня начинает доходить, что концепция поменялась и сейчас выпорют меня. Какими-то нелепыми кивками головы, подмигиванием и иканием я пытаюсь намекнуть присутствующим, что так глубоко погружаться в процесс не планировала. Заглянула на огонёк просто так, одним глазком взглянуть да пару вопросов задать. Не знаю, поняли они меня или нет, но трогать не стали.
Я сижу на кровати, а мне на грудь стекает моя же слюна. Ребята предаются утехам, тисканьям и бесконечным поцелуям. Чтобы я не чувствовала себя в изоляции, меня временами тоже потискивают. Позитивное подкрепление, практика доктора Павлова. То ли сжалившись надо мной, то ли из любопытства мне развязывают руки и вынимают кляп. Я чувствую глубокую благодарность. А дальше снова вино, порошок, разговоры и порка.
Остаток вечера вспыхивает в голове нарезкой кадров.
Я пью вино, утирая нос, который уже устал от мефедрона. Временами создаётся ощущение, что вернулся насморк, и я громко шмыгаю. Обнаруживаю, что это не насморк, а натруженный нос собирает кровь где-то в районе перегородки. Надо отойти в уборную и высморкаться, а то это не дело — тут такой романтик и я со своим кровотечением. Где-то слева от меня стоит Саша и Вика перед ним на коленях. Напротив в кресле расположилась Лиза, и мы обсуждаем с ней проблемы разведения собак породы американская акита в России. Я продолжаю громко шмыгать носом. Играет Вертинский.
Я целуюсь с Лизой, Вика посасывает пальцы на ноге Саше, Саша лежит на диване и смотрит в потолок. Саша вообще молчалив этим вечером. Я периодически отрываюсь от Лизы, чтобы расспросить её о тех проектах, которые она ведёт на работе. Лиза отвечает нечто невнятное, и я перебиваю её, чтобы рассказать, как важно следить за половым здоровьем. Вика напоминает, что её ещё не выпороли. В дверь скребётся кошка. Играет «макулатура».
Я стою над Викой и хлещу её по заднице кожаной плёткой, Вика сохраняет невозмутимое выражение лица. Плохое зрение не позволяет мне бить так, как того предписывает БДСМ-устав (а такой должен быть, как мне кажется), и я постоянно попадаю ей то по ноге, то по почкам. Сзади кто-то умудряется временами тискать меня за задницу. Кошка носится по кровати и пытается стащить латексную перчатку. Никсель Пиксель завещала, что сексом можно назвать всё что вы сами так определяете. Видимо, это он и есть, думаю я, продолжая хаотично лупить Вику плетью. Песня слишком тосклива. Я прошу переключить «макулатуру» и сделать музыку пободрее.
Я сижу в кресле и, измотанная, наблюдаю за тем, что происходит на кровати. На кровати творится какая-то непонятная мне любовь, но всем, кажется, хорошо, а это главное. Я поглядываю на пианино. Пытаюсь вспомнить первые аккорды «Мурки», но в голову лезет несчастный «собачий вальс». У ноги трётся Сожаление и периодически подергивает за концы кожаную портупею, которая снова на мне. Отвлекаюсь на кошку и начинаю дразнить её, провоцируя залезть на колени.Я всё ещё в кресле, а на коленях свернулось Сожаление. Все заняты, кроме меня, переключить музыку некому. Жму на экран телефона и включаю группу Gloom с волчьими завываниями солистки.
Предлагаю всем выйти покурить на кухню. Мы с Лизой продолжаем нашу болтовню о животных. Вика томно курит, облокотившись на стол, на котором разбросаны бычки и пакетики чая, а Саша, стоя с членом наперевес, попивает зелёный мятный «Гринфилд». Мы курим паршивый «Парламент» и тушим остатки в раковине. В голове проносится мысль о том, что я очень давно не была в гостях у матушки и не скинула фотографии счётчиков арендодателю. Кошка срёт в лоток. Из динамиков телефона доносится Нина Симон. В комнату врываются лучи холодного ноябрьского утра.
