В России существует закон о запрете «гей-пропаганды», «Новая газета» публикует многочисленные свидетельства пыток и убийств гомосексуалов в Чечне. Однако есть страны, в которых представителям ЛГБТ-сообщества находиться ещё опаснее. Автор самиздата Виктория Рипа встретилась с двумя находящимися под защитой комитета «Гражданское содействие» ЛГБТ-беженцами, вынужденными покинуть свои дома ради того, чтобы выжить. Один из них бежал из Камеруна, другая — из Азербайджана. В их историях есть всё: кораблекрушения, неприятие и обман близких, любовь и бесконечный страх, который в итоге привёл их в Российскую Федерацию.
Имена героев изменены из соображений их безопасности.
Россия находится на 45-м из 49 мест в рейтинге стран, безопасных для представителей ЛГБТ. В апреле 2017-го «Новая газета» выпустила расследование, в котором сообщалось о массовых арестах и убийствах геев в Чечне. По данным издания, в тюрьме оказывались даже те, в отношении кого существовали только подозрения в гомосексуализме. Во время интервью телеканалу HBO глава республики Рамзан Кадыров рассмеялся, когда корреспондент спросил его о «чеченских геях». Позже, когда СМИ просили прокомментировать ситуацию, Кадыров сказал, что геев в Чечне нет и быть не может: «Это ерунда. У нас таких людей нету. Нету у нас геев. Если есть, заберите в Канаду. Хвала Аллаху, подальше от нас». Журналистов и тех людей, которые распространяют информацию о деле, глава республики назвал шайтанами. «Будь они прокляты за то, что они на нас наговаривают», — добавил Рамзан Кадыров.
Но, несмотря на нетерпимость российского общества к ЛГБТ, всё же есть люди, которые не находят поддержки и одобрения в своей стране и едут за ними в Россию.
Луи
Поднялся гул. Корабль охватила паника, и никто не знал, что делать. Матери выхватывали из кишащей толпы рыдающих детей и прижимали их к себе. Пары говори друг другу прощальные слова. Корабль тонул.
Летом 2016 года два судна с беженцами вышли из Марокко. Едва отойдя от берега, второй корабль, на котором находился Луи, потерпел крушение. Перед тем как он накренился и начал стремительно уходить под воду, капитан объявил, что из-за недостаточного количества топлива судно не сможет дойти до точки назначения, после чего отключил связь и больше на неё не выходил. Пока большинство находившихся на корабле паниковали, Луи надел один из немногих имевшихся на борту спасательных жилетов и прыгнул в воду.
«Так как мы не успели отойти далеко от берега, нас заметила морская полиция. Пришло несколько судов, нас вытаскивали, но никакой медицинской помощи не оказали. Нас просто вернули обратно в Марокко и оставили в порту. В катастрофе погибли почти все дети. В итоге крушение потерпел не только корабль, но и моя надежда уехать оттуда, где я никогда не буду человеком».
Воспитывавшийся бабушкой, Луи впервые почувствовал влечение к своему полу в возрасте пяти лет. Тогда он ещё не знал, что общество, в котором он вырос, не приемлет подобного. Не знал он и того, что здесь это называется нетрадиционной сексуальной ориентацией и может представлять опасность для жизни. Поделиться удушающей тайной было нельзя: ценой могла стать жизнь. До восемнадцати лет друзей как таковых у Луи не было: он пытался найти таких же, как он, но каждая его попытка узнать что-либо намёками заканчивалась тем, что Луи избивали. Только в восемнадцать он встретил человека, с которым долгое время общался. И чем больше они общались, тем больше он понимал, что Жак, его товарищ, скорее всего, тоже принадлежит к ЛГБТ.
Канун нового, 2015 года выдался для семьи Луи непростым. В тот день все его домашние были погружены в приятную предпраздничную суету: последние приготовления, украшение дома, упаковка подарков. Вся семья была вовлечена в праздник, в то время как Луи находился в постели с Жаком. Именно в тот момент в комнату к Луи зашёл отец.
«Он бил меня, бил Жака, орал так сильно, что голос срывался на глухой хрип. Отец кидал в нас всё что попадалось под руку. А потом остановился, отдышался и сказал, что я ему больше не сын».
Домашние сочли, что если старший сын оказался геем, то и три младшие сестры Луи и два брата тоже принадлежат к ЛГБТ.
Воспользовавшись замешательством отца, друг Луи убежал из дома и больше на связь не выходил. Луи остался один на один с разгневанным отцом и убитой горем семьёй. Понимая, что родные от него отказались и жить с ними больше нельзя, Луи бежал из Дуалы, где жил, в Бафусам. Добравшись до этого, шестого по величине города Камеруна, Луи позвонил своей матери.
«Я был напуган и не знал, что делать. Всю жизнь до двадцати четырёх лет я жил в семье, рядом были родители. Мне было страшно как никогда».
Он говорил ей, что чувствовал тягу к своему полу с детства, что держал это в тайне из-за боязни быть отвергнутым. Говорил и то, что когда всё только начиналось, он из-за возраста не мог понять, что это неправильно. Луи просил мать принять его таким, каков он есть, ведь в конце концов ориентация не делает человека хуже, но получил отказ. Мать сказала: «Ты больше не наш сын» — и повесила трубку.
В Бафусаме у Луи никого не было, и оставаться здесь было не столько невозможно, сколько бессмысленно. Луи отправился в Нгаундере, где находился старший брат его друга детства, Иэн, который, как выяснилось позже, тоже был геем. Тот посоветовал ему покинуть Камерун и через Алжир отправиться в Марокко.
Чтобы относительно безопасно передвигаться по Африканскому континенту, не имея с собой документов, вполне достаточно знать те места, откуда несколько раз в неделю отправляются в разные точки Африки машины и автобусы с беженцами, нелегалами и мигрантами. Дорога до Алжира пролегала через Республику Нигер и Нигерию и заняла около двух месяцев. Через определённый отрезок времени водитель автобуса взимал плату за проезд с каждого пассажира, но денег у Луи не было. Едва ли не через раз ему приходилось сходить с рейса и идти в город зарабатывать на жизнь. В основном он работал в полях, а также занимался починкой обуви. Этому ремеслу он выучился в тринадцать лет. Как только Луи начал осознавать ту нищету, что царила вокруг, он решил втайне от взрослых убегать из школы и работать. В то время он брал на себя мелкие поручения, за которые получал гроши, но и они были деньгами.
Путь в небольшой город на границе Алжира и Марокко — Уджду занял у Луи два дня. В Африке существует целая индустрия по переправке беженцев через границу. Специально обученные люди за небольшую плату переводят их на территории соседних государств.
Связи не было, телефон давно сел, и позвонить Иэну, который бы подсказал, что делать дальше, было невозможно. Луи попросил проводника отвести его куда-нибудь, где он сможет переночевать и набраться сил. Так Луи оказался в гетто. Сотни нелегальных мигрантов с детьми, беженцы, антисанитария и голод — именно так выглядит район, где живут те, кто хочет, но не может сбежать из страны.
Луи провел в гетто одну ночь, а наутро связался с Иэном. Тот сказал ему отправляться в столицу. Сев на поезд в Уджде вечером, утром он достиг Рабата, где и провёл последующие три года.
«Страх — это основная эмоция, главное чувство, которое я испытывал в то время. Я не знал языка, не имел знакомств. В Марокко однополые отношения являются уголовным преступлением, наказание за которое может достигать трёх лет лишения свободы, поэтому я боялся, что кто-нибудь узнает о моей ориентации. Но, несмотря на это, я нашёл себе молодого человека. Им оказался родной брат Иэна. Мы встречались с ним три года».
Когда летом 2016-го судно, на котором находился Луи, пошло на дно, второе судно, на котором находился молодой человек Луи — Жак, не остановилось для помощи соседнему борту: на кону стояли сотни жизней беженцев. Больше Луи с Жаком не виделись, но они поддерживают связь.
Пассажиров затонувшего корабля морская полиция вернула в марокканский порт.
Два последующих года Луи продолжал жить у Иэна, серьезных отношений за это время у него не было.
Идея уехать в Россию пришла Луи в январе 2018 года после разговора с другом Иэна, который пришёл в гости. На первый взгляд она показалась неплохой: это уже была не Африка, и шанс, что его там найдут, стремился к нулю. Луи занялся оформлением визы, а Мундиаль во многом облегчал её получение.
Рейс Рабат — Москва приземлился в полдень. Луи снял небольшой потёртый чемодан с багажной ленты и зашагал в сторону выхода из аэропорта.
«Мне всё казалось странно чужим и незнакомым. Будто я не в другую страну прилетел, а в другую жизнь».
С момента приезда в РФ Луи не выходит из шелтера из-за страха, поэтому толком ничего не знает о стране и о том, что ему делать дальше. Уже попав сюда, он узнал, что в России к ЛГБТ относятся не лучше, чем на его родине.
Амалия
Амалия стоит на оживлённой улице в центре Анталии. Жарко. На ней короткое платье и яркий макияж. Она только что обслужила очередного клиента и высматривает в толпе новых. Мимо проходят офисные клерки, мамы с детьми и несколько туристов. Иногда ей кажется, что все смотрят на неё с осуждением. Прямо как мать, которая в детстве несколько раз застала своего единственного сына в платье, примеряющего каблуки. Наказание за это могло быть любым. На секунду Амалия закрывает глаза и видит всё.
Летний день. Азер стоит посреди комнаты перед зеркалом в полный рост. Он забрался в комнату матери, пока она была на работе, и сейчас потрошит её шкаф. Перед его взором предстают десятки платьев, юбок и несколько пар туфель. Он снимает одно из них с вешалки и неумело, путаясь в кружевах, надевает на себя. Потом от влезает в кремовые лодочки и, спотыкаясь, подходит к зеркалу. Теперь его зовут Амалия.
Мысли о собственной красоте прерывает глухой звук ремня, рассекающего кожу на её спине. Удар, ещё один. Амалия не заметила, как мать вернулась домой и прошла в комнату. Увидев сына в платье перед зеркалом, она в гневе схватила лежащий на кровати ремень и, не желая ни в чем разобраться, исполосовала собственному ребёнку спину.
Азер упал на холодный пол и заорал. Соседи услышали крики мальчика и вызвали полицию. Мать пригрозила сыну тем, что вышвырнет его из дома, если хоть одна живая душа узнает о том, что случилось. Прибывшему на место участковому ребёнок сказал, что любит мать и что в семье всё хорошо.
Амалия вышла «работать» на улицы Анталии в канун 2015 года. В декабре она приехала в один из самых крупных турецких городов с несколькими сотнями долларов в кармане и надеждой найти таких же, как она сама. Переезд оказался нелёгким. Полмесяца Амалия нелегально работала в салоне красоты на одной из центральных улиц города вместе с другими девушками, у которых не было своего угла в Анталии. Большинством клиентов и работников салона были трансгендеры.
Когда Азеру-Амалии было пятнадцать, в его жизни появились социальные сети, а вместе с ними и осознание того, что он не одинок в своей проблеме. Первым человеком, к которому он обратился, был украинский эстрадный певец Георгий Павличенко, в пятьдесят сменивший пол и ставший Жанной Вильде. «Родители не знают, мама мучает», — писал пятнадцатилетний азербайджанский мальчишка из Баку новоявленной оперной певице. В ответ Жанна отправляла ему ссылки на статьи и книги, но в то же время писала: «А вдруг это просто шалость, ты не думал?» Он думал год, но мысли не превратились в действия, а Азер так и продолжал жить в чужом теле, втайне от всех называя себя Амалией.
Азер рос и вместе с ним росли масштабы его личной катастрофы. После двух лет работы охранником в одном из клубов Баку он не выдержал постоянно испытываемого стресса и уволился. Узнав об этом, мать закатила истерику и угрожала посадить сына на пятнадцать суток, чтобы тот «одумался». Азер думал, что подобные угрозы, как и обычно, ничем не закончатся: мать боялась, что о «таком» её сыне кто-либо узнает. Хвалёное восточное дружелюбие могло сыграть с их семьей злую шутку: в Баку все друг друга знают и информация быстро распространяется.
«Он поднял на меня руку! Сделайте с ним что-нибудь!» — орала мать в трубку, сообщая дежурному полицейскому причину вызова наряда.
Азер стоял у окна и сверлил взглядом двор, в котором ничего, как нарочно, не происходило. Через несколько минут наблюдения за статичностью обычного бакинского двора в поле зрения мальчика оказалась патрульная машина. Полицейский, который прибыл на вызов, сказал матери Азера, что давно знает её сына. «Он нормальный мальчишка. А вот вы наверняка лжёте». Она ничего не ответила. Полицейский выписал штраф за ложный вызов. В тот момент Азер почувствовал, будто его охраняют высшие силы.
Нужно было уехать любой ценой, вопрос был один — куда?
«Проваливай отсюда! Твои изменения мне здесь не нужны! Ты позоришь семью!» — кричала мать, стоя возле плиты, на которой закипала вода для супа. Азер не успел увернуться от летящей в него скалки.
Салон, в котором работала Амалия, представлял собой две совмещённые квартиры. В одной из них работали, а во второй – спали. На турецком работа Амалии называлась «элеман», что означает помощницу владельца. Суть работы заключалась в том, чтобы подготавливать краску для волос, собирать волосы для наращивания, мыть головы клиентам и делать уборку. Весь день в салоне проходил в разговорах, в которых клиенты обменивались с мастерами историями о непростых жизненных ситуациях. Порой салон открывался под вечер, а заканчивал работать ближе к шести утра.
Салон для Амалии стал прибежищем, домом, где она могла укрыться от внешнего мира. «В турецком обществе существует чткая иерархия, и я, до сих пор не состоящая в обществе себе подобных, чувствовала себя не очень».
Амалия была одной из немногих в салоне, кто не принимал наркотики. Большинство сотрудниц-трансгендеров плотно подсели на разные их виды и изменились до неузнаваемости. Они срывали злость на Амалии, кричали на неё, угрожали тем, что убьют. Она помнит тот день, когда ребёнок хозяйки салона пришёл и попросился к ней на руки, в то время как других сотрудников он обходил стороной. Стало ясно, что гнев и зависть коллег могут привести к необратимым последствиям.
«Я понимала, что причиной их поведения была не я, а те жизненные условия, в которых они находятся. Многие работали за гроши и большую часть заработанных денег спускали на очередную дозу. Тем, кто подрабатывал «на улице», нужна была еще и «крыша» — разумеется, не бесплатная».
Амалия тоже оказалась в числе тех, на чью долю выпало занятие проституцией, но она не смогла выдержать больше четырёх дней.
Спустя месяц после приезда в Турцию Амалия подала документы в миграционную службу для получения вида на жительство.
«Мне сразу дали понять, что я ничего не добьюсь, не получу нужных документов. Ничего лишнего сказано не было, со мной говорили довольно вежливо. Для получения дополнительной информации порекомендовали обратиться к начальнику отдела».
Начальник отдела, молодой мужчина лет тридцати, отвёл Амалию в сторону и сказал, что «в Турции таких не любят» и что «в таком образе» добиться своей цели она не сможет. Официальный отказ пришёл через пару дней после этого разговора. В нём было указано, что Амалии в получении документов отказано по причине превышения разрешённого времени пребывания в стране. Также было указано, что ей нужно выехать за пределы государства и вернуться, оплатив при этом штраф в размере 100 долларов, но в кошельке не было и этих денег.
Если жизнь обычного человека — это тюремные прогулки, то жизнь Амалии больше напоминала побег: из Турции она отправилась в Грузию, потом из-за проблем с документами выехала в Азербайджан, но там поняла, что её единственный выход — Россия.
Из Баку Амалия добралась до Москвы на «блаблакаре». И именно в столице России она осознала, в какую историю впуталась.
Обычно в полдень на Белорусском вокзале многолюдно, и 28 мая 2016 года не было исключением. Женщина со спутанными тёмными волосами и прилипшей из-за жары к телу одеждой стояла неподалёку от главного входа. В руках она держала небольшую спортивную сумку, в которую смогла уместить всю прошлую жизнь. Женщина смотрела на проносившихся мимо прохожих: кто-то бежал с чемоданом, кто-то неспешно шёл со стаканчиком кофе в руке, некоторые и вовсе растерянно озирались по сторонам, будто забыли, где они и чем живут.
«Подумать только: вокруг столько людей, но никому из них нет до меня дела».
Мысли материализовались в виде пары армян. Их удивило, что вот уже три дня она стоит на одном месте, отходя лишь на пару минут. Узнав, что у неё нет жилья и работы, что она в Москве совсем одна, ей предложили работу на автомойке у одного азербайджанца. Амалия согласилась, сил стоять на ногах не было.
Амалия проработала на мойке четыре месяца. Заработанных денег едва хватало на то, чтобы сводить концы с концами. Основная их часть уходила на гормоны, которые были необходимы для поддержания женского облика.
Отработав на автомойке, Амалия отправилась продавать «незамерзайку» на трассе. Одна бутылка стоила сто рублей, из которых ей доставалось только десять. Владелец точки видел, что продажи были хорошие, и повысил Амалию до администратора — теперь ей не приходилось целый день дышать придорожной пылью и слушать не всегда пристойные предложения.
Через несколько месяцев работы Амалии администратором владелец точки предложил ей продавать аксессуары для сотовых на «острове» в одном из московских торговых центров. Она согласилась: такая работа была более безопасна и требовала меньших усилий. Но удержаться на должности ей не удалось: владелец нашёл её реальный профиль во «ВКонтакте». На Амалию посыпались оскорбления и угрозы убить её.
«Если умрёшь, сделай так, чтобы труп не нашли». Мысли Амалии целиком занимала идея самоубийства. Ещё со времён Турции она иногда возвращалась к тому, что теоретически возможный выход — это покончить с собой где-нибудь в сибирской глубинке, где никто не найдёт. Сейчас, когда не было ни работы, ни жилья, эти мысли становились пугающе близки к реализации. От непоправимого шага Амалию спасло сообщение от матери. «Вернись, где бы ты ни был, семья поможет», — молила она. Наивность Амалии взяла верх — и через некоторое время она вылетела домой.
«Тебя объявляли в международный розыск, слышал?» Ночь тогда была тёплая. Мать и сын сидели на кухне, где последний рассказывал о своих злоключениях. После разговора за чаем он пошёл спать в комнату, где прошло всё его детство. Когда наутро Амалия попыталась выйти, то поняла, что заперта.
Девять месяцев Амалия сидела взаперти без надежды вырваться. Гормонов не было. Тело вновь начало покрываться волосами, а грудь обвисать. Всё чаще и чаще Амалию посещали мысли о самоубийстве.
«Я ждала, пока все уйдут из дома — и я смогу порезать вены в душевой, но одну в квартире меня не оставляли. Они думали, что я выбрала этот путь, но это не так. Я всегда себя так чувствовала».
Амалию не оставляли в одиночестве. На четвёртый месяц жизни взаперти она наткнулась на сайт помощи беженцам ООН. Это был единственный шанс.
Когда Амалия, в которой за время жизни взаперти всё больше проступали черты Азера, рассказала об ООН матери, та сказала, что готова помочь с билетом. Мать была не готова принять сына таким, какой он есть. Прямо перед вылетом в Москву мать протянула ему конверт, где было 2000 долларов. «Больше не возвращайся. Вернёшься — убьём и тебя, и себя».
Ноги опухли. Боль всё чаще давала о себе знать. В пять утра в Шереметьево было немноголюдно. Амалия взяла такси и отправилась в город.
