Исследование
«Жизнь в прямом эфире»
Сегодня жизнь в прямом эфире — это ещё и жизнь после смерти, когда родные продолжают вести за вас ваши страницы в социальных сетях. Мы уже писали о растущей популярности этого явления, а сегодня журналист Софья Вольянова специально для самиздата «Батенька, да вы трансформер» рассказывает истории матерей и мужей, которые не смогли оставить аккаунты близких. Софья Вольянова изучила больше трёх тысяч страниц умерших и собрала четыре истории: про погибших в автокатастрофах, о женщине, которую сбил пьяный наркоман, и о молодом таможенном инспекторе, погибшем во взорванном над Синаем самолёте.
Альбина Грицай
сорок восемь лет, директор фабрики детской трикотажной одежды, Петрозаводск
Дочь Эмилия погибла в автомобильной катастрофе в двадцать два года
Эмилия разбилась в машине на проспекте Большевиков в Петербурге вместе со своей подругой Ритой. Я проезжала этот путь — где-то три с половиной километра всего. От того места, где они погибли, всего лишь километр не доехали до общежития. По четвергам они с Ритой часто ходили в «Такао» — там были скидки для студентов. В этот раз с ними пошёл бывший молодой человек Мили, который был виновником ДТП. Он был пьян, и Рита вызвала такси. Но он попросил приехать за ними друга, в итоге от такси отказались, а друг так и не приехал. И они решили поехать сами, он сел за руль.
Он разогнался и собирался проскочить на красный. И просто въехал одной стороной машины в остановившийся на дороге мусоровоз. Рита погибла сразу же: она ехала сзади и была не пристёгнута. Весь удар пришёлся на Милю. Он жив-здоров.
Шансов выжить у моей дочери не было. Но она ещё час была жива, скорая приехала, с трудом её достали. И даже тогда она была ещё жива. Но если бы ей снова и завели сердце, она в лучшем случае прожила бы три дня в коме. Слишком сильны были повреждения головы.
После аварии я разместила на своей странице в соцсети «ВКонтакте» обращение с просьбой помочь найти свидетелей. И все мои друзья и знакомые аккумулировались в этой сети. И я начала писать об Эмилии. Сначала просто истории, потом согласно хронологии: о ней маленькой, взрослой, маленькой и снова взрослой. По моей идее, эти периоды должны потом встретиться. Сейчас я параллельно пишу про сентябрь 2014 года и про её пятый класс.
Первая история была про то, как Миля хотела сдать кровь, чтобы получить дополнительный выходной и приехать ко мне в Петрозаводск. Вечером звонит и говорит, что у неё не взяли кровь из-за недовеса. «А я положила в жилетку все ключи, телефоны, и всё равно не хватило веса. Я уже не знала, что в карманы засунуть».
Одноклассники Мили, друзья и подруги просили меня не бросать писать о ней. Теперь я и сама не брошу, доведу до конца. После аварии я попросила всех выслать мне фотографий с Милей. Рассматривала снимки, мне интересно было: а это она где, а здесь что было? Расспрашивала, а они мне в ответ тоже почти рассказы присылали.
Не знаю, сколько времени ещё потребуется, чтобы соединить два периода. Но у меня всегда в голове готова следующая история. К ней я сразу готовлю фотографии. Одноклассницы Мили писали спрашивали, когда я буду публиковать записи про школу: знают, что в этих историях появятся и они. Если в историях упоминаются друзья Мили, они сразу ставят лайки и комментируют.
Все эти записи и фотографии я хотела собрать и подарить ей на свадьбу. На её дни рождения мы делали ей газету с фотографиями, а на свадьбу я бы сделала фотоальбом с воспоминаниями.
Вообще у меня есть идея написать книгу, где будет переход от плохого к светлому. То есть начнётся она с трагедии, а потом сюжет уйдёт в воспоминания о хорошем. Сейчас истории, которые я публикую, читает мама Риты, интересуется, где я их узнаю и высылает фото Ритиного брата — он родился полгода назад. Мне писали и другие мамы, чьи дети погибли. Мы поздравляем друг друга с праздниками, общаемся, а одна из них приезжала на могилу к Миле. Кто-то писал и спрашивал, как помочь родственнице, у которой погибла единственная дочь.
Каждый ищет свои пути, кому как станет легче справиться. Одна женщина, у которой погиб сын, рассказала, что не хотела даже вспоминать о ни о чем, связанным с ним. Ей было больно и могло передёрнуть, если её спрашивали, есть ли у неё дети. Но потом она сказала, что читает мои истории о Миле и вспоминает о чём-то светлом.
В Милин аккаунт во «ВКонтакте» я захожу редко: ее телефон при аварии потерялся, и если что-то случится, не смогу восстановить страницу. Я не хожу по сообщениям, только смотрю фотографии, открыла себе доступ к альбомам. А вот видеозаписи ещё не смотрела, надо собраться как-то и либо открыть их, либо скачать.
Сейчас я в Петрозаводске руковожу фабрикой, названной в честь Эмилии, и пишу истории про свою дочь. Я живу этим, и это не даёт мне тосковать. Но если бы авария не произошла, я бы не открыла предприятие. Я бы вкладывалась в Эмилию, потому что она очень перспективная девочка.
Она была очень разносторонней: школу в Петрозаводске окончила с медалью, а в старших классах начала прыгать с трамплина на сноуборде. Мне казалось, что она всё время была на этой горке, и когда она умудрялась получать свои пятёрки, я не знаю. Её даже приглашали учиться в Словению, но во время учёбы в Петербурге Миля познакомилась с Ритой и не захотела её оставлять.
У Эмилии было столько планов, идей. Она хотела создать семью, завести детей. Она была светлым человеком, и общение с ней приносило только радость. Я горжусь, что я её мама, она — моя дочь, что я про неё пишу. Вот чем я хочу закончить книгу: мыслью о том, что жизнь продолжается, хотя может случиться всякое. Но мы должны вспоминать о тех, кто погиб, не как о чём-то грустном.
Тимур Махмутов
тридцать шесть лет, бригадир на стройке, Нижневартовск
Жену Нелю насмерть сбила машина в октябре 2016 года, погибла в 27 лет
Нашей с Нелей дочери 16 июля будет три года. Мы планировали в этом году родить второго ребенка. Мы всегда хотели двух детей, но в первые роды Неле сделали кесарево сечение — после этой операции нужно переждать несколько лет, прежде чем снова рожать. Осенью вот снова обсуждали, что у нас появится ещё один ребёнок.
Нели вместе с отцом была в Уфе, в гостях у его одноклассника и собиралась на поезде ехать домой в Нижневартовск. Пошла вместе со знакомым отца в магазин, чтобы купить еды и фруктов в дорогу.
Там было такое место: очень узкая улица, и на эту дорогу долго жаловались местные, просили пешеходный переход сделать. Вот мы обычно как дорогу переходим? Посмотреть вправо, посмотреть влево. Неле и знакомому все машины уступили дорогу. Но кто же знал, что этот бабуин поедет по встречке? Да ещё и после того как угодил в аварию. Мне ведь до сих пор даже не передали видео с того дня.
У неё разница была в шаг с этим одноклассником отца. Если бы она шла одна, я уверен, она бы пошла к пешеходному переходу, но рядом с ней был человек, который знал местность, и она пошла с ним. Сам я очень щепетильно отношусь к правилам дорожного движения: в 2004 году сбили мою родную сестру. Насмерть.
А водитель, по чьей вине погибла Неля, был без прав, угнал машину у своего отца или отец сам отдал. Сначала он попал в одну аварию — столкнулся с машиной, потом сбежал с той аварии, поехал по встречной полосе. Он сбил Нелю и протащил семьдесят метров, скинул с машины, а затем ушёл дальше в поворот и врезался в столб.
В деле говорится, что он пытался вызвать скорую. Но были свидетели, которые говорили, что он пытался сбежать. И была видеозапись. Но видеозапись куда-то исчезла. В итоге этот водитель отсидел тринадцать суток за езду в нетрезвом виде, и его отпустили. Уже в четвёртый раз мне отказывают в возбуждении уголовного дела.
После смерти Нели мне передали её вещи: ключи и телефон. На него начали приходить сообщения от покупателей: со своей страницы «ВКонтакте» она работала — продавала разные детские вещи и книжки и другой товар. Дома у нас к тому времени скопились посылки с товаром, всё было заставлено коробками и пакетами. Через аккаунт Нели я связывался с покупателями и передавал им вещи. Чтобы у них не осталось никаких неприятных впечатлений о Неле.
Было и такое, что писали на её страницу с обращением ко мне. Спрашивали, нужна ли какая-то помощь, что я собираюсь предпринять с ходом дела в отношении гибели моей жены. Думаю, эти люди как-то были связаны с семьей водителя, поэтому и хотели узнать о моих планах.
Как только появляются новые фото дочери, я сразу их размещаю на странице жены, чтобы страница обновлялась и ее знакомые это видели. А то некоторые даже не знали, что она погибла. Написали тут недавно и спросили: «Как дела?».
Бывает, человек на странице пару месяцев не появлялся, и она уже запущена, новостей нет, непонятно, что с ним. А тут страничка живёт. Иногда я что-то лайкаю в ленте. Если добавляются в друзья — добавляю всех.
Со страницей был и такой случай. Неля состояла в закрытой группе роддома. Участницы в сообществе иногда просили помочь чем-то, например, детский садик подобрать. Я иногда отвечал от имени Нели. У меня характер такой: если помощь нужна, то я обязательно откликнусь, помогу. Потом администраторы спросили, кто пишет от лица Нели. Ответил, что я, и меня в группе заблокировали.
Я уже для себя решил, что страницу потом передам дочери, когда она начнёт пользоваться «ВКонтакте». Пусть делает с ней что хочет: захочет — удалит или под себя переименует. Но мне нужно передать этот аккаунт для памяти, чтобы она не забыла Нелю. Пусть видит, какой была её мама, о чём она общалась.
Тем более на этой странице уже все родственники в друзьях есть, никого добавлять не надо. Сам я не читал её переписку. Только когда уже пользовался её аккаунтом, приходили какие-то сообщения, иногда я на них отвечал. Там даже придраться не к чему. Она была нормальным семейным человеком.
И, насколько вижу, про меня в этих сообщениях нет ничего плохого.
На её страницу в «Одноклассниках» я тоже захожу, как и на её почту. Раз, телефон запиликал — сразу читаю, смотрю, что там. Вступаю в группы, в которые меня приглашают, захожу в них. Телефон, с которого я смотрю её страницу, лежит дома. Иногда бывает просто скучно, я тогда открываю страницу, смотрю аккаунты тех, кто добавился, что нового у её друзей, чем они дышат, они же там всё размещают в соцсетях.
Родители Нели тоже сидят в соцсетях. Сейчас вот дочка у них дома, пока я в разъездах. Они иногда пишут на страницу Нели, потому что бывает, что так со мной проще связаться: отправляют фото, новости. По всем делам с её родственниками я общаюсь именно через её аккаунт в ОК. У меня там есть страница, но я никого не добавляю. Да и зачем мне разрываться на два аккаунта, если можно вести коммуникацию с одного? У меня вот сразу в соцсетях статус «женат» — и всё, до свидания.
Родственники Нели просят меня перестать жаловаться на ход дела. Я обращался в прокуратуру, писал в СМИ, в передачу «Человек и закон», «Первую передачу», «Петровку 38», но мне не отвечали. Я писал Путину, получил отписку. Писал Бастрыкину, он помог передать дело в Следственный комитет. Я даже попал на приём к главному прокурору республики Башкортостан и главе СК.
В моче у этого водителя нашли ещё и наркотические вещества. То есть по нашим российским законам получается, что можно сесть за руль пьяным, сбить насмерть человека, попытаться сбежать с места преступления и получить тринадцать суток за езду в нетрезвом виде.
Я просто хочу, чтобы этот человек сел, чтобы он доехал до зоны. А почему я этого хочу, я вам не скажу.
Амалия Вишнёва
пятьдесят два года, сиделка, Колпино
Сын Армен погиб в двадцать семь лет в авиакатастрофе над Синаем
Свою девичью фамилию — Вишнёва — я сохранила и передала сыну. Для меня это было важно, потому что мой дедушка погиб в первые дни войны в двадцать три года. А мой отец не родил сыновей. Поэтому я хотела, чтобы род продолжался, но не получилось. Сын фамилией очень гордился и всегда при подписи ставил две точки над буквой «ё», чтобы его не называли Вишневым.
В год катастрофы Армену исполнилось двадцать семь лет. Он был старшим таможенным инспектором в Усть-Луге. Уже успел получить две звёздочки — я даже не на все погоны ещё успела пришить вторую звезду. А сейчас увидела, что на некоторых фото у него три звезды. Он уже примерял на себе третью.
Так вышло, что у сына был очередной отпуск. Он не собирался встречать свой день рождения в Египте, хотел встретить его с семьёй. Но я его уговорила и отпустила.
Мы жили вместе, и у нас были доверительные отношения, но я никогда не лезла в его телефон или соцсети. И когда произошла катастрофа, я даже не сразу сообразила зайти на его страничку. Я включила компьютер, чтобы зайти на свой аккаунт, и увидела, что он не разлогинился. А там уже столько сообщений было!
Я даже не знаю, кому всё это было нужнее: мне или людям, которые писали. У Армена была открыта и личка, и стена. Первым ему написал одноклассник «Армен, как же так?» Сначала я никому не отвечала, только читала. А на стене старалась давать какую-то информацию массово о катастрофе. В сообщениях, например, спрашивали, нашли Армена или не нашли. Ведь нас не сразу опознали.
Мне хочется узнать, как мой сын провёл последние дни, и соцсети в этом помогают. В «Одноклассниках» мне написала женщина, которая с мужем отдыхала в том же отеле, что и мой сын. Она хотела сообщить, что знает Армена. Рассказала, что её муж познакомился с сыном в отеле. И в свой день рождения он пригласил мужа этой женщины в свой номер выпить.
А когда я поехала в СК, где нам выдавали вещи, и увидела, что у моего ребёнка был талон с изображением торта — значит, он в свой день рождения мог заказать себе в номер торт. И та женщина подтвердила, что видела, как ему за ужином действительно вынесли торт. Где бы я ещё узнала о том, как мой сын провёл свой день рождения?
Армен — очень открытый человек, он с попутчиками делился тем, чем жил в данный момент. Познакомился в отпуске с девушкой, и она мне потом писала: «Я проговорила с ним три часа, а как будто знала его всю жизнь». Перед отъездом сына я купила сапоги, и они мне не понравились, собиралась их поменять, но Армен отговаривал. Так он этой девушке сказал: «Надо маме сапоги справить, а то она свои поменяла уже, наверное». Ну разве это не умилительно? Для меня так дорого, что я могу узнать вещи, которые его тогда действительно беспокоили. Это не просто слова, это мысли, которые занимали его даже в отпуске.
Сообщения «ВКонтакте» в последнее время приходят стихийно. Например, когда проходят акции памяти. И никто из друзей не удалился. Ещё я случайно увидела страницу памяти Армена. Её создал совершенно незнакомый мне человек, а меня сделал администратором группы. В ней в одном из обсуждений я собираю сообщения соболезнования, которые присылали Армену.
Но мне не очень нравится, что этот человек указан как владелец группы. Меня это слово — владелец — так тронуло. То есть он сегодня он хозяйничает группой памяти моего сына, а завтра может её удалить.
А вообще на страницу Армена с соболезнованиями писали люди, которые его даже не знали, из разных регионов — от Курил до Калининграда. Хочу купить карту мира и отметить эти места, чтобы понять масштаб.
Сейчас мне приходится писать посты и репостить их в группу памяти, и на страницу Армена, и на свою. Иногда что-то пишу в один аккаунт, а про другой забуду. А хотелось бы хранить всё в одном месте. Например, на каком-нибудь сайте. Сейчас делюсь в основном всякими «острыми» новостями. Вот, например, про свой город Колпино. Вот что выпущена атомная лодка под названием «Колпино», которая будет нести дежурство в Чёрном море и бомбить этот ИГИЛ. Как я могу об этом не рассказать?
Иногда мне хочется сесть и почитать все эти сообщения, когда есть настроение. Но там есть такие слова, которые прямо цепляют настолько, что я их прочитаю и закрываю всё. Я даю себе возможность погрузиться и поплакать, но не больше трёх-четырёх минут и сразу себя из этого вытаскиваю. Я не отрицаю, ведь я же здравомыслящий человек, но я не принимаю то, что со мной произошло. Поэтому я не даю своему мозгу развивать эту мысль. Если я буду сейчас вспоминать Армена — его слова, его поступки — то, конечно, я начну переживать утрату. А так я могу уйти от этого.
Мне хочется собрать все эти соболезнования с указанием городов авторов в одном месте, даже если они были в одну строчку. А потом издать их для себя, чтобы увидеть, что моё горе было разделено на тысячу сообщений. И все они были искренними.
Ася Агаян
сорок лет, финансист, Москва
Сын Григор погиб в аварии на Варшавском шоссе в двадцать лет
Первого сентября 2016 года Григору исполнилось двадцать лет, десятого октября он попал в аварию на Варшавском шоссе и погиб сразу. Мы думаем, что он даже не понял, что произошло. Это единственное, что нас утешает: он не почувствовал боли.
Почему-то незадолго до аварии он купил «Ладу Гранту», хотя мы в семье никогда не пользовались отечественными машинами. Но вдруг он почему-то решил продать свой «Мерседес». Мы были против «Лады». Но тогда даже порадовались: решили, что, может, это и лучше, получается, нашего сына не испортили никакие деньги, и он привык не только к дорогим машинам. Но последние три месяца мы чувствовали какую-то беду. Старались больше времени проводить вместе, не пускали его никуда поздно.
Григор в тот вечер ехал от любимой девушки — он встретился с ней, чтобы рассказать, как хорошо у него идут дела. Она же первой и нашла его на месте аварии. Сын не брал трубку, и она решила отправиться обратно в его сторону.
Позже оказалось, что в «Ладе Гранте» сломалась деталь. Это мистика, потому что машину постоянно проверяли на техосмотре, всё отслеживали. Мы даже не поняли, как он вывел её из строя. Машину на шоссе занесло, Григор сумел вывести её прямо и почти вырулил на свою полосу. Но на зелёный свет ехала машина и врезалась прямо в него.
Мы никогда не лезли в личную жизнь Григора, но его подруга узнала пароль от страницы. И я решила взять её управление на себя. Я даже не могу сказать, почему. Я хочу, чтобы он не был забыт друзьями. Хотя и не часто бываю «ВКонтакте», но, например, если вижу в новостной ленте машины, которые ему бы понравились, ставлю лайки от него. Я же его мать, знаю его вкусы. Ещё я ставлю лайки тем словам, статусам, которые бы ему понравились, но, конечно, не девочкам. Просто возникает такое ощущение, что он жив. И даже номер телефона, по которому вы звоните, — это тоже его номер.
Есть люди, в основном девушки, которые просятся в друзья, зачем, они ведь видят страницу, понимают, что человека больше нет? Я добавила только одну. Посмотрела, вроде ничего. Подумала, что Гриша бы её добавил. Но она пока не писала.
Иногда я пишу посты от своего имени, и все его друзья знают, что пишет мама. Иногда я пишу от его имени. Например, «Я всегда буду ангелом-хранителем для своих родственников». Это как зов сердца. И когда ты начинаешь писать, вряд ли понимаешь и обдумываешь всё. Тут надо смотреть по своему состоянию:
У Григора был и инстаграм с десятью тысячами подписчиков. У него был ник «великодушный313». 313 — это его номер машины. В какой-то момент его подружки и некоторые друзья стали менять свои ники, чтобы тоже стать «великодушными». Тогда младший брат Григора и отец вмешались: они звонили и просили так не делать, потому что всё это начало превращаться в клоунаду. А сейчас младший сын сам использует этот ник, как бы продолжая его за брата.
Когда Григору приходили сообщения, я сначала пыталась узнать, кто отправитель, как они дружили. Не хотелось сразу говорить о смерти, самой это тяжело. Его друзья, конечно, все были в шоке, потом звонили, извинялись. Сейчас сообщения уже никто не пишет, потому что все уже в курсе. Со временем всё останавливается.
Я пока решила, что буду вести страницу до годовщины смерти. Поздравлю Григора с днём рождения от своего имени, наверное. Напомню о том, что прошёл год со дня гибели. Потому что вся молодёжь сейчас крутится в своих делах, могут забыть. А после года начну снижать активность. Просто хочется, чтобы страница не пропала. Я ведь даже не знаю: если её долго не вести, она закроется? Может, и совсем удалим страницу. Не знаем пока.
Всё-таки в соцсетях, «ВКонтакте», жизнь идёт полным ходом, всё кипит, там живые люди. И я считаю, что мне не нужно лезть туда к кому-то с воспоминаниями. Кроме близких людей это никому не надо. Но это я сейчас так думаю. Может, изменю своё мнение. Время покажет.
Я просто веду страницу, чтобы он пока жил. Может, это шизофрения, а может, я как родитель не могу воспринимать, что Григор погиб. И это не десятилетний ребёнок, после смерти которого можно снова родить. Нет, двадцать лет — это целая жизнь. У меня такое чувство, что я потеряла брата, а не сына.
Уже идёт восьмой месяц, и боль не утихает. И мы всё равно больше живём и общаемся со своим погибшим сыном, чем некоторые семьи, в которых ребёнок жив. Я смотрю вокруг и понимаю, что люди не ценят своих детей. Обидно, что настолько востребованный член семьи ушёл, когда мы так нуждались в нём.
