Лагерь Артек достался российскому правительству безвозмездно, вместе с новым субъектом, поэтому сэкономленные 895 000 000 рублей решили потратить на его развитие. Вскоре после присоединения полуострова к России премьер-министр Дмитрий Медведев подписал распоряжение: Артек должен стать международным детским центром. Впечатления от посещения заведения тогда у премьера остались сложные: с одной стороны, вроде как гордость Советского Союза, с другой — ощущение, что там всё ещё двадцатый век, а в чём-то даже девятнадцатый. Самиздат, изучив свои архивы, публикует воспоминания читательницы о том, как она сама побывала в Артеке, который что тогда, что всего несколько лет назад оставался практически неизменным и где время застыло.
Идеальный Артек, царство которого на Земле вот-вот наступит, даже самому искушённому и требовательному человеку представляется эскапическим раем. Другое дело, что любому, кто хотя бы раз был на территории лагеря, идеи модернизации Артека кажутся более утопическими, чем те, что исповедовал Томас Мор. Помимо очевидных нововведений, включающих в себя санузел в каждой отдельной комнате и увеличение порций в столовых, морским отрядам пошьют отдельную форму, реконструируют лагерные музеи и введут кружки по изучению иностранных языков. Наконец, Артек, вероятно, также ждёт обновление операционной системы Windows 95, установленной на всех компьютерах лагеря.
Как говорится, et in Arcadia ego. Всюду, стало быть, смерть.
Поезд Санкт-Петербург — Симферополь идёт тридцать мучительных часов. Первые двадцать минут пытаешься найти что-то интересное за окном, остаток путешествия посвящаешь изучению пакета с едой, заботливо собранного мамой. В плацкартном вагоне душно, скучно, самыми заботливыми людьми оказываются не взрослые провожатые, а цыгане, которые бескорыстно предлагают попробовать халву, мармелад и увлекательные возможности кочевой жизни. Все ребята постарше смотрят на тебя презрительно и уходят в тамбур давиться одной сигаретой на семерых. Ровесники так плохо играют в карты, что из жалости отказываешься забирать выигранные деньги. Мама, смотри, я еду в Артек.
Плацкартный вагон напоминает тюрьму: общее хозяйство, кругом люди из регионов, девочка из Санкт-Петербурга никому не может верить, и ты один против целого мира. Поэтому, когда в два часа ночи в Симферополе всех выгоняют из вагона на платформу, первым делом хочется вернуться к дружелюбным цыганам. Зря они, что ли, зовут кочевать. Через пару минут видишь «Макдоналдс» и возвращаешься к базовым потребностям по пирамиде Маслоу.
Эвакобаза в Артеке — это хорошо сохранившееся здание семидесятых годов прошлого века. Оно оснащено неработающими лифтами, самовоспламеняющимися шторами, санузлами для мальчиков на чётных этажах и одним-единственным для девочек на пятом. Чемоданы надо тащить по скользким, надраенным, облицованным кафелем лестницам. В комнате стоит по девять старых кроватей, огромные окна на всю стену выходят на улицу Гагарина, по которой в неурочные часы кружат стаи ворон. Вороны каркают и выстраиваются то в виде черепа, то в форме знаменитой артековской ромашки.
В восемь утра будит входящий вызов от мамы. Она искренне интересуется, живо ли её чадо, но когда начинаешь подробно описывать быт и нравы людей, с которыми столкнулся за последние сутки, она говорит, что много работы, позвони папе и вообще пиши смс, а то так дорого. Пишешь папе смс, он отвечает каким-нибудь довлатовским афоризмом. Тебе десять лет, Довлатова ещё не читала, из-за чего кажется, что отец тебя ненавидит и всячески демонстрирует радость от того, что сумел от тебя, наконец, избавиться. Хочется плакать, но надо спускать чемодан, завтракать и ехать в сам лагерь.
Вместо привычного бабушкиного завтрака из шести блюд получаешь сухой паёк: сок с трубочкой, яблоко, печенье, вафли. Кто-то говорит, что ребятам из Москвы выдали ещё и туалетную бумагу, становится страшно завидно и обидно одновременно. Вновь хочется предаться печали, но твою фамилию уже шесть раз громко прокричали на весь холл эвакобазы, с удивительной настойчивостью избегая правильной постановки ударения. Тащишь чемодан и себя на задний двор гостиницы, он весь заполнен грязно-белыми маршрутными автобусами в голубую полоску, водитель любезно помогает положить чемодан в багажный отсек, от чего можно было бы броситься ему на шею и наконец разрыдаться, но уже как-то не хочется. В маршрутке удушливо пахнет резиной, соседка страдает от панического страха перед собственным именем, поэтому узнать, как её зовут, невозможно. За окном — красота.
Артек — большой комплекс, дорога от эвакобазы до Морского лагеря занимает чуть больше часа. Когда будешь вылезать из автобуса на землю обетованную прямо под крымское полуденное солнце, примешь морскую гладь за мираж и с должным смирением диагностируешь у себя шизофрению. Ладно. На медосмотре с тобой не согласятся, зато напомнят про сколиоз и необходимость держать спину ровно. Деньги, которые мама дала с собой, сдашь в специальную кассу, себе оставив гривен двадцать, пять из которых сразу же потратишь на артековский значок, ничуть не жалея о такой расточительности. Следующий час проведёшь в мучительном ожидании распределения по отрядам. Вся процедура напоминает выбор самого симпатичного круга ада Данте, поэтому когда на медицинской карте фломастером размашисто ставят номер, облегчённо вздыхаешь. Тащишь чемодан к своему корпусу, сдаёшь его в камеру хранения, все вещи распихиваешь по пакетам, за тобой так и не пришёл вожатый, ощущаешь себя очень взрослым и ответственным. И одиноким. Как Гарри Поттер.
Вожатый всё-таки приходит, говорит, что донесёт все эти манатки, а тебе командует бежать на третий этаж в большую комнату, которая называется игровой. Бежишь, но, конечно, спотыкаешься и падаешь. Коленка болит, душа тоже. Кто-то просит не сидеть на холодных ступеньках, грустно соглашаешься с разумностью подобного совета и плетёшься в игровую. Наконец-то знакомишься с вожатым, вы уже прониклись друг к другу симпатией, ты — потому что это первый человек, которого удалось заманить в сети конструктивного диалога за последние два дня, он — потому что у тебя мало вещей, ты не ревёшь и не просишься к маме. Выдают форму. Футболка болтается, шорты сидят как влитые, хочешь приколоть значок за пять гривен, но никак не можешь его найти.
Перетаскиваю вещи из игровой в свою комнату, пока там только трое человек, занимаю последнюю нижнюю кровать. Все с тобой знакомятся, это очень приятно. Пока распихиваешь вещи по тумбочкам, шкафам и ящикам, соседки рассказывают о том, какие дураки мальчики в нашем отряде, не то что в старшем, они тоже на нашем этаже, на ужин мы вместе пойдём, тогда-то я увижу.
Ужина жду с трепетом, потому что давно нормально не ела. Выясняется, что по лагерю нужно ходить парами. Соседка деловито берёт меня под руку, хотя я бы предпочла пойти с мальчиком, как нас изначально поставили вожатые. Мальчик выше меня, красивый, у него йо-йо, а у соседки только противный голос и много красивых бус. Подходим к столовой, снаружи она напоминает Юстинианову базилику в Константинополе, внутри — частную больницу. Всё сверкает чистотой, раздаточный стол в форме буквы «П», сперва беру салат, а в конце оладьи со сгущёнкой.
После ужина сидим отрядом на берегу моря, пытались играть в игру на запоминание имён «Снежный ком», но в итоге уставились в одну точку
Смена начинается завтра, она длится двадцать один день. Memento mori.
