Каждое лето отчаянные и наполненные идеями жители планеты съезжаются на фестиваль Burning Man в пустыню Black Rock штата Невада для того, чтобы создать идеальный город, а затем сжечь его. Уже осенний ветер развеивает ещё не остывший пепел Black Rock City по миру, зажигая серию вечеринок Decompression, воссоздающих дух легендарного фестиваля. Московская версия Decompression пройдёт 26 ноября — это реальная возможность на одну ночь почувствовать себя жителем Black Rock City. Самиздат «Батенька, да вы трансформер» заблаговременно отправил своего связного на Burning Man, чтобы узнать, зачем цивилизация и скроенный из мелочей порядок старательно маскируются под анархию и хаос.

Джесси из Аризоны. На нём только широкополая шляпа и стринги, которые вполне уместно смотрелись бы на одном из многочисленных гей-пляжей Сан-Франциско. Он приехал на Burning Man на пикапе, прихватив с собой немаленький рефрижератор. Рядом с машиной — полевая коптильня.

«Это — рёбрышки, а это — рибай. Мясо коптится двадцать часов, не меньше, тогда вкус получается что надо», — улыбаясь во весь рот, рассказывает он дюжине собравшихся вокруг людей. «У меня тут целый холодильник, — говорит он. Буду готовить, пока хватает мяса. Завтра привезут ещё».

Ещё через два дня милая бабуля в сомбреро будет угощать нас самостоятельно приготовленной водкой и называть «my little Russians». Сортов не меньше двадцати — на полыни, меду, перце, вишне и яблоках. После седьмой дегустации мы, спасаясь от восьмой, с трудом раскланиваемся и обещаем заглянуть ещё. Плайя готовит миллион сюрпризов, и остаться лежать здесь, медленно приходя в себя на тридцатиградусной жаре, — не лучшая идея. Сегодня нас ещё ждут медитация в компании олдскульных хиппи, баня и килотонны электронной музыки. И, может, вечеринка с борщом в одном из русских кэмпов, если не слишком устанем.

Двенадцать радиальных улиц — от A до L, от Arno до Lorenzo. Тридцать два пересекающих их перпендикулярно луча-авеню, через каждые пятнадцать минут условного циферблата. От 2:00 до 10:00. В центре города — Плайя, площадь, где находятся двенадцатиметровый деревянный Человек на постаменте и Храм. А ещё — десятки инсталляций, скульптур, арт-объектов. Но чаще «плайей» называют всё пространство древнего высохшего озера Лахонтан (Lahontan), где проходит фестиваль.

Это почти мистическое место: кусок пустыни в Неваде, ставший непригодным для сколько-нибудь организованных форм жизни несколько тысячелетий назад, а теперь снискавший славу полигона свободы и самовыражения, где стираются общественные нормы и теряют силу запреты. Это заповедник, где быт в стиле Постапокалипсиса примеряют артисты, IT-нерды, современные художники и банковские клерки. Это место паломничества для резидентов Кремниевой долины, где побывали Марк Цукерберг, Сергей Брин и Илон Маск.

На Плайе каждый год вырастает Black Rock City — город, где живут бёрнеры (так называют себя участники фестиваля). Он появляется на Google-картах незадолго до начала Burning Man и исчезает через несколько недель после его завершения.

Здесь есть почта, радиостанция, газета, аэропорт и семь квадратных миль свободы самовыражения, заполненных трейлерами, барами, сценами и людьми. Каждый кэмп дарит что-то фестивалю: от сэндвичей с сыром и массажа стоп до выступления цирка Дю Солей. От ценности вносимой лепты зависит близость лагеря к центру происходящего — Плайе. Чем ближе, тем весомее вклад. На территории фестиваля запрещено движение транспорта — за исключением велосипедов и mutant vehicles (они же арткары) — сумасшедших творений на колёсах. Прокатиться на коте-переростке, саламандре, гигантской кровати или чайнике? Запросто. Стоимость некоторых машин доходит до 5 000 000 долларов. Деньги на них и многочисленные арт-инсталляции команды собирают целый год — по спонсорам или краудфандинговым площадкам.

Всё кричит здесь: будь собой, настолько ненормальным, насколько хочешь.

Это земля свободы, где, в отличие от привычного мира, странно не выпячивать свою индивидуальность, какой бы замысловатой она ни была. Здравомыслящие люди не вносят вклад в окружающую тебя здесь реальность.

Попадая в Black Rock City, и правда выпадаешь из контекста знакомой действительности со всеми её кофеварками, кассетными бомбами, бетономешалками, процентами на ипотеку, запрещённым ИГИЛом и кризисом цен на энергоносители. Это не фестиваль, не рай на Земле, это всё вместе и ещё чёрт знает что ещё. Это ядерный полигон самовыражения, это локальная марсианская демократия: куча людей тащится к чёрту на кулички, чтобы ненадолго построить идеальное общество по существующим только в их головах лекалам — неидеальным, насколько неидеальны сами люди. «Дари, будь самообеспечен, реализовывай себя, радикально включайся в происходящее», — начертано на скрижалях этого недолговечного и несовершенного рая.

Я сижу на переднем сиденье автомобиля, спасаясь от ночного холода пустыни под тёплым пледом. Старый «Олдсмобиль» получил воистину достойную зависти вторую жизнь. Над головой — радужная пирамида с обложки легендарного альбома «Пинк Флойд». Райт, Уотерс и компания, конечно, тут же, в наушниках, а за рулём — капитан в инкрустированной переливающимися диодами форменной фуражке (бейджик «Captain» на груди не оставляет никаких сомнений). Краски оставляют светящиеся дорожки в темноте, плывут цвета. Под колёса ползут марсианские пейзажи Плайи. На передней площадке авто танцуют принц и принцесса — вылитые персонажи диснеевского мультфильма. Мы возвращаемся из самой удалённой от обитаемых мест части пространства фестиваля. Но и здесь попадается удивительное. Что-то похожее на заправку и дайнер из пятидесятых. Металлическое насекомое. Подсвеченный неоном коридор, заполненный электронными шумовыми инструментами, которые реагируют на твоё присутствие. Проезжают облепленные огнями, мигалками, диодными лентами и всем-что-ещё-может-светиться велосипедисты, появляются на горизонте другие средства передвижения. Каравелла, пышущий огнём осьминог, неоновый лес. Медуза из игры «Pac-Man» пробегает по кромке горизонта, постоянно меняя цвет и окончательно превращая и без того разваливающуюся на куски реальность в аркаду, или сумасшедше яркий сон, или кислотный трип, или во всё сразу. Проносится автомобиль в виде неприличного жеста с оттопыренным средним пальцем. Вот только автомобиля в непроглядной пустынной ночи не видно, а нарисованный светом «фак» выглядит очень фактурно. Плайя смеётся и играет с тобой. На радужный свет пирамидки, переливающейся над головой, прилетает жук. Он плашмя падает на площадку кара и моментально засыпает. Жуку на вид пятьдесят пять лет, зелёное трико обтягивает пивное брюшко, на голове — капюшон с длинными усиками. Один из них зацепляется за рюкзак. Я осторожно распутываю лямки. Плайя хохочет.

Арткар катится, по пустыне разлетается «The Great Gig in the sky». Цвета приобретают невероятную насыщенность, становятся ярче. Искажается геометрия пространства, по песку бежит рябь.

Ощущение, что мы едем по луне. Вполне возможно, что по её тёмной стороне.

Наверное, именно поэтому, задрав голову, я и не вижу в чернильном небе знакомой голубой планетки, только меняющие цвет узоры на внутренней стороне полусферы.

Я стою посреди небольшого, похожего на вдавленное в землю яйцо павильона. Звуки перекатываются, сливаются, рассыпаются и вновь соединяются в единое полотно. Цвета меняются: жёлтый перетекает в розовый, синий, зелёный. Я пытаюсь понять, что же проецируется на стены павильона. Это облака, ветки деревьев, просто абстрактные фигуры? Минут через десять доходит: нет никакой проекции. Просто попавший между полупрозрачными слоями шатра песок Плайи бросает тень, рассеивается и медленно скатывается вниз.

Автор инсталляции — звукорежиссёр из Нью-Йорка. Он объясняет задумку: льющийся из восьми динамиков многоканальный звук создаёт объёмную картину, звуковое пространство, играющее с восприятием. Создаётся иллюзия, что источник звуков постоянно перемещается — оказывается за спиной или вокруг тебя — и ты сам становишься частью звуковой картины, существующей внутри сферы. Цвета живут, песок сыплется вниз, стены инсталляции превращаются в живущее будто бы по своим законам полотно.

Алхимическая лаборатория, социальный эксперимент, артефакт, флюктуация реальности… Развитое общество, помешанное на условностях, стерильности, социальной статусности, просто не могло не разродиться чем-то попирающим его правила. Отдушиной. Воплощённой анархией. По крайней мере, внешне. Хочешь гулять голым, нацепив на член плюшевого единорога? Пожалуйста. Есть пропитанную пылью еду, ходить на голове, обниматься с незнакомцами? Да сколько угодно! Более того, на все развлечения и удовольствия ты не потратишь ни цента. Хождение денег здесь запрещено. Только не забудь заплатить 420 баксов за билет и захватить всё необходимое. Самообеспечение — это тоже один из принципов фестиваля. Вода и еда, защита от разъедающего кожу щелочного песка, препараты от дегидратации, чемодан сумасшедших костюмов и желание проявлять свою индивидуальность настолько ярко, насколько возможно. Это и есть базовый набор бёрнера для выживания в рукотворной фантасмагории. В хрупкой реальности, где может произойти всё что угодно.

Но на самом деле, Burning Man — это продуманный до мелочей хаос, созданный под пристальным взглядом вполне цивилизованного демиурга.

Трейлеры, оборудованные душами и клозетами, прожекторы и лазеры, рефрижераторы и коптильни, продукты в вакуумной упаковке. Количество полевых медицинских пунктов — как на месте стихийного бедствия после развёртывания миссии Красного Креста. Поголовье рейнджеров — ровно такое: чётко ликвидировать конфликты с мордобоем и оперативно убирать из публичного пространства распространяющих наркотики. Но чтобы при этом никто не чувствовал себя под гнетущим надзором Большого Брата (тем не менее к концу фестиваля говорят о шестидесяти задержанных). Ах да! Ещё неизбежная проверка АйДи перед каждым стаканом с алкоголем, даже если годы оставили основательные и заметные отметины на твоём умудрённом опытом челе.

Картинка уж точно не тянет на рай анархиста. Сюда едут не выживать, а отдыхать, создавать, делиться, слушать музыку, танцевать. А мелкодисперсная щелочная пыль плайи — это всего лишь приправа, придающая остроты. Она же — фильтр, отсекающий лишних, не готовых к лишениям заштатных любителей тусовок.

Плайя — это стихия, построенная на самоорганизации. Достигнув определённого уровня свободы, начинаешь понимать ценность самоограничений.

Ровная гладь с парусниками, пароходами арткаров и шустрыми моторками велосипедов пьянит. Но опасности — они все здесь настоящие. Сгореть на солнце, потерять сознание от обезвоживания, замёрзнуть до костей ночью — это запросто. Все ветра и бури твои. А если всё же решился плыть — выучи навигацию, верь в свою команду и будь бдителен. А ещё готовься нести вахту, мыть посуду, разбирать мусор и делать сотню других дел. Не очень похоже на курорт.

Пожалуй, сюда приезжают люди, которые стремятся побыть собой — не более и не менее. Вылезти из шкуры офисного работника и/или примерного семьянина. Это пространство, которое позволяет открыть и реализовать себя настолько, насколько ты готов это сделать. Пройти мастер-класс по швейцарскому эротическому массажу, построить каравеллу на базе школьного автобуса, удивить всех желающих своим мастерством в приготовлении бутербродов с авокадо — легко. Самореализация — очень широкое понятие.

Величественный маяк — жемчужина архитектурной мысли этого года — сияет, как новогодняя ёлка, и величественно уплывает из поля зрения. Красота доводит до экстаза. Датчики органов чувств зашкаливают. Безбрежность ощущений и пространства становятся едины.

На горизонте вспыхивает зарево. Я делаю шаг на начинающий светиться песок.

На улицах Black Rock City уже пустынно. Заглядываю в «Портал» — бар, полюбившийся мне своей атмосферой (да и близостью к кэмпу). За круглой аркой, завешенной парой кусков летучей ткани, — небольшая стойка. В углу под одеялами спит, обняв друг друга, целая компания.

У бара стоят обнявшись двое мужчин. Одному на вид тридцать два–тридцать пять. Невозмутимое лицо и живые глаза, широкополая шляпа с приколотыми разноцветными значками. Он отвечает что-то второму, молодому парню в джинсах и кожаной жилетке, который плачет у него на плече. Продравшись сквозь всхлипывания, понимаю, что парень жалуется на девушку, которая не отвечает взаимностью. «Love of my life».

Парня в шляпе зовут Брайан. Всхлипывания, а также дружеские подбадривания и похлопывания по плечу длятся битых полчаса. «Поплачь, поплачь! Чувствуешь, ведь становится легче».

Брайан умоляюще смотрит на меня. Я оттягиваю часть внимания плачущего парня на себя, бормочу что-то подбадривающее. Мы обнимаемся уже втроём.

— Чёрт, МДМА делает людей слишком сентиментальными, — шепчет Брайан.

— Конечно.

Проходим мимо Barbie Death Camp — лагеря с инсталляцией, где раздетые донага пластиковые красотки ждут своей участи под пристальным взором не знающих жалости вооружённых до зубов пластиковых качков. Барби, которым повезло чуть меньше, украшают столбы и виселицы по периметру лагеря. Я начинаю видеть в этой картине что-то ужасно сексуальное.

Tuna Guys — одна из старейших группировок Black Rock City. Огромный лагерь, трейлеры, вышка с трёхэтажный дом с оборудованным постом для несения вахты и сна наверху. Полевая кухня. Копчёный лосось, свинина, крафтовое пиво, сидр; удивительный уют в стиле «Фоллаута» или «Безумного Макса». В одном из кресел сидит рыжий, похожий на ирландца, средних лет мужчина с щегольскими усами и в абсолютно почему-то уместном голубом халате. Мне на секунду кажется, будто мы на веранде какого-нибудь домика в Окленде, а не посреди пустыни. Его манеры напоминают о камео Тарантино в «Криминальном чтиве». Но встречает он нас не в пример дружелюбней.

—Привет, парни! Хотите кофе или пива?!
— Хотим, конечно. Пива. И сидра. И травы, пожалуй.

Начинают просыпаться и другие жители кэмпа. Например, Бэтси. Бэтси, бросившая всё к чёрту и уехавшая на полтора месяца на строительство лагеря на Бёрне. Впервые в жизни. Бэтси слегка за 40, у неё лукавый прищур и грустные глаза, в которых иногда ярко вспыхивают искорки. С английского она переходит на язык жестов. Желает нам доброго утра, как мы вскоре узнаём. Когда-то её будущий муж подошёл к ней в кафе и сказал пальцами: «Ты так красива, жаль, что ты меня не понимаешь». У Бэтси глухая сестра, которой она заменила мать. Бэтси поняла. У неё двое детей, социальная помощь и грустные глаза. Она рада выговориться, ей от от этого явно становится легче. Она плакала этой ночью, и предыдущей тоже. Через пару дней она будет рассказывать, смеясь, о своём чудесном свидании и новой любви, грусть уйдёт куда-то совсем на дно. Глубоко под песок Плайи.

— Next year was better, — шутят старожилы Бёрна.

Tuna Guys знают о чём говорят, кэмпу уже полтора десятка лет, это как минимум. Лагерь находится довольно близко к центру фестиваля, что и само по себе говорит о многом.

Все считают, что сейчас в Black Rock City настали спокойные времена. Были ли у нас враги?! А-ха! Давно, но сейчас нет.

Делить уже нечего, смеётся один из местных жителей, похожий на классического героя вестерна: недельная щетина, чёрные глаза, ухмылка из-под усов. Позже другой бёрнер со стажем расскажет, как однажды, лет –цать назад ему пришлось полчаса проваляться под собственным грузовиком, чтобы не словить одну из свистевших над головой пуль.

Сегодня здесь ждут гостей. Я помогаю приготовить пирог и копчёные яйца с беконом. Когда вокруг столов собирается не меньше дюжины человек, новоприбывших приглашают встать в круг вместе с жителями кэмпа. Появляется и лидер Tuna Guys, кругленький бодрый старик с седой бородой и лукавым взглядом по прозвищу Mammoth. Он быстро натягивает серьёзную мину и предлагает встать в круг и взяться за руки. По его словам, нас ждёт приветственный ритуал. В тот момент, когда мои ладони соприкасаются с ладонями моих соседей, в черепе что-то ярко вспыхивает и рассыпается искрами. Я обнаруживаю себя сидящим на заднице в пыли. Когда зрение возвращается, понимаю, что остальные участники хоровода находятся в такой же позе. Мамонт, заходясь от хохота, демонстрирует здоровый электрошокер: такие местные ковбои используют для выпаса коров. Когда мы схватились за руки, цепь замкнулась. Бабах!

— Римляне называли острые палки для понукания скота «стимул», — мозг подкидывает совершенно ненужную информацию. 

Участники аттракциона, приходя в себя и вставая на ноги, начинают ржать.

Солнце неимоверно слепит глаза, хочется спать. Словно в ответ на мои мысли Плайя подсовывает стоящую прямо на песке композицию из трёх огромных диванов, журнального столика и торшера. Будто неведомый телепорт неаккуратно выплюнул передо мной кусок чьей-то гостиной.

Развалившись, на диване сидят три парня. Один из них, по центру, сразу приковывает взгляд. Ему на вид лет двадцать пять. Бородка а-ля Авраам Линкольн, белый фрак и такой же белоснежный цилиндр делают его похожим на фокусника. И он сам, и его наряд выглядят слишком уж свежо для финала четвёртой ночи в пустыне, где пыль въедается в одежду за пару часов. Видимо, один из тех молодых успешных людей, которые приезжают сюда на огромных, оборудованных душем, кухней, кондиционером, спутниковым интернетом и чёрт знает чем ещё, трейлерах. Или прилетают на своих самолётах. В день открытия фестиваля частные аэропланы садятся на аэродром Black Rock City каждые три-четыре минуты. И ты никогда не узнаешь, кого встретил. Обычные люди и актуальные артисты, клерки и миллионеры. Из Лос-Анджелеса, Сан-Франциско, Вегаса, Финикса. Наверное, и Мексики. Колумбии?

Здесь у всех налёт мельчайшего беловатого песка на коже и костюмы, глядя на которые, едва ли догадаешься о социальном статусе.

— Да, из Колумбии, — почему-то очень серьёзно говорит Дэвид, пряча в карман маленькое круглое зеркальце и тоже щурясь от первых солнечных лучей. — Круто, да? Но вот я, например, никогда не был в Колумбии. Я работаю режиссёром в Сан-Франциско. Снимаю клипы, рекламу, все дела, — добавляет он.
— Это мои друзья, Сэм и Питер. Мы тут и познакомились, лет двенадцать назад. Я чертовски благодарен дяде, что научил меня жить здесь, готовить, строить, следить за собой. Ребята тоже до сих пор приезжают со своими стариками.

Сэму и Питеру тоже около двадцати пяти. Первый работает менеджером в торговой компании, второй — кладовщиком. Они говорят меньше и выглядят проще, чем пижон Дэвид, который уже закинул ноги в сверкающих серебристых лосинах и громоздких ковбойских сапогах на журнальный столик.

«Смотрите, настоящее искусство выкинули!» В диванную гавань вплывает каравелла — с форштевнем, фок-мачтой и экипажем из настоящих мастодонтов Black Rock City: около десятка мужчин и женщин, многим из них за шестьдесят, а то и за семьдесят. Добыча старых пиратов — огромные картины и репродукции классических полотен. «Кому искусство?» — кричит стоящий за штурвалом толстый седобородый капитан, и шедевры один за одним летят на землю, поднимая столбы пыли.

Кто-то встряхнул стеклянный шар. Я начинаю чихать. Стена пыли надвигается со стороны гор быстро и неумолимо. И ей плевать на то, что наш кэмп едва успел накрыть на стол ужин. Раз — и содержимое тарелок становится смесью из мяса, овощей и песка, пиво в стаканах превращается в мутную взвесь. Хватаем вещи и бежим под тент, спасая остатки продовольствия. Быстро натягиваю мотоциклетные очки и маску. Дышать пылью я пока не научился.

Ужин подождёт до лучших времен. Сегодня на закате горит Человек. Я хватаю байк и выезжаю на улицу, где меня подхватывает поток пешеходов и велосипедистов, смешиваясь с летящим песком. Направление на центр Плайи потеряно окончательно — еле видны собственные пальцы вытянутой руки. Всё происходящее напоминает сцену мотоциклетной гонки из «Страха и отвращения в Лас-Вегасе». Сожжению Человека предшествует самая страшная пыльная буря за весь фестиваль.

— Не сжигайте Человека! Это же убийство! — делая голос как можно более серьёзным, орёт кто-то в толпе.

Но его заглушает музыка «Tool». Я присоединяюсь к стайке байкеров, которую возглавляет некто в костюме «Хищника». Под его велосипедом, задекорированным под футуристичный «Харлей» — красное пятно света, звуки летят из закреплённой на багажнике колонки. Гонка по пустыне началась. Мы держим V-образный строй, внося подобие порядка в хаос мечущихся людей, под зубодробительные гитарные рифы.

Тевтонский велосипедный клин рассекает толпу. Веловсадники Апокалипсиса посреди этого самого Апокалипсиса, мы стремимся к оку бури, центру, где свершится главное разрушение фестиваля. Через десять минут мы на месте. Вокруг замерли арткары: они все здесь, выстроились полукругом вокруг центра Плайи. Во все стороны сквозь сумерки летят звуки и свет, перемешиваясь с пылью. Я почему-то ужасно хочу спать. Что они тянут? А, вот, наконец-то. Первые языки пламени побежали по правой руке деревянного человека. Пытаюсь сохранить остатки внимания, но моему организму плевать на величие момента. Засыпаю на площадке под огромными светящимися грибами, горящий человек расплывается, реальность плавится, стекает под ноги. Плайя убаюкивает меня. Потом эта же платформа довезёт меня до какого-то лагеря, где на земле лежат подушки и одеяла. Засыпая, сквозь сомкнутые веки я вижу строгое волевое лицо в головном уборе индейского вождя. Вокруг него летают какие-то состоящие из фракталов абстрактные узоры. Хрен знает каким образом эта картинка идеально дополняет звуки голосов, говорящих что-то на иврите на задворках моего восприятия. А утром меня ждёт плотный кошерный завтрак и прогулка домой по жаре.

Жара посреди жары. Мы сидим в войлочном шатре-бане посреди пустыни. Характерный мужчина с бородой, которому в момент отдал бы роль друида(или Пана) любой имеющий голову на плечах режиссёр любого театра мира, рассказывает что-то про целебную силу трав. Русскую баню привезли на «Бёрнинг Мэн» московские ребята из проекта Steamology. Эпилогом действа служат самовар с травяным чаем и очень скромный душ, похожий на спрей. А что поделать, воду в пустыне приходится экономить.

Когда остываешь после бани, перестаёт казаться, что в пустыне прохладно. Жара настигает вновь. Выжить без льющейся на тело воды восемь дней в пустыне сложно, но не невозможно. Пыль не даёт волосам засалиться окончательно, но на седьмой день твоя кожа просто требует влаги. Ты мечтаешь о реках, водопадах, ваннах, озёрах, джакузи, душе с горячей водой, душе с холодной водой. Когда эти мечты достигают уровня идеи-фикс, я узнаю о ReFOAMation.

В огромной очереди к желанной воде нас развлекают как могут. Засовывают в клетку на колёсах, а девочка в костюме карлика стучит по прутьям решётки. Наказание длится недолго, и нас выпускают: теперь мы исповедуемся маскам животных, за которыми дыры в стене, через них нас слышат люди, которые стоят на следующем витке очереди — впереди.

— Всё в порядке, они сказали, что любят все наши грехи!

Очередь сбрызгивают водой, смешанной с уксусом из спреев: уксус помогает нейтрализовать щелочной песок плайи. Руки и ноги — в потёртостях и царапинах. Щёлочь разъедает болячки. К концу недели кожа становится шершавой, как у слона. «Уже 6 000 лет Плайя пытается уничтожить всё живое на своей поверхности», — ни капли не врёт заголовок местной газеты. По очереди передают печенье и шоколад. Питьевая вода у каждого своя — в кемелбеках на спинах.

За последним поворотом изнемогающей от жары человеческой гусеницы — огромный купол. Происходящее внутри поначалу напоминает чересчур позитивную версию Аушвиц-Биркенау. Обнажённые люди поливают других обнажённых людей, забившихся в тесный стеклянный коридор, волшебной чудесной пеной и невероятной живительной ледяной водой. Пройдя обряд очищения, они попадают в огромный круглый зал с огромным деревом посередине — с похожим на человеческое лицом. Tree of life, гласит табличка. Люди танцуют вокруг волшебного дерева. Люди улыбаются, трут друг другу спины и моют головы. По периметру купола настоящая диорама: человеческие фигуры с нарисованными меридианами и чакрами в объятьях радуг. Кистью работает пожилой длинноволосый мужчина и того же возраста женщина.

Через несколько дней я узнаю, что полотном заняты отец психоделической живописи, гуру и проводник всех путешественников во внутренние вселенные Алекс Грей и его жена. Люди обнимают друг друга. Снизу вверх в теле поднимается восторг и смех. Чувство неловкости проходит быстро. Плайя не знает стыда.

Когда люди собирались покорять космос, они представляли города под прозрачными куполами, под водой, под небом чужих планет. Сквозь толстые, выдерживающие давление в сотни земных атмосфер купола льётся свет чужих светил. Под куполом — реальность совсем иная, чем на Земле. В стеклянном шаре может скрываться что угодно.

Эволюция общества и сознания не закончилась, уверяет нас всё вокруг — здесь её расцвет, следующий уровень. Верить в это или нет — личное дело каждого. Это рабочая модель утопии, создаваемая всеми её участниками. Кто-то вкладывает в неё миллионы долларов, кто-то — собственное умение делать бутерброды. Именно здесь ты можешь быть тем, кем хочешь, без навязанных условностей. Никому нет дела, что через три дня ты вернёшься в офис, а не отправишься в путешествие по бескрайним просторам на мотоцикле в компании свободолюбивых братьев. Пока ты здесь, это не имеет значения. Здесь своя реальность и свои правила. Пускай во многом это игра. Увлекательная игра, которая скоро кончится. Это ощущение не оставит до конца. Но Плайя — ребёнок, и потому игра идёт по-настоящему. И играют в неё настоящие люди, испытывающие настоящие чувства.

Огромная пагода, окружённая частоколом. На стенах — фотографии тех, кто никогда уже не приедет в Black Rock City. Под многими картинками — рассказы о дружбе, любви, о той дыре, которую оставил после себя этот человек в ткани этого мира. Есть и фотографии животных. Никакой напускной серьёзности, хотя говорят все вполголоса. Музыка играет чуть тише, чем везде. В центре храма постоянно что-то происходит. Сейчас там молится пожилой раввин. Деревянные стены почти не мешают голосу разноситься на десятки футов. Здесь нет места парализующей скорби — только светлая грусть. Глаза быстро наполняются влагой. Люди обнимают и поддерживают друг друга, шепчут что-то незнакомцам, в одночасье ставшим такими близкими. Кто-то спит прямо на полу.

Через три дня Храм будет гореть, и эти балки станут белыми. Вихри будут проходить через него и нести куски пламени с собой. Огненные торнадо протянутся от земли до неба, растворяясь в воздухе на полпути к собравшимся вокруг людям, образующим внутреннюю часть круга, сидя или стоя на коленях. Молчат сцены и арткары. Иногда сквозь оглушающую тишину доносится вой, который тоже делает круг и затихает. 

Ему вторит только ветер.

Плайя плачет. Музыка нарастает, огненные смерчи гаснут. Метель из песка медленно опускается на дно опустевшего шара.

Эксперимент окончен, но не успеет последний его участник добраться до дома, когда в головах, гаражах, мастерских и домах продолжится работа. Работа по созиданию хаоса, от результатов которой зависит, о какие стены и здания будут биться песчаные бури Плайи в следующем году, какими именно цветами расцветёт иллюзия, которая обрушится на головы неофитов и старожилов Black Rock City.