С кровной местью знакомы практически все клановые сообщества планеты — от Латинской Америки до Филиппин. Она регламентировалась законами Киевской Руси, упоминалась в «Салическом своде» франков и других «правдах варваров» с окраин Римской империи. На Кавказе она практикуется (или практиковалась до недавнего времени) представителями почти всех этнических групп, которых здесь более пятидесяти, без всякой связи с вероисповеданием. Кавказские евреи ничуть не уступали в ней мусульманским и православным соседям. Кровная месть — древний обычай, порой она длится десятилетиями и переживает государства, но это не значит, что её правила остаются неизменными. По просьбе самиздата Владимир Севриновский поговорил с сегодняшними кровниками Северного Кавказа, их семьями и теми, кто пытается их примирить, чтобы понять, как трансформировались механизмы кровомщения в современном мире.
Толпа начала густеть уже за час до полуденного намаза. Парковка возле мечети села Гехи медленно наполнялась взрослыми мужчинами в тёмных одеждах. Они приобнимали друг друга в чеченском приветствии, некоторые делали селфи. Из жёлтой газели выбрался десяток стариков в папахах, похожих, словно братья. Слепой туркх — распорядитель суфийских обрядов, постукивая палочкой, просеменил мимо силовика в синем камуфляже. Полиция дежурила по периметру, почти не вмешиваясь, — только проверила рюкзак приезжего фотографа. Люди сбивались в группы, переговаривались и ждали. Для многих ожидание затянулось почти на четверть века.
В 1996 и в 2007 годах произошли два убийства. Виновным объявили кровную месть. Долгие годы они скрывались: один — в другой республике, второй — в другой стране. Их семьи соблюдали траур. Сегодня вражде предстояло завершиться.
Два убийцы
За день до описанных событий мы встречаемся в кафе с имамом Ахмедом Бериевым, организатором собрания в Гехи. Он совсем молодой, и видно, что волнуется. Обряд ещё не свершился, всё может сорваться даже в последний момент.
— Впервые я занялся этим делом шесть лет назад. До того только слышал вскользь, — начинает он рассказ, прихлёбывая чай. Рядом сидит его родственник и внимательно следит за разговором.
— Эта история случилась в конце февраля 1996 года. Обеспеченный человек нанял школьного приятеля охранником в свой магазин. Тот однажды подождал, пока друг зайдёт в кабинет, и выстрелил в него два раза. Убил, положил автомат и ушёл. Скрылся из республики. Странное дело — он даже не пытался замести следы. Братья жертвы решили, что причина в деньгах. Убитый боялся оставлять наличные, носил их с собой, и эти деньги, вроде, пропали. Родственников убийцы со временем простили, а его самого — нет. По шариату только преступник несёт ответственность. Со временем набожных, знающих людей становится больше. На похоронах они зачастую сразу объявляют: «Не надо никаких церемоний или визитов. Все, кроме виновного, прощены».
Спутник имама согласно закивал.
— В 2007 году в Австрии произошло другое убийство. Эти парни уже не раз сцеплялись. Один был сильным, здоровым. Боксом занимался. Избил второго, рёбра ему переломал. Это ещё можно было исправить, но он его вдобавок оскорблял прилюдно. А уж такое чеченцы легко не прощают. Второй, не совладав с собой, застрелил обидчика. Говорят, хотел только ранить в ногу, но тот на него накинулся. Ещё выстрелы — и боксёр упал. Виновный своё отсидел, но это кровную месть не отменяет. Снова родственников простили, а его — нет. Он — односельчанин убитого в 1996 году, а погибший здоровяк — из рода убийцы.
Механизм кровной мести
На Северном Кавказе кровная месть регламентируется многочисленными традициями, неодинаковыми у разных народов: к примеру, даргинцы считали дозволенным убийство вора, забравшегося в дом, чеченцы же полагают, что его надо лишь напугать. Месть объявляют официально, через уважаемого посредника, и только если преступник и жертва принадлежат к разным кланам. Убийца покидает родные места. Этикет предписывает ему и его родственникам соблюдать траур и всем образом жизни показывать раскаяние. Он не бреется, не стрижёт волос, а порой и ногтей, ведёт затворническую жизнь и не попадается на глаза близким погибшего. Нарушение этих правил может побудить родственников жертвы к активным действиям.
До XIX века в изгнание отправлялась вся семья. Её имущество уничтожалось: дом рушили, сады вырубали. У аварцев даже бытовало выражение «разориться на крови». Впоследствии имам Шамиль отменил этот адат (обычай) как противоречащий шариату. За убийство родственников кровника в его государстве полагалась смертная казнь. Но виновного преследовать не возбранялось. В Дагестане конца XIX века, уже после присоединения к России, так гибло около шестисот человек в год.
Мстят не только за убийство. К нему приравнивается оскорбление, особенно в адрес гостя или женщины, и его границы трактуются широко. В 1992 году в Бамуте сельчанин застрелил собаку соседа у него во дворе. Тот убил обидчика. Родственники жертвы не признали этот поступок справедливым и объявили кровную месть. По словам свидетеля, она унесла жизни семерых мужчин.
Долгий путь к примирению начинается с признания родственниками виновного ответственности и права другой стороны на месть. В случае непреднамеренного убийства близкие кровника традиционно покрывали расходы на похороны и предлагали материальную компенсацию семье погибшего. Её принятие было серьёзным шагом к маслаату — обряду публичного примирения кровников. Впрочем, чеченцы и жившие по соседству ногайцы до сих пор гордо говорят: «Мы прощаем только ради Аллаха».
Плата за кровь по шариату привязана к стоимости ста верблюдов и составляет сейчас более шести миллионов рублей. В Чечне от неё, как правило, отказываются либо берут от 300 тысяч до миллиона рублей на поддержание семьи убитого, прощая остаток. Следующий шаг — допуск на тазият (поминки) дальних родственников преступника для выражения соболезнований. В случае «чёрного» убийства (при отягчающих обстоятельствах) родственники жертвы отвергают приношения и попытки примириться. Маслаат при случайной автомобильной аварии проходит гораздо проще и быстрее.
«У водителя случился сердечный приступ. Он врезался в другую машину, там женщина погибла, — вспоминает директор Национальной библиотеки ЧР Сацита Исраилова. — Делегация родственников виновного явилась с извинениями, но им двери не открыли. Тогда всё село, тысячи людей, пришли пешком и встали поодаль. Послали в семью погибшей переговорщика. Те его приняли. Он принёс результат медицинского обследования. Но та сторона поверила, лишь когда родичи водителя поклялись на Коране».
Объект кровной мести — не всегда сам убийца. Если, по убеждению семьи жертвы, виновник трагедии несопоставим с ним по роли в клане, убивают человека, равного погибшему, — чтобы поддержать незримый баланс. Есть даже своеобразный комплимент мужчине: «ты хорош для кровной мести».
— Допустим, у вас в роду есть надоевший всем алкаш, — объясняет Сацита. — Если он спьяну застрелит достойного человека, зачем ему мстить? Наказывают того, кто его вовремя не остановил. Видите, что родственник опасен, — убедите, свяжите, убейте, сделайте что угодно. У нас нет понятия личной ответственности, только коллективная. Если я лёгкого поведения, меня не может остановить посторонний. Это обязанность моих родственников.
Кровная месть не распространяется на детей, стариков и женщин. Впрочем, в аварском селении Ругуджа известные своей драчливостью горянки могли при надобности достать нож, спрятанный в сапоге. Если убийца умирает не от руки мстителя, роковая эстафета переходит к его сыну или брату. Порой кровная месть длится века. Правда, в следующих поколениях она осуществляется редко. Член комиссии по примирению рассказывает: «Бывает, в перепалке, ссоре кто-то говорит: если ты мужчина, почему не отомстил роду убийцы отца? Это сильно задевает честь. Тот берёт оружие и действует».
Маслаат прекращает вражду. Месть после него — тягчайшее преступление. Религиозные авторитеты убеждают кровников примириться, фольклор воспевает героев, пощадивших врагов и побратавшихся с ними. Но поспешное прощение тяжёлого преступления считается позором и признаком слабости — в старину за него даже штрафовали. Поэтому родичи жертвы встают перед непростой дилеммой. Для примирения нужно согласие всей семьи. Многое зависит от решения авторитетных стариков, которые могут и отречься от жаждущих мести упрямцев. Но во все времена сложнее всего было уговорить мать убитого.
Два друга
— Двое друзей, близких как братья, вместе уехали из Чечни в Москву. Там поссорились, и один застрелил другого. Сбежал в Европу. Прошло 25 лет, а он всё скрывается, даже с умирающим отцом не смог попрощаться. Сыновья убитого давно смирились, хотят простить. А мать требует смертной казни. Говорит детям, что они слабаки и, если этого не сделают, она самолично одного из того рода убьёт. Я её спросил: «Почему ты так хочешь его смерти? Это не будет наказанием. Наказание сейчас, когда он должен таиться». Она спокойно ответила: «Ты всё правильно говоришь. Знаю, у него жизнь тревожная, но простить не могу. Мы его ищем, поэтому наше имя чего-то стоит. Если прекратим, с нами не захотят иметь дело и моих внучек ждёт нехорошее замужество». А сыновья таких последствий не видели. Я опасаюсь, что мальчики выросли и тоже стали мыслить, как мама.
Ибрагим Арсанов, правнук знаменитого суфийского шейха Дени Арсанова, хмуро замолчал и включил погромче старенький CD-плейер. Внедорожник наполнили беззаботные мелодии итальянской эстрады восьмидесятых. Под звуки «Ci Sara» мы ехали из Грозного к месту примирения кровников. Ибрагим, один из первых лиц братства дениарсановцев, был, по обыкновению, чисто выбрит и облачён в щеголеватый синий костюм. «В советское время ислам был верой интеллектуалов», — любил приговаривать он, сокрушаясь, что религия перестала быть столь утончённой.
На заднем сиденье сидел его друг Руслан Закриев. В 1994 году он встал во главе селения Шалажи, провозгласившего отделение от дудаевской Ичкерии и союз с Россией. После взятия села сепаратистами свергнутый президент укрывался в Ставрополе — пока в передрягу не попал брат.
— В 1998 году банда из 18 человек захватила его ночью возле Аргуна. Просто по беспределу, — сбивчиво рассказывает Руслан. — Главарь, он числился полковником, приказал товарищам: «Избейте его и в багажник засуньте». В то время оружие продавалось как семечки. Брат вытащил пистолет, полковник на него бросился. Один выстрел — и тот упал. Остальные растерялись. Потом, брат рассказывал, он направил ствол на остальных и сказал: «Есть ещё восемь пуль. Если хотите, продолжим». Те его отпустили. Знали: если убьют — мы не простим.
Сестра, маленькие дети приехали ко мне и всё рассказали. Я сразу отправился в Шалажи. Дом наш, с тех пор как мы убежали, пустой стоял. Собрал я друзей и заявляю: «Будем воевать. Мы не признаём эту кровную месть, потому что мой брат прав». В то время они сотни людей хватали и сажали, убивали, мучали. Отменяем траур, берём оружие. Заняли оборону во дворе. Старики убеждали: «Вам надо бежать. Брата убьют — и конфликт закончится». А я в ответ: «Почему он должен дать себя украсть, избить, унизить?» Если общество признаёт месть, кровника не спасают. Он фактически приговорённый. Ему даже застрелить преследующих нельзя — только убегать. Иначе из его рода уже двоих убьют. А мы право на месть не признали и месяц держали оборону. Другие родственники и шейхи наши нас поддерживали. В том числе и отец его.
Руслан кивнул на Ибрагима.
— Именно благодаря вмешательству шейха Абдурахмана Арсанова не случилось кровопролития. Потому что по шариату нас оправдали. Остались только адаты. Потом уже российские войска пришли. Лет через шесть мы примирились и вздохнули спокойно. Я много раз рисковал жизнью и не переживал. А вот кровная месть сильно гнетёт, будто над тобой меч висит. Я потом доискивался, в чём причина этого абсурда. И понял. У нас каждая семья, каждый дом — отдельное государство, с армией, парламентом и президентом. И есть другой такой же клан. Вот наш человек погиб от руки вашего. У него уже никто не родится. А ваш вырастит пять сыновей, обзаведётся внуками, правнуками. Ваш род станет сильнее, чем наш, вы нас поработите или убьёте. Чтобы такого не произошло, ваш человек должен умереть. Это баланс на кинжале. Убивать очень неприятно. Никто не хочет мстить и потом садиться в тюрьму. Но этот обычай спас много людей. Каждый знает: ты убьёшь — и всё, жизнь кончена, будешь как загнанный зверь. К тому же для чеченцев наибольший позор — перед кем-нибудь, кроме Аллаха, встать на колени. А когда просят простить, иногда так встают пятьсот человек. Интересный механизм, непростой. Как и наша жизнь.
«Ci Sara» закончилась. Аль Бано и Ромина Пауэр на мгновение прервались и затянули «Sempre Sempre». Ибрагим улыбнулся и прибавил звук.
Урбанистика и кровь
В СССР этот обычай был серьёзной проблемой — в 1924 году в Дагестане на него приходилось 80 % тяжёлых уголовных преступлений. Ему противостояли примирительные комиссии и специальные общества «Долой кровную месть», набранные из местных коммунистов и комсомольцев. За отказ от примирения по 231-й статье УК РСФСР полагалось до двух лет лишения свободы. При депортации, когда под угрозой оказалось само выживание народа, многие прощали кровников. С возвращавшихся на Родину горцев брали подписку о прекращении вражды, но месть как институт от этого не исчезла, а напротив — распространилась на новый социальный контекст, когда в регионе началась массовая урбанизация. По данным МВД, в конце 70-х — начале 80-х годов XX века она была основным мотивом 70 % городских убийств на Северном Кавказе.
Советская эмансипация женщин привела к росту их роли в кровомщении. Теперь они становились не только жертвами.
«Убили единственного мужчину в роду, остались одни дочки. Поэтому кровники ходили открыто и не боялись, — рассказывает Сацита Исраилова. — Девушки собрали драгоценности и скинулись на киллера. Им даже снилось, как врага убивают. Но началась война — и всё сорвалось. Пока они опять деньги собирали, случилась другая война. Уже после неё прокуратура возобновила дело — и убийцу их отца посадили на семь лет».
После распада СССР случаи кровной мести участились, но само понятие стало размываться. Порой под этот обычай маскируют криминальные разборки. В то же время даже сами правоохранители признают, что в отсутствие эффективной государственной власти кровная месть, как и сотни лет назад, препятствует разгулу преступности в горах, заставляя бандитов думать о последствиях.
Принуждение к миру и месть террористам
В Ичкерии кровная месть зачастую переплеталась с вооружённым противостоянием кланов, поддерживающих разные политические силы. Президент Аслан Масхадов пытался взять её под контроль при помощи шариатских судов. Это было закреплено в Уголовном кодексе 1996 года. Верблюдов в республике не водилось, поэтому размер компенсации семье жертвы установили в сто коров или их денежный эквивалент.
В кадыровской Чечне неконтролируемой кровной мести объявили войну. В 2010 году Рамзан Кадыров лично возглавил Комиссию по национальному примирению, которая просуществовала до 17 октября 2011 года и, по официальным данным, примирила 451 семью. На следующий же день аналогичную комиссию создали при муфтияте. Как и в случае других подобных инициатив правительства республики — к примеру, воссоединения семей, — наряду с увещеваниями старейшин и религиозных лидеров, применялось административное давление. По рассказам информаторов, иногда это принимало характер «моральных взяток» — когда навязывалось не только примирение, но и его условия. Ведь моральная компенсация важнее материальной.
Сложные градации степени вины и способов примирения определяют статус сторон конфликта и будущие отношения между ними — от холодности до тесной дружбы. Иногда дело ограничивалось символическим бритьём преступника. Порой убийцу приносили в саване и вручали потерпевшей стороне кинжал, чтобы родственник жертвы срезал прядь волос «покойника». Если кровников заставляли пройти через унижения, молить о прощении на коленях, это сказывалось на их положении в обществе.
Есть мнение, что некоторые кровники только вынужденно притворились примирившимися, а на деле просто ждут. Тем не менее эта инициатива спасла десятки, а может, и сотни жизней.
Аналогичная комиссия была создана в Ингушетии. Вдобавок массовые примирения в этой республике произошли во время протестов осени 2018 — весны 2019 годов — так народы Северного Кавказа часто реагируют на серьёзные испытания. Никому и в голову не приходило убивать кровника на митинге, где он борется за общее дело.
В последние годы кровная месть на Северном Кавказе постепенно распадается вместе с породившей её клановой системой, и всё реже приговор реально приводят в исполнение.
Преследуя стихийное мщение, руководство Чечни использует этот обычай в своих интересах. В марте 2019 года председатель парламента республики Магомед Даудов объявил блогеру Тумсо Абдурахманову кровную месть прямо в инстаграме — за оскорбление памяти Ахмата Кадырова. Впрочем, отомстить он обещал весьма специфично: «Мы не собираемся тебя убивать. <…> Мы тебя по-необычному повеселим».
Выселение семей террористов и разрушение их домов, объявленные Рамзаном Кадыровым в декабре 2014 года, отсылают к дошамилевским традициям кровной мести. После столкновения с боевиками в центре Грозного 17-18 декабря 2016 года власти Чечни организовали сходы, требующие санкций в отношении родственников убитых бандитов. В селе Пригородном родичи погибших полицейских объявили кровную месть семье Зелимхана Бахарчиева, предполагаемого организатора нападений. Мужчины из его рода покинули село. Руководитель одной из местных НПО так отозвался об этом: «Кровную месть у нас объявляют не напрямую, а через посредников, представителей других родов и тейпов. При этом даются объяснения, почему это делается. Здесь же прямо на сходе, при участии представителя муфтията и высокопоставленного сотрудника МВД, родственники убитых говорят, что они этого не оставят и что объявляют Бахарчиевым кровную месть. Я уже не говорю о том, что непосредственные убийцы этих полицейских были ликвидированы во время спецопераций. Какая может быть кровная месть, если убийца мёртв?»
Дипломат из мечети
Имам отхлёбывает из чашки и листает на телефоне фотографии. Мелькают свершившиеся маслааты, лица кровников. Доходит черёд и до участников нынешнего конфликта.
— Видишь? — Ахмед показывает ногтем на снимок худого человека. — Он больше всех примирению сопротивлялся. Очень дерзкий. Сам застрелил обидчика в начале 90-х, и его долго не прощали. Когда жители Валерика обратились в комиссию по урегулированию, чтобы уладить конфликт с Дениевыми, вся семья жертвы согласилась, только он и два его брата были категорически против. Многие старались их убедить, но они железно стояли на своём. Говорят, тайком отомстить пытались, но безуспешно. В 2007 году житель Шалажи убил человека из Валерика. Младший брат из семьи убийцы — мой друг, он попросил помочь. Я обратился к близким жертвы, и они выдвинули условие: «Если нам Дениевы простят, мы тоже простим». Но братья стояли на своём, особенно средний. В конце концов я вышел на него через родственника.
Бородач в тюбетейке за соседним столиком заказал борщ и котлеты. Имам перевёл дыхание и продолжил:
— Средний брат меня спокойно выслушал, хотя до того жёстко пресекал любые разговоры о примирении. И всё же после велел передать, что отказывает. Так дело и остановилось шесть лет назад. Прошлой осенью снова были попытки маслаата, но дело только больше запуталось. Уважаемые люди из Валерика убедили меня, что отношения накалены, надо срочно вмешаться. Последние два-три месяца мы со старшим из рода Арсановых почти каждый день к братьям ездили. Дело пошло, по воле Аллаха. Шесть лет назад мне сказали нет — и я должен был уйти. Теперь я не давал возможности для отказа. Говорил, что пришёл их выслушать, что всё будет так, как они скажут. И вместо нет в ответ звучало «мы подумаем, посоветуемся».
Двое друзей за столиком напротив оживлённо беседовали, макая галушки в чесночный соус. Они едва не заглушали имама. Приходилось наклоняться, чтобы поймать каждое слово:
— Старики из рода Дениевых и Арсановых нас поддерживали. Один сказал: «Я убийцу прощаю. Заставить этих братьев я не могу. Но если кто из них убьёт кровника, даю слово — я сам его застрелю». Последние две-три недели события быстро развивались: там орут, тут кричат. Сперва старший брат под давлением стариков согласился, потом младший. Под конец со средним братом целые сутки борьба шла — и религиозно, и по обычаям. «Тот, с Валерика, — говорили, — не в своём уме. Его смерть ничего не исправит. Он с 1996 года не женился, не брился, живёт один». Средний наорал на всех — выпускал последний пар. На следующий день жаловался: «Всю кровь из меня высосали», но сидел довольный. Ему самому приятно было простить. Лучше так, чем мстить со всеми возможными последствиями. Но братья уточнили: «Мы не хотим этого человека ни видеть, ни обнимать. Пускай его приводят, и любой другой из нашего рода скажет: «Мы тебя прощаем».
Чайник опустел. Посетители кафе орудовали вилками или сидели, уткнувшись в смартфоны. Сложно было представить, что многие из этих современных молодых мужчин участвуют в кровной мести и ходят на примирения.
— Раньше люди были сильные, благородные, — вздохнул имам. — Чтобы простить, нужно проглотить обиду, злость умерить. Они шли на это, стоит лишь другу или авторитетному человеку попросить. Старшему поперёк слова сказать не могли. Он прощал — и все прощали. Сейчас старшие готовы к маслаату, а молодые не слушаются. И старики порой идут у них на поводу, чтобы сохранить лицо, не позориться перед людьми.
Маслаат
После полуденного намаза всё произошло быстро. Каждый миг до прощения опасен, случайное слово может разрушить месяцы дипломатической работы. Вдоль длинной стороны парковки выстроились представители Шалажи. Справа от них встали Дениевы. Бородатые старики в галошах тяжело опирались на палки. Мелькали папахи, тюбетейки. С внешней стороны поля толпились дальние родственники и случайные зеваки. Оставалось пустым лишь место представителей Валерика. Но вот послышался крик — «Идут!» Прямо по проезжей части шагала пара сотен мужчин, облачённых в чёрное. Последняя сторона вливается в огромный прямоугольник, и нет больше чёткой границы между Валериком и Шалажи, Дениевыми и свидетелями церемонии. Старик произносит в микрофон короткую речь. Тем временем возле мечети паркуется внедорожник с убийцей из селения Шалажи. Безликую фигуру в плаще ведут родственники. Только вчера он прилетел из Австрии. Под капюшоном — темнота, рука судорожно сжимает ладонь брата. Они идут через площадь под взглядами тысячи замерших, молчаливых людей, и полуденное солнце отбрасывает резкую тень, словно тоже пытается скрыть лицо того, кто двенадцать лет ждал прощения. Старейшина из Валерика со словами «Ради Аллаха» снимает с него капюшон, обнажая розовый затылок и суфийскую тюбетейку. Морщинистая рука похлопывает бывшего кровника по плечу. Считанные секунды — и он шагает прочь.
Почти сразу сквозь ряды жителей Валерика с трудом протискивается, вместе с пятью спутниками, охранник, застреливший друга. Они идут за прощением через всю раскалённую парковку. У дюжего бородача, двоюродного брата убийцы, по щекам катятся слёзы. Впервые в жизни я вижу плачущего чеченца. Они проходят почти в самый угол, где Дениевы граничат с людьми из Шалажи и стоит Ибрагим Арсанов — по обыкновению, в модном костюме, но теперь ещё и с папахой. Правнук шейха приподнимает капюшон. У кровника острижены волосы, но по ресницам и короткой щетине видно — он совсем седой. Старейшина семьи произносит слова прощения, убийцу уводят. Десять минут — и парковка пустеет, словно и не было ничего. Имам возвращается в мечеть, просматривая на телефоне фотографии нового примирения. Разъезжаются старенькие «лады» и роскошные иномарки. Ибрагим покидает площадку одним из последних — надо пожать немало рук, обсудить проблемы суфийского братства. Но вот и он кладёт папаху на заднее сиденье и садится за руль. Из магнитолы звучит «Феличита».
