Эту «ту самую историю» про любовь и дружбу бывший спецкор самиздата Юлия Дудкина изначально прислала в редакцию под псевдонимом, хотя до того успела написать нам под своим именем. Впрочем, всё быстро вскрылось, а сегодня вместе со студентами «Британки» мы реанимируем Юлин рассказ о том, как она пережила одну из самых добрых и грустных историй в своей жизни, оказавшись в Лондоне в свои восемнадцать и повстречав странного австралийца.
В 2010 году в Президентский отель в Лондоне как сельди в бочку набились пятьдесят юных дарований со всего света. Каждый из нас победил в англоязычном конкурсе ораторского искусства в своей стране, и нас на неделю пригласили в Англию на финальный этап.
Я приехала за день до сбора финалистов. Впервые за границей, мелкая второкурсница, совсем одна. Стало очень тоскливо, и я написала в группе участников соревнования в Facebook что-то вроде: «Хей, может, кто-то уже здесь? Мне грустно, пойдёмте выпьем пива». Оказалось, что прилетел ещё австралиец Дарси. Мы встретились в баре «Корона» в центре города, начали болтать и внезапно оказались абсолютно одинаковыми. Мы оба любили толстые книги, фильмы с завышенным градусом абсурда, «Твин Пикс» и собак. Выяснилось даже, что дома нас ждут собаки одинаковой породы. В общем, мы разошлись поздно вечером абсолютно довольные друг другом.
На следующий день в отель стали прибывать другие финалисты. Все кучковались в лобби, весело болтали о каких-то пустяках, через три минуты после знакомства обнимались и называли друг друга «братишка» и «сестрёнка», строили грандиозные планы на вечер. Я сидела в стороне и ошалело смотрела на них. Люди меня всегда пугали. Особенно весёлые и в больших количествах. Я не умела болтать о пустяках с целой толпой незнакомцев, да и сейчас не умею. Вдруг я увидела, что не я одна не вписываюсь в обстановку. Дарси тоже сидел в стороне и угрюмо взирал на это светопреставление. Я подошла и призналась: «Знаешь, кажется, у меня какие-то проблемы с людьми». «У меня тоже», — вздохнул мой новый друг.
В чужом городе каждый день проходит, как целый год. Мы огромной толпой юных дарований мотались по мастер-классам и экскурсиям, а ночи проводили в гостиничном баре. Все продолжали обниматься, говорить о глупостях и в глубине души ненавидеть соперников. Я никак не могла натянуть на лицо дежурную улыбку и всех дичилась. А вот с Дарси вышло непредсказуемо. Он, хоть и показал себя в начале социопатом, быстро взял себя в руки и как-то незаметно стал душой компании, объектом воздыхания всех девочек и предводителем мальчиков. В общем, мне казалось, что меня жестоко обманули.
Как-то в три часа ночи, когда мы все допивали по пятой кружке пива в гостиничном баре, австралиец подсел ко мне поболтать.
— Дарси, что же ты делаешь? Они ведь все такие лицемеры, почему ты ведёшь себя так же? — не выдержала я. — Почему обсуждаешь всю эту ерунду, зачем улыбаешься всем подряд, даже тем, кого считаешь тупицами?
Да, мне было восемнадцать лет. Я стриглась под машинку, поклонялась любым формам протеста и два раза посмотрела «Доктора Хауса» с начала до конца. Мне тогда хотелось быть против всех.
— Понимаешь, так ведь проще, — ответил мой друг. — Они думают, что они мне нравятся, поэтому я нравлюсь им. На самом-то деле я тоже считаю, что они постоянно несут какую-то чушь.
После этого я заявила Дарси, что он лицемер и никакой мне больше не друг. Встала и ушла. Вот такой подростковый бунт.
На следующий день был финал конкурса. Все в белых рубашках, ужасная суета. Австралиец выглядел подавленным. Он несколько раз подходил ко мне, чтобы что-то сказать, но я тут же ретировалась. Думала: «Пусть с этими своими разговаривает».
В прощальный вечер все собирались в фойе, чтобы оттуда отправиться гулять по ночному Лондону. Я решила, что напоследок можно бы и принять участие в массовом сумасшествии, а заодно и помириться с Дарси. Я не могла представить, что утром мы разъедемся, даже не поговорив. Однако в общем столпотворении его не было. «Где ваш массовик-затейник?» — поинтересовалась я. Мне тогда нравилось быть грубиянкой. «Мы ему звонили, он сказал, что ему очень плохо и он собирается всю ночь просидеть один в каком-то баре». — «И что, вы так его и бросите? Он же душа компании». Юные дарования пожали плечами, а я, не надевая куртки, бросилась на улицу. Я прекрасно знала, в каком баре он сидит.
Лондон в пятницу вечером — место довольно дикое. Бары, клубы, толпы каких-то фриков. Я заблудилась и, когда пришла в бар «Корона», уже знакомая официантка сказала, что Дарси ушёл пять минут назад. В общем, нашла я его в итоге в отеле. Дарования толпились в фойе и кричали, что у меня есть последний шанс пойти гулять с ними. Дарси сидел где-то в углу и смотрел на них стеклянными глазами. Выяснилось, что он выпил лишнего и чувствует себя очень плохо. Конечно, никуда я с этими лицемерами не пошла, осталась приводить в чувство австралийца.
На следующий день мы послали всех к чёрту и вдвоём пошли на известный мюзикл, который был очень в тему: о бунте, лицемерии общества и о том, как важно гнуть свою линию и оставаться собой. В антракте мой вновь обретённый друг куда-то сбежал и вернулся с палочкой, которую надо переломить, чтобы она светилась, — такими там машут зрители. «Она светится восемь часов, — заявил Дарси. — Когда ты прилетишь в Москву, она всё ещё будет гореть».
Целый день у меня болело горло, по дороге в аэропорт я почувствовала, как поднимается температура. Кроме того, всю дорогу я никак не могла перестать плакать — я чувствовала, что в моей жизни произошло что-то очень важное, что у меня появился самый настоящий из всех настоящих друзей в мире. Только живёт он с другой стороны Земли и ходит вверх ногами. И мы, скорее всего, больше никогда не выпьем вместе пива. В общем, приземлилась я еле живая, обессилевшая от слёз и температуры. Но придя домой, прежде чем упасть в кровать и заснуть после бурной недели и перелёта, всё-таки открыла чемодан. Палочка, конечно же, всё ещё горела.
