Летопись очень плохих свиданий

В девятнадцать лет меня позвал на свидание парень по имени Виталик. В тот день я угостила его билетом в кино и колой, он же в ответ спел фальцетом свою хоровую партию и угостил малиной с ползающими червяками и личинками из обрезанной пластиковой бутылки, которую купил на улице у бабули. Он жрал прямо оттуда немытые ягоды и, жуя, говорил: «Бери, это тебе! Почему ты не хочешь? Что? Как пора? Мы же только встретились…»

Летним вечером довольно долго говорил с ней о любви. В какой-то момент понял: не она, обознался.

Он был из Питера, позвонил мне и сказал: «Пойдём, „Зенит“ играет!»

Зима. Открытый. Cтоячий. Фанатский сектор. Четыре часа на морозе среди орущих полуголых мужиков. Он:«Хочешь чай, кофе?» Я:«Давай». Он: «Ну, ты мне деньги за билет ща отдашь, и в макдак зайдём, чаю попьём!» Вообще-то мы до сих пор общаемся — не встречаемся, а типа дружим.

Пару лет назад мы с подругами поехали на вечеринку и крепко выпили. Мало что запомнилось, но на следующее утро внезапно позвонил какой-то парень — захотел познакомиться поближе. Всю следующую неделю мы переписывались, вспомнить, как он выглядит, не получалось. Решила испытать судьбу и встретиться. В первые же секунды парень рассказал, как он любит ездить к родственникам в Сибирь и собирать грибы. Спустя полчаса он достал пакет с замороженными опятами и произнес те самые три слова: ЭТО ТЕБЕ ПОДАРОК. Выбегаю из кофейни, слыша за спиной: «Только не выкидывай их!»

В университете у нас был препод по литературе, молодой и симпатичный, все девчонки по нему сохли, кроме меня. И вот как-то раз я хотела в кино сходить с другом, купила два билета, а друг прийти не смог. Поэтому я тупо шлялась где-то в центре с лишним билетом, пока случайно в магазине пластинок не встретила этого преподавателя. Ну, я и спросила, не хочет ли он со мной в кино сходить. Без всякой задней мысли.

После этого похода в кино он пытался снова приглашать меня на свидания, но я как-то отнекивалась. Дело шло к лету. После сессии я поехала к бабушке в деревню, а он продолжал мне писать. Чтобы положить этому конец, я ответила: «Я далеко, в селе таком-то, на Украине». Что сделал он? Он взял билет до ближайшего крупного города, оттуда автобусом добирался в ближайший городок, куда ходят автобусы, а оттуда ещё километров пять шёл пешком, с рюкзаком, палаткой, спальником и бутылкой вина. Мне же тогда было, может, лет восемнадцать… Он разбил палатку в лесу у озера, вытащил бутылку вина, солнце начало заходить, и я сказала: «Всё, спокойной ночи, мне пора!» Cломя голову уматывая оттуда на велике, я упала, попав колесом в колею, и сильно разодрала бок. Слава богу, лето закончилось, начался новый семестр, он исчез, а мои родные так ничего и не узнали.

Он привёл меня в кафе «Синнабон». Это было его самостоятельное решение. Как ни в чём не бывало он взял себе капучино и булку, что-то рассказывал, что-то слушал. А потом он начал чесаться — минут так через пятнадцать после первого глотка-укуса. Cпрашиваю: «Всё ок?» А он улыбается и признаётся: «Нет, у меня аллергия на лактозу. Чешусь, краснею, чихаю. А ещё у меня аллергия на…» Многоточие оказалось затяжным, почти как у Льва Николаевича Толстого. Так прошло два часа — в рассказах о его болячках. Аккомпанементом было его непрерывное почёсывание.

Мы познакомились с ним в шумном баре, обменялись контактами, договорились погулять. В тот день он подошёл ко мне — высокий, голубоглазый и… босой. «Эти неудобные лоферы», — произнёс он умопомрачительным, будто ирония Вселенной, писком, который я не заметила в баре. Мысль про босые ноги вмиг позабылась, в ушах наступил полный фальцет. Позже он поделился, что у него гостит его тётя, которая состоит в секте, а по утрам она шумит сковородками и будит его, что совершенно неприемлемо при его чутком сне — ему пришлось даже заказать новые беруши. Затем он пояснил свою привычку не смотреть собеседнику в глаза: «Я где-то читал, что когда смотришь в глаза другому человеку, это отвлекает от мысли, поэтому я смотрю в сторону».

Вечером после встречи пришло сообщение: «Хочешь, завтра поедем за город покупаться в холодном озере? Вернёмся в ночь. Если надо, могу прислать паспорт, чтобы ты не переживала, что я маньяк». В самом деле, когда есть паспорт, уже не так переживаешь, что он маньяк.

За пару часов до встречи девушка написала, что не может пойти, так как её любимый человек не отпускает.

Вечер был бы очень хороший, если бы не мои красивые, совсем новые босоножки. Из организма улетучивались остатки водки. И вовсе мне уже не нравились идущие рядом молодые люди, тёплый ветер и плеск воды.

Я превращалась в Русалочку, которой каждый шаг приносил боль. Снять ужасные босоножки было нельзя — это было первое свидание, поэтому я считала метры до дома и напряжённо молчала. Дома затуманенному от боли взору открылась жуткая картина: все пятки были залиты кровью, кожи на них не осталось и в помине.

Мне было семнадцать, я только поступила в университет. В метро ко мне подошёл симпатичный парень и попросил мой номер телефона. Приглаcил он меня в «Кофе Хауз». Он заказал себе вкусный кофе, а мне сказал: «Извини, но я тебе по купону кофе возьму». Посидели, поговорили, он пригласил меня по ВДНХ погулять. Соглашаюсь, идем, гуляем. Вдруг тормозим у какого-то здания. Он говорит: «Давай быстро в одно место зайдём, дело есть».

Ну, думаю, ладно, зайдём. Поднимаемся, а это оказывается гостиница. Напрягаюсь, но мысли плохие от себя отгоняю (мне семнадцать лет). В общем, мы без моих задних мыслей заходим в номер, он поворачивается ко мне, раcстёгивает ширинку и говорит: «А у меня большие яйца, попробуешь?»

Свидание, снял квартиру. Пока был в комнате, она нажала «тревожную кнопку» на стене, думала, что это выключатель. Ночевали в ОВД.

В нашей стране, как вы знаете, водку продают после двадцати одного года. Сейчас я смело могу купить в магазине хоть три бутылки, но четыре года назад… Мне было семнадцать лет. Я встречалась с парнем — своим первым мужчиной и первой любовью. Любили друг друга мы, как кролики: всегда и везде. И вот как-то раз на свидание мы отправились «на пленэр» — на известный левый берег известной реки Дон. Была осень, южный сентябрь, когда днём ещё очень тепло и уютно на улице даже голым людям. Любовь настигла нас где-то на опушке. Любовь подогревалась заботливо купленной водкой. И всё нам было в тот день в удовольствие и в кайф, и даже занозы нам не мешали, пока на лужайку не вышли неведомо откуда взявшиеся менты. И вот эти самые менты засняли нас на камеру.

Я никогда не ездила в милицейском «бобике». Я никогда не писала объяснительных, не сидела в обезьяннике и так сильно не боялась маминых глаз… А мама пришла. Со старшей сестрой моего Ромео, по звонку стражей порядка. И им показали видеоролик, и бутылку, и нас, и взяли милостиво у них деньги — с каждой по 3 000 рублей.
Что в моей душе творилось, я и сама не знаю. Я рыдала, умоляла маму меня простить и ничего не говорить отцу.

Мы с парнем после этого не расстались и ещё долго встречались. Но это свидание было самым ужасным, самым худшим в моей жизни.

Я начала ходить на неудачные свидания ещё до распада Советского Союза, но чего уж это вспоминать? Теперь мне 41 год.

Поехали мы с мамой в Израиль, билеты бесплатные в «Фейсбуке» выиграли. Так в Иерусалиме, в Храме Гроба Господня меня запикапил служитель греческой православной церкви. Из потока входящих и выходящих людей отделился монах в чёрной рясе и подошёл к нам: «Мария, — говорит, — а почему вы со мной не здороваетесь?» «Должно быть, потому что я Юля» — отвечаю. Батюшка начинает причитать, что спутал меня с кем-то, но впрочем, если мы две минуты подождём, то он зайдёт по делам в храм, а потом поведёт нас с мамой пить гранатовый сок. Мы помялись, отказывать вроде неудобно. Этикет такой ситуации был нам неизвестен. Дождались святого отца и двинулись за ним по путаным улочкам. В какой-то дырке действительно давили сок, и там стояли табуретки. Батюшка сказал: зовут меня Арсений. Мы мило посидели. С Арсением мы договорились встретиться на следующий день. Он пригласил к себе в гости.

Мама в тот же день должна была возвращаться в Эйлат, я посадила её на автобус. Вечером бухнула в баре с хорошей музыкой. В девять утра, сидя на кровати в номере, я поняла, что через час у меня визит к боссу греческого православного подворья в Иерусалиме. И да, я не знаю, с какими подарками прилично приходить в келью монаха. Купила красивого и свежего печенья в кондитерской. Так с бумажным пакетом и дебильным выражением лица я вошла в ворота мужского монастыря.

Келья оказалась квартирой с одной спальней, кухня совмещена с гостиной. Далее мы познакомились с содержимым бара. Там были представлены крепкие напитки, водки всякие и никакого вина. Я засомневалась, нормально ли пить Метаксу в десять утра, на что Арсюша сказал, что у них, у греков, прямо-таки традиция, и десять утра — самое подходящее время пить Метаксу. Я, зажмурив глаза, опрокинула рюмку. Господи, если ты есть, просвети меня на счёт православного этикета! Ну сил же нет не знать, куда себя девать. Мы подошли к стеллажу с греческими книгами, книги беспорядочно стояли и лежали.

Я спросила, как он из потока людей на входе в Храм Гроба Господня обратил внимание именно на нас. «Паломники такие скучные, а вы смеялись». Арсений предложил игру: поцелуй за каждый раз, когда я называю его на вы. Мы болтали, я обратилась на вы раз семь, он один. Клянусь, я ошибалась непреднамеренно. Как начать говорить «ты» седобородому шестидесятилетнему человеку в рясе, если знаешь его первый час в своей жизни? Я чмокала его в пушистую кудрявую щёку. Беседа быстро свелась к интимной теме. Я решила, что на это утро извращений хватит, и собралась откланяться, тем более что мне нужно было вынести вещи из номера до полудня. Мы стали прощаться по-христиански, Арсюша с удовлетворением отметил, что на мне белое бельё — вытянул кружевной кусок трусиков из-под пояса: «Категорически не люблю чёрное женское бельё!» Мы спустились на улицу. Надо сказать, что группы паломников, особенно русских и с Украины, встречали Арсюшу с огромным почтением. Женщины в платочках складывались пополам и что-то скороговоркой произносили, типа благословите, и в таком сложенном состоянии целовали ему руки. Через час автобус увозил меня из прекрасного Иерусалима в морской Тель-Авив. Все сорок минут я ехала глядя в одну точку, пытаясь понять произошедшее.

Как только я поставила чемодан и сумку на заплёванный асфальт тель-авивского автовокзала, ко мне подошёл доблестный боец израильской армии в форме цвета окружающих песков. Юноша объяснил, что планирует познакомиться со мной. Я пошла в банкомат снимать шекели — это сложно, когда банкомат на иврите — в этот неподходящий момент боец спросил, замужем ли я. Я пошутила бородатой шуткой: а вы хотите на мне жениться? Он опустил пушистые еврейские ресницы на мои говнодавы-Ecco, потом добрался до съехавшей майки и спутанных волос и твёрдо произнёс: да, я бы хотел. Банкомат оглушительно пищал: заберите деньги. Cолдат, крепко обхватив меня за то место, где когда-то давно была талия, поцеловал меня в губы: я в плену, сопротивление бесполезно. На всякий случай оставшиеся полтора дня я провела в одиночестве, сидя на мелкодисперсном песке на собачьем пляже. В Израиль я пока больше не ездила.

Отправил sms-ку на радио. Было много звонков, но выбрал одну. На встречу пришла с двумя (ДВУМЯ!) парнями. Денег на метро не дал.

Мы познакомились в «Тиндере» и сразу ужасно напились. В пятом часу утра я поняла, что мне очень хочется спать, но он сказал: если ты сейчас уедешь, я пойду пешком до самого твоего дома. Мы стояли на проезжей части, и я резко побежала к припаркованному на другой стороне дороги такси, на бегу оборачиваюсь и кричу ему: «Позвони мне!»

Он, в дурацкой шапке, посреди автострады поднимает обе руки в мою сторону:
— Но у меня нет твоего номера!
— Вот именно! — отвечаю я и закрываю дверь такси.

Мы тогда жили с друзьями, вчетвером в двухкомнатной квартире. Хозяин квартиры приехал продлить контракт и забрать чеки на год вперёд. Но подниматься на четвёртый этаж ему было лень. Подозреваю, что его роскошный чёрный джип легко бы заехал к нам по стене, но джипу тоже было лениво. Короче, спускаемся, в чём были: шорты, майки, шлёпанцы.

Стоим, подписываем. Чувствую, что-то в мире изменилось. Неуловимо так. Но явно из-за нас. Мужик проходит мимо — смотрит со злостью, пацаны на великах смотрят с завистью: злиться они ещё не научились.

Девушки две прошли, посмотрели с интересом. А одна прямо стоит, улыбается. Я ей тоже улыбнулся, мне не жалко. Познакомились. В кафешку, говорит, не хочешь сходить? И называет самый дорогой ресторан в городе. «Запросто», — говорю я и осматриваюсь в поисках банка, который надо ограбить к вечеру.
«На ней заедешь?» — кивает девушка на машину хозяина.

И тут я понимаю. Стоит джип. Прямо сверкает на солнце. На нём табличка: «Продаётся». Рядом два пацана выскочили в тапочках прикупить машину. Вон, чеки выписывают. Золотая, блин, молодёжь.

Так я за девушкой и не заехал. Пусть думает, что миллионеры — козлы.

Однажды я пошла на свидание с обаятельным спортсменом. Играл он, кажется, в баскетбол, был высок и прекрасно сложен. Я основательно подготовилась к вечерней прогулке: надела шикарное коктейльное платье, а к нему, естественно, туфли на шпильке. Макияж, причёска, все дела. Прогулка завершилась на съёмной квартире баскетболиста, или футболиста, этот факт стёрся из моей памяти. Зато осталась в ней кровать молодого человека с коваными изголовьем и изножьем, а на изголовье в частности были литые высокохудожественные шишечки. В процессе выяснилось, что оба — я и спортсмен — предпочитаем в постели игры пожёстче. На очередном заходе, изображая сопротивление, я со всей дури врезалась большим пальцем на ноге в одну из высокохудожественных шишечек на кованом изголовье.

Под утро обаятельный спортсмен повёз меня в ближайший травмпункт. На мне было всё то же платье, но — увы — туфли на шпильке надеть было нереально, вместо них на моих ногах красовались спортивные кроссы сорок шестого размера, любезно одолженные обаятельным баскетболистом, или футболистом. Сотрудники травмпункта диагностировали трещину кости большого пальца. Мораль: лучше на полу, вдали от железных кроватей.

На концерте Billy’s band девушка пригласила меня потанцевать. Я был слегка пьян: в конце песни уронил её на пол, а сам упал сверху

Он не пришёл, потому что умер.