Эту невероятно грустную и душераздирающую ту самую историю нам прислал наш читатель, который представился «Быкиножницы». Граница Израиля и Иордании, автор проходит армейскую службу и катается на хаммере с симпатичной водительницей, через границу бегают таиландские гастарбайтеры, чтобы пописать, автор знакомится с собакой Варварой. Спасибо, автор! Дорогой читатель, не забывай, пожалуйста, что мы ежедневно ведём поиск и сбор ваших самых безумных и невероятных тех самых историй. Спасибо!
Однажды я хоронил собаку. Собаку не свою, а бездомную. Было это в период моей службы на израильско-иорданской границе. Судьба не могла просто так дать мне месяц отдыха между увольнением с работы и поступлением в вуз. «Нет», — сказала судьба, и меня призвали доблестно охранять тишайшую границу двух пока что дружеских государств. Служба была нетрудная: катайся в патрулях на хаммере по пустыне, иногда стой на посту на опорном пункте да посматривай в бинокль на иорданских солдат, повально дрыхнущих на солнышке. Лишь три обстоятельства скрашивали мою тоску: чемпионат Европы по футболу, трансляции которого я почти всегда пропускал из-за ночных патрулей; симпатичная водительница хаммера, с которой я умудрился завести шашни (как позже оказалось, не я один), да бездомная собака Варвара, которая каждое утро поднималась к нашему стоявшему на естественном возвышении опорному пункту. Она присаживалась неподалёку от дозорного поста и глубокомысленно наблюдала за восходом солнца. Почему я прозвал её Варварой, непонятно даже мне. Морда у неё, видать, такая была — варваристая.
Так получилось, что практически все рассветы того месяца мы с Варварой встречали вместе. У неё был любимый камень, на котором она всегда сидела. Возвращаясь из ночного патруля, я присаживался рядом с ней, дымил сигаретой, мы вместе смотрели куда-то вдаль. В те же дни, когда я не выходил в ночной патруль, меня обычно ставили дозорным в утро, и тогда рассвет с Варварой я встречал, будучи на посту. Я ни разу её не погладил, не сказал ей ни единого слова. Мы лишь обменивались взглядами при встречах и прощаниях, большего нам было не нужно. Некоторые мои сослуживцы начали надо мной посмеиваться, покручивали пальцем у виска. Но каждый рассвет, который мы встречали с Варварой, почему-то придавал мне спокойствия и уверенности. Уверенности не в чём-то конкретном, а вообще — в будущем, в себе. Во всём. После трёх лет срочной службы и ещё одного года адской работы для закрытия немалого минуса в банке и оплаты будущего обучения я постоянно чувствовал душевные страх и трепет. Чувство зря потраченного времени и общая неуверенность в будущем тяжкими гирями лежали на моей груди, мешали дышать. Рассветы с Варварой снимали эту тяжесть, и хоть ненадолго, но тревога и ангст забывались.
Один из последних моих ночных патрулей прошёл хреново. Наш следопыт обнаружил следы, пересекающие границу, и мы часа два потратили на поиски супостата. Им оказался пьяный таиландский гастарбайтер, работающий на соседней ферме и решивший сбегать в Иорданию для справления малых нужд. Затем наш водитель уснул за рулём и, внезапно проснувшись, настолько бешено закрутил баранку, что нас почти вынесло на одно из минных полей — их немало в той местности. К тому же у меня расстреляли почти все сигареты аж за три часа до окончания патруля. В общем, вернулся я очень недовольный. Достав последнюю сигарету, всеми силами сбережённую для нашего с Варварой рассвета, я с удивлением и разочарованием обнаружил, что Варвары на камне нет. Это было странно, потому что она была очень пунктуальна и никогда не опаздывала. Я присел на своём месте и встретил рассвет один. До моего следующего вступления в наряд оставалось около восемнадцати часов, поэтому, приняв душ, я отпросился у командира выйти в соседний населённый пункт за сигаретами. Моим вторым мотивом для прогулки был поиск Варвары.
Нашел я её на удивление быстро. Она лежала в кустах недалеко от местного магазинчика, и, судя по мухам, лежала уже давно. Глаза её были чуть приоткрыты, язык выглядывал из пасти. Отсутствие каких-либо свежих ран указывало на мирную естественную смерть. Так я и стоял, не сводя глаз с тела моей рассветной напарницы, не зная, что дальше делать. Рядом проезжал трактор с прицепом, в котором сидел огородный отряд гастарбайтеров. Не имея никаких шансов на успех, я замахал руками, призывая трактор остановиться. На мою удачу, водитель трактора был из местных, ивритоговорящих, и я принялся умолять его одолжить мне лопату, чтобы похоронить Варвару. Сославшись на то, что каждая лопата на счету, график горит, да и знает он нас, ворюг, тракторист послал меня куда подальше. Плюнув ему вслед, я уселся рядом с Варварой и закурил, думая, что делать дальше — отказываться от идеи похорон я не желал. Вера в человечество вернулась, когда ко мне подошёл таиландец и, потрепав по плечу, протянул лопату. Мы похоронили Варвару в тени огроменной пальмы и молча покурили над могилой. Возвращаясь обратно, я внезапно заревел. Заревел очень гнусно и мерзко — с соплями, дрожащими руками и привываниями. Всё от осознания того, что Варвара, эта бездомная престарелая сука, за этот без малого месяц стала для меня самым близким и дорогим существом. Оставшиеся четыре рассвета до возвращения домой я встретил в одиночку. И хоть Варварин камень пустовал, я знал, что моя рассветная подруга со мной навсегда.
С тех пор я стараюсь встретить каждый рассвет. И каждый раз, когда мне это удаётся, я вспоминаю Варвару. И дышать мне становится немного легче.
