Друзья уже смеются: куда бы я ни шёл и чем бы ни занимался, за день со мной обязательно случится какой-нибудь абсурдный случай или история. Кажется, одна подруга ходит со мной гулять только для того, чтобы в такой момент покивать с улыбкой.
Вспомню кое-что из последнего.
Сидим мы как-то со знакомой на остановке рядом с Большой Грузинской. Из троллейбуса выходит пьяный мужчина: взрослый, волосы чёрные и кудрявые, один глаз белый, через плечо голубая сумка. «Метро». «Метро?» Показываем направление. «Я из Италии, еду на дачу». Делает глоток «Оболони». «Глаз? Авария». Наклоняется: «Я тебе скажу так: Это χŸΗя, а не пиво. У меня есть деньги. Не знаю, зачем купил. У меня квартира вот тут. За семьдесят тысяч. Но плачу не я». Шлёпает руками по карманам. «У меня есть деньги. Я журналист-переводчик. Знаю пять языков. Русский, китайский, итальянский, французский, испанский. Приехал с Донбасса только». «На кого работаете?». «На Россию». «Я про компанию». Называет какую-то итальянскую телекомпанию. «Я не сумасшедший. Я журналист, но не корреспондент. Мой хороший друг, вот он корреспондент, везде лез с (показывает руками фотоаппарат), его убили. Я две недели там провёл, в Донецке, Мариуполе и скорее уехал. И еду на дачу с Тёплого стана. в т… пе… ц… Троицк, Троицк. У тебя кофе? Очень вредно кофе». Смотрит на знакомую: «Ты симпатикл. Кроссовки разноцветные. Вырастешь — будешь чёрное носить. У меня вся одежда итальянская. Одежда вся итальянская. Ну, хорошего вечера. Водку будешь?»
Или еду в такси по Чертанову, а его останавливают омоновцы с оружием и устраивают досмотр.
Или на улице перегораживает дорогу рыжеволосая улыбчивая женщина: «Молодой человек, как вы думаете, богу нужны отзывы о своей работе? Ведь он нас всех создал».
Или подбегает мужчина «Пацан! Пацан! ПАЦАН! Где на Тверской памятник, где какой-то мужик львицу копьём закалывает?»
Или выходишь во двор почитать, а там мужчина лет пятидесяти бегает вокруг клумбы за мужчиной лет пятидесяти и кричит: «Я, я тебя сейчас на месте отχλℜчу. Воткни на место ц-цветок, приÐурок!».
Или заходишь в утренний безлюдный супермаркет. Там бабушка в овощном отделе выбирает огурцы и разговаривает по телефону: «Не хочет в церковь? Ты ему тогда скажи, пожалуйста, что он попадёт в ад». Через день в том же супермаркете другая бабушка, увидев у меня в руке телефон, кричит: «А-а-а, шпиён» и убегает.
Или едешь в автобусе, а мужчина рядом разговаривает по телефону: «Привет! Что? привет — говорю! Как твой день? И мой хорошо. Отпустили пораньше. Посмотрели на моё лицо и сказали идти домой. Не знаю, что с лицом, но у нас все такие добрые. Пораньше отпустили. Знаешь? Знаешь — говорю. Я люблю тебя. Я люблю тебя, говорю. Это никакие не стихи, а моё представление. Да. А какое у тебя представление? Да? А у меня насморк весь день, да ещё и серьёзный. Да, серьёзный. Откуда? Не знаю. Я вчера вот спал у окошка моего, ну ты знаешь, и там занавеска, как парус болталась, может, и тогда. Как у тебя дела? Я уже спрашивал? Да».
Или сидишь в рестораном дворике в «Атриуме», рядом два взрослых грузина уминают суши. Мимо проходит мужчина в белой расстёгнутой сверху рубашке, на руке у него болтается золотой браслет. Один из обедающих вскакивает и хватает его за руку.
— Это ты?
— Ничего себе!
Все обнимаются.
— Мы же последний раз на похоронах Хмурого виделись?
— Ну да.
— Ну ничего себе встреча. Как жизнь-то? Чего не звонишь, не пишешь?
— Да как казино закрыли, жизнь началась. У меня дочка родилась. живу теперь за городом.
— Да-а-а.
— Ну, мне бежать! Рад видеть был.
Уходит. Грузины молча доедают суши.
— Странная жизнь какая-то, — вздыхает один из них. — как вертит-то!
Или оказываешься случайно в толпе на Проспекте мира за час до начала «Легенд Ретро FM» в Олимпийском. Шубы, причёски, пакеты, бутылки. На всех столиках в «Макдоналдсе» пир: нарезают бутерброды с салями и сёмгой, закусывают гамбургерами, разливают в одноразовые стаканчики водку и коньяк, мешают с колой. У многих заготовки коктейлей в пластиковых бутылках, женщина танцует и кричит кому-то по телефону: «Тут так весело, а-а-а-а-а, быстрее приезжай». Бродит мужчина с телефоном: «Я не знаю, где я. Тут написано а-л-ь-ф-а б-а-н-к. Да, мы уже выпили всё. Да, сейчас ещё купим». Оборачивается, смотрит на столик: «Наташа, НАТАША, где мой бутерброд?» Снова в телефон: «ГОСПОДИ, Толян, мой бутер украли». В другой компании три женщины и двое мужчин. «Тебе, значит, на шубу хватило, а на чизбургер — нет?» Смеются. «Не хватило сегодня, а вообще я часто тут ем». Мужчина — видимо, муж — напрягается. «Как это часто ешь? А я думаю, куда все деньги уходят? Наверное, и живот у тебя теперь из-за этого?» «Ты ςволочь!» «Каждое утро по картошечке, да?» Встревает толстушка: «Ну Костя! Ну а мой улетел на два месяца. И связи нет. И ем что хочу. Так, не разбавляй!» «Ха-ха-ха».
Или выходишь из супермаркета на Площади трёх вокзалов. У дверей стоит мужчина: правая бровь рассечена, из-под футболки выглядывает живот, брюки и куртка в побелке.
— Как дела, парень? — спрашивает.
— Всё хорошо.
— А у меня χŸõво.
Он разбегается, бьётся головой о стеклянную дверь, падает.
То ли в одиннадцатом классе, то ли на первом курсе я придумал себе: что бы в жизни ни происходило, нужно отстраняться и смотреть на всё как на опыт, который пригодится, когда журналистская карьера будет на закате, а я, отведя детей в местный детский сад, буду прогуливаться по песочному пляжу где-нибудь в Прибалтике и наконец соберусь написать художественную книжку. И когда вспоминаешь про такое тёплое будущее, а потом в 23:50 ничего не происходит, начинаешь думать: «Воу-воу, провидение, что за дела, давай, хоть что-нибудь, у меня же третья глава точно будет провисать без какой-нибудь живой детали».
И всё случается. У метро женщины дерутся сумками, потом садятся в автобус напротив меня и начинают целоваться.
P.S. Пока верстался этот текст, Туровский прислал сообщение: «За последние десять минут: 1) продавщица в магазине предложила „погладить классную пушистую наклейку лебедя“ 2) из окна на голову высыпали мешок пшена».
