В этом году Грушинскому фестивалю исполнилось пятьдесят лет. Мероприятие, у большинства обывателей вызывающее ассоциации с шутками про бардов и «изгиб гитары жёлтой», на самом деле уже не одно десятилетие сохраняет мощный объединяющий импульс. Автор самиздата отправился на сам фестиваль, а заодно попытался восстановить хронологию превращения его в культ.

29 августа 1967 года в дверь квартиры Грушиных в Новокуйбышевске позвонили. На пороге Фёдор Иванович и Белла Яковлевна увидели друзей своего сына — Мишу Кузнецова и Тамару Муравьёву.

— Что-то случилось? — спросила Белла Яковлевна.
— Да, случилось, — ответил Миша.

Ребята заранее подготовили нужные слова, но при виде испуганных Грушиных растерялись и никак не могли произнести их. В этом молчании Белла Яковлевна угадала страшное и, оседая, произнесла:

Таксист высаживает меня у железнодорожной платформы. На стоянке припарковано полтора десятка автомобилей и пока почти нет людей. Около машин возвышается обелиск в виде гитары. На табличке указаны оба названия остановочного пункта: «135 км» и «платформа Валерия Грушина».

Обычно здесь останавливается восемь электропоездов в день — по четыре в сторону Самары и Тольятти. В дни Грушинского фестиваля Куйбышевская железная дорога вводит несколько дополнительных рейсов для туристов. Короткие электрички из четырёх вагонов прибывают к низкой платформе по единственной колее. Для тех, кто оказывается здесь в первый раз, прямо на земле установлена табличка «На фестиваль». Недалеко от неё под шатром расположились временные билетные кассы КбшЖД. Я прохожу мимо.

Дорожка заканчивается у высокого склона, и передо мной открывается вид на долину фестиваля: крутой спуск упирается в небольшое озеро. За ним — поляна с палатками и лес. Видно Волгу и Жигулёвские горы на её противоположном берегу. Границы у фестиваля только природные: здесь нет заборов, оград и рамок металлоискателей.

Слева на берегу озера что-то желтеет — это знаменитая сцена-плот в форме гитары, на которой завтра на традиционном субботнем концерте будут играть лауреаты фестиваля.

Я спускаюсь вниз по длинной металлической лестнице. Говорят, когда её не было, часто туристы кубарем скатывались вниз к поляне.

Кругом палатки. Чтобы разбить лагерь, достаточно выбрать площадку и натянуть по её периметру ленту. С этого момента территория становится частной и войти на неё без разрешения — это как вломиться в чужую квартиру.

Палатки стоят у дорожек, у музыкальных сцен, у торговых палаток, у озёр и на берегу Волги. По размеру лагеря самые разные: кто-то ставит одну палатку в лесу, а у кого-то огромные участки с длинными обеденными столами. Сотрудники полиции, следящие за порядком на фестивале, тоже живут в лагерях, которые легко узнать по высоким заборам, покрытым камуфляжной маскировкой.

Фестивальная поляна выглядит пустовато. На ней нельзя спрятаться от солнца, и мимо периодически проезжают автомобили, поэтому туристы стараются здесь не селиться. Кроме пары десятков палаток на поляне находится шатёр с пресс-центром и с музеем Валерия Грушина, детский батутный городок и спортивная площадка. Рядом стоят несколько военных палаток — в них живут члены общественных и молодёжных организаций. В глаза бросается баннер: «Любовь, Комсомол, Фестиваль».

Единственная официальная огороженная территория — небольшая турбаза для тех, кто не хочет или не умеет жить в походных условиях. Я забираю у её администратора ключ и селюсь в одном из домиков.

Летом 1967 года студент Валерий Грушин собрался в очередной поход. Он месяц провёл на военных сборах, а до этого сдал свою последнюю сессию в Куйбышевском авиационном институте. Теперь, после пяти лет учёбы, оставалось только написать и защитить диплом.

Изначально на сплав по реке Уде в Иркутской области собирались поехать шесть человек, но двое из них задержались на сборах. Ждать было некогда, поэтому Грушин изменил категорию сложности маршрута с третьей на вторую и зарегистрировал группу из четырёх туристов. В тайгу он поехал с невестой Светой Иохим и друзьями Женей Недосековым и Соней Афанасьевой.

Валерий был опытным туристом. К своим двадцати двум годам он совершил тридцать шесть походов и успел побывать в Саянах, на Кольском полуострове, на Северном Кавказе, на Урале и на Памире.

Во время учёбы, когда приходилось подолгу оставаться в Куйбышеве, он оставлял комнату в общежитии, переправлялся через Волгу, ставил на берегу палатку и поднимал над ней собственный флаг. Однокурсники приходили в эту палатку в гости, чтобы готовиться к экзаменам на природе. Грушина знал весь институт, если не город. Самостоятельный, порядочный, умный — он был душой любой компании и гордостью своей большой семьи. У Валеры было два родных младших брата, Михаил и Александр. Ещё двое детей, Юрий и Неля, остались у Фёдора Грушина от первого брака.

Валерий — Валерка, как звали его друзья, — не сочинял песни, а привозил их из походов. Он слушал их у чужих костров и записывал слова в тетрадку, чтобы потом спеть друзьям. Постепенно Грушин собрал целую антологию из восьми рукописных книг, заполненных текстами. В 1965 году Валера и его приятели Толя Головин и Слава Лунёв объединились в музыкальное трио под названием «Поющие бобры». Пели Высоцкого, Городницкого, Кима, туристские песни. Если у кого и был серьёзный повод для претензий к Грушину, то это шум, который «бобры» поднимали в коридорах общежития КуАИ, разучивая новые песни. Головин был как раз одним из тех двоих, кто не смог поехать на Уду из-за сборов.

Сплав в Иркутской области должен был стать небольшим путешествием в бесконечной череде походов. В середине августа туристы на поезде приехали в город Нижнеудинск. Оттуда на небольшом самолёте они добрались до посёлка Нерха, расположенного в нескольких километрах от Уды.

Группа преодолела часть пути пешком, чтобы обойти по берегу сложный порог Миллионный, который не входил в маршрут. Оказавшись за порогом, Грушин и его друзья поставили палатку и начали строить плот. Местность была болотистой, и таскать сухие брёвна приходилось издалека. Каждый день шёл дождь. Группа выбилась из графика и потратила на сооружение плота больше недели. К 27 августа, когда работа наконец была завершена, у туристов практически не осталось еды.

«Партия! Ленин! Ком-со-мол!» — доносится до меня крик с улицы. Я выглядываю в окно и вижу, как к главной эстраде Грушинского фестиваля подходит колонна людей в накидках и футболках с комсомольской символикой.

По обе стороны от сцены висит по огромному баннеру. Слева — «50 лет Грушинскому фестивалю», справа — «100 лет ВЛКСМ», уже знакомый слоган «Любовь, Комсомол, Фестиваль» и значок с Лениным. Возмущение по поводу такого соседства появятся разве что в фейсбуке и среди некоторых организаторов, но на поляне до комсомольцев никому нет дела.

Официально фестиваль начался накануне, в четверг, и на этой сцене уже успели отыграть несколько десятков артистов. Но торжественная церемония открытия начнётся только сейчас. На часах пять вечера. Посреди эстрадной поляны высится флагшток. Собравшихся у сцены приветствует президент Самарского областного клуба авторской песни имени Валерия Грушина, один из создателей фестиваля и его бессменный организатор Борис Кейльман.

К флагштоку выходит Анатолий Головкин и под туристскую песню поднимает над поляной флаг Валерия Грушина. На флаге нарисован журавль, летящий к солнцу, и выведена аббревиатура КуАИ.

Музыканты начинают новую песню — «Союз друзей» Булата Окуджавы:

...Возьмёмся за руки, друзья,
Возьмёмся за руки, друзья,
Чтоб не пропасть поодиночке.

«Возьмёмся за руки, друзья» — и все берутся за руки, и раскачиваемся в такт. Юбилейный, 45-й Всероссийский фестиваль авторской песни имени Валерия Грушина объявляют открытым. После церемонии здесь начинается музыкальный вечер памяти Окуджавы, а затем — концерт в честь столетия ВЛКСМ.

Утром 28 августа плот спустили на воду. Грушин знал, что ниже по течению, где в Уду впадает речка Хадама, находится метеорологическая станция Хадома. Там он планировал пополнить запасы продуктов.

Путь до Хадомы занял весь день.

Ребята не хотели ночевать около станции, чтобы не нервировать местных. К тому же она считалась государственным объектом, и формально даже причаливать рядом было запрещено. Но начальник станции Константин Третьяков сам предложил Валере расположиться всей группой в доме.

Когда плот туристской группы Валерия Грушина остановился у Хадомы, помимо начальника на станции жили ещё пять человек: его жена Зинаида, сыновья Коля и Лёня, племянница Люба и радистка Валентина. Дети гостили на станции всё лето, а утром 29 августа Константин собирался отвезти их обратно в интернат в Нерхе. Весь вечер он загружал в лодку «Казанку» вяленое мясо, рыбу, ягоды и другие заготовленные продукты, которые собирался отвезти в посёлок в качестве платы за проживание и учёбу детей.

На следующее утро начальник станции поставил в лодку два мотора «Москва» и усадил детей на корму. Из двух моторов завёлся только один. Третьяков аккуратно повёл лодку по краю шиверы — мелководного участка реки с быстрым течением и стоячими волнами.

Когда второй мотор всё-таки заработал, Третьяков не справился с управлением — и «Казанку» резко вынесло на середину шиверы. Лодка была перегружена, а её нос задрало кверху из-за большого веса на корме. От удара водяного вала «Казанка» перевернулась. Все, кто в ней находился, оказались в ледяной воде. Третьяков схватил младшего сына Колю и поплыл к берегу.

В это время Валера Грушин умывался на берегу реки. Он увидел перевёрнутую лодку, которую несло в сторону порога, и барахтавшихся около неё детей. Он снял куртку-штормовку и свитер и бросился наперерез «Казанке». Люба от страха вцепилась в борт, и Валере пришлось с силой отрывать её от лодки. Он добрался с девочкой до берега, выбросил её на камни и поплыл обратно.

В воде оставался Лёня. Что именно произошло дальше, сказать нельзя, потому что сын Третьякова по-разному вспоминал этот момент. То ли Валере удалось схватить Лёню и дотащить его до прибрежных камней, то ли Грушин уговаривал его скорее спрыгнуть в воду с днища «Казанки», на котором мальчик спасался от ледяной воды, то ли их вместе понесло по реке. Так или иначе, на берег Лёня выбрался один: Валеру унесло течением.

Женя Недосеков был в то утро дежурным. Он проснулся раньше других туристов, сходил на реку и отправился домой варить кашу. В этот момент он в последний раз увидел своего друга: Валера с полотенцем в руках шёл ему навстречу.

Когда Недосеков выбежал на берег, Валеры уже нигде не было. В надежде найти его, Женя прошёл полтора километра вдоль Уды. Единственной находкой была пустая «Казанка», застрявшая в камнях. Женя предложил Третьякову спуститься по реке на плоту. Вдвоём они проплыли около пяти километров, но Валеры нигде не было. Поиски пришлось прекратить, чтобы успеть вернуться на станцию засветло.

Вечером того же дня начальник метеорологической станции Хадома Константин Третьяков взял охотничий карабин, отошёл на пятнадцать метров от дома, приставил ствол к подбородку и убил себя выстрелом в голову.

Крыша едет, поезд мчится, самолётик летит/
Диктор в «ящике» какие-то проблемы бубнит/
Не хватает денег на проезд — пойду пешком/
Идите в жопу. Идите в жопу. Идите в жопу.
У меня всё хорошо!

На сцене под названием «Время колокольчиков» — группа из Тамбова «Презумпция невменяемости». От обычного панк-концерта происходящее отличается разве что отсутствием слэма. «Время колокольчиков», кажется, — единственная площадка на всём фестивале, где есть ударная установка, и поэтому она находится на отшибе — чтобы не заглушать исполнителей на других сценах.

Миф о том, что Грушинский фестиваль — это коллективный бард в растянутом свитере, готовый в любую минуту запеть про «лыжи у печки стоят», едва ли соответствует реальности. Здесь по-прежнему в почёте неспешные романтические песни под гитару, но даже ветераны Груши говорят, что бардовского духа на Мастрюковских озёрах давно нет. Кто-то винит в этом деньги, а кто-то — плохие стихи. «Беда авторской песни в том, что авторы уходят, они умирают», — говорит Александр Городницкий, обращаясь к участникам конкурса стихов.

Лайнап тоже рушит стереотипы. Всего на Грушинском фестивале полтора десятка сцен. У каждой из них своя команда и своя история. Например, «Чайхана» появилась ещё в семидесятом году и была предназначена для юмористических песен. «Время колокольчиков» — одна из самых молодых и формально считается филиалом одноимённого саратовского фестиваля.

Особенность грушинской музыкальной программы заключается в том, что на протяжении фестиваля один и тот же музыкант играет небольшие сеты на разных сценах. На смену «Презумпции невменяемости» выйдет Дмитрий Вагин, который час назад отыграл акустику в «Квартире», а сама «Презумпция» вернётся на «Время колокольчиков» на следующий вечер. Рекордсменом этого года фестиваля стал музыкант Павел Пиковский, который успел отыграть двадцать два небольших концерта.

Певица Анна Герасимова, которую все знают по псевдониму Умка, тоже будет ходить от сцены к сцене и исполнять разные песни. На фестиваль она попала впервые в жизни: попросила организаторов включить её в программу буквально за неделю до его открытия. Она и её скрипачка приехали на Грушу за свой счёт.

Ещё Умка исполнит песню перед грушинским жюри. Музыкальный конкурс — главная и самая старая традиция фестиваля. Финал конкурса проходит на главной эстраде. Днём в субботу в нескольких метрах от сцены стоит ряд из четырёх белых навесов — под ними сидят члены жюри. Зрителей в это время практически нет. Участники конкурса по очереди выходят на сцену и исполняют по одной композиции под гитару. Если где-то и сохранился дух старой грушинской песни, то искать его надо здесь — среди малоизвестных бардов-любителей.

Вечерами пространство перед эстрадой заполняется до отказа: к зрителям выходят легенды. Сотни людей приносят складные походные стульчики, и поляна превращается в зрительный зал. В пятницу, ближе к полуночи, Олег Митяев с ностальгией вспоминает, как целых сорок лет назад написал одну из своих самых известных песен. Шлягер «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались» поляна поёт хором. Аншлаг повторится на следующий день: на Грушинском фестивале впервые выступит Александр Розенбаум.

На первом в своей жизни турслёте Тамара Муравьёва оказалась весной 1958 года в Жигулёвских горах. Девушке было 17 лет. Во время подъёма на Молодецкий курган из-за сбившегося дыхания она сильно отстала от группы. На помощь пришли два незнакомца. Они подхватили Тамару под руки, дали ей отдышаться и неспешно довели до вершины. Это были Валера Грушин и Миша Кузнецов. Остаток дня все трое провели вместе, гуляя от костра к костру и слушая песни туристов.

После встречи на Молодецком ребята то надолго расставались, то пропадали втроём в походах, на рыбалке, на сплавах. Дни рождения Муравьёва и Грушин обычно праздновали вместе, потому что оба родились в двадцатых числах октября. Тамара была на четыре года старше Валеры и на восемь — Миши и испытывала к ним не просто дружеские, но материнские чувства. На её глазах мальчики взрослели, находили новых друзей и влюблялись.

О том, что Валера погиб, девушка узнала одной из первых в городе. Рано утром ей позвонили из турклуба и передали срочное сообщение радистки Хадомы.

Тем же вечером из Куйбышева в Нижнеудинск служебным рейсом вылетел самолёт с первой поисковой группой. На борту были Федор Иванович Грушин, Миша Кузнецов, Тамара и друг Валеры Виктор Гордеев. Когда они добрались до места трагедии, станция уже находилась под охраной милиции.

Плот для поисковых работ собрали из брёвен, которые Третьяков заготовил для строительства нового дома. Вместе с ребятами на него погрузились два местных рыбака.
— Наша река всегда отдаёт нам свои жертвы, — говорили они.

Каждые два километра плот причаливал к берегу. Часть команды отправлялась на противоположную сторону реки на лодке-плоскодонке. Так проходили дни. Начиналась осень, в тайге быстро темнело, а к дождю добавился снег. Прощупывать и просматривать дно Уды становилось всё сложнее.

Фёдор Иванович оставался в лагере недалеко от метеостанции. Он подключил к поискам рыбаков, охотников и милиционеров. Ректору КуАИ удалось связаться с заместителем министра гражданской авиации СССР, и в хорошую погоду над Удой кружил вертолёт.

В тайгу прилетали друзья и одногруппники Валеры. Грушин-старший формировал из них и из местных рыбаков группы и отправлял на поиски сына. Всего таких экспедиций было около восьми.

Лес около Хадомы на всякий случай тоже прочесали: Федор Иванович не исключал, что начальник станции мог добить выплывшего на берег Валеру и спрятать труп в лесу. Смерть Грушина была не первой трагедией, случившейся в присутствии Третьякова. На него уже были заведены уголовные дела из-за гибели геологов и браконьеров по его вине.

В начале сентября команда Анатолия Головина вытащила из реки тело погибшей туристки из Ангарска. Другая группа нашла мужской скелет, обглоданный животными, но Федор Иванович отказался признать в нём останки сына. Спустя 36 лет после трагедии родная сестра Беллы Яковлевны Мина расскажет в интервью, что всего в 1967 году на Уде утонуло 40 человек, и 39 трупов удалось выловить и опознать.

Поиски Валеры прекратилось в ноябре. Ни одной из экспедиций Федора Ивановича так и не удалось найти тело.

Второго октября приказом ректора Куйбышевского авиационного института Валерий Грушин был исключён из списка студентов в связи со смертью.

На Груше есть свой Арбат. Вдоль узкой дорожки, отходящей от фестивальной поляны, стоят десятки лотков с сувенирами и безделушками. За ними в зарослях теснятся палатки. Этот Арбат — портал в параллельный мир. Я иду сквозь толпу, и внезапно дорожка выводит меня на новую поляну. Здесь кипит торговля.

Грушинский — это рай для любителей дикого отдыха с палатками и тушёнкой на костре. Но коммерция на фестивале развита настолько, что сюда можно приехать вообще без вещей и безбедно прожить несколько дней. На торговой поляне продаётся всё: шашлык, кукуруза, пиво, сидр, сыр, чай, вода, бургеры, приправы, рыба, колбаса, одежда, спальные мешки, обувь и палатки. В любое время суток здесь шатаются толпы людей с пивом и едой. Человек, который в паре километров стоит в очереди за питьевой водой или печёт картошку в костре, кажется странным.

На каждом втором ларьке установлена колонка, из которой гремит музыка. С авторской песней она не имеет ничего общего — только электронщина и попса.

А у реки, а у реки, а у реки
Гуляют девки, гуляют мужики.

Я чувствую себя как на сочинском побережье.

Сразу за ларьками и кафешками начинается огромная автостоянка. Машины заезжают сюда понизу, сворачивая с шоссе и пересекая железную дорогу там, где спуск с возвышенности не такой крутой. Каждый день через «таможню» на грушинскую парковку въезжает по тысяче машин. Водители платят на КПП тысячу рублей.

О том, что в паре километров на сценах играют участники 45-го Грушинского фестиваля авторской песни, здесь напоминают только магнитики с изображением гитары. Возможно, многие обитатели торговой поляны ни разу не проходили через Арбат на ту сторону.

Бытует мнение, что Грушинский фестиваль — это огромная пьянка, на которую съезжаются не самые приятные личности из Самары и Тольятти. Даже таксист, с которым мы ехали до станции, готовил меня к этому.

«Жигулёвское» льётся рекой, и на фестивальных дорожках постоянно встречаются туристы с полными бутылками и стаканами. Удивительно, но всё это никак не влияет на дружелюбный дух фестиваля. Никто не дерётся, не переругивается и не блюёт в неположенных местах. Несколько человек в отключке на траве, жалобы на круглосуточную «долбёжку» на торговой поляне и ссоры с неадекватными соседями — вот и весь беспредел.

Друзей и родственников Валеры Грушина начали вызывать на допросы. О его гибели говорил весь город, к тому же туристы и студенты планировали провести концерт в честь погибшего товарища. В здании ГУВД на улице Куйбышева, 42 следователи и сотрудники госбезопасности расспрашивали их, каким человеком был Грушин, какие он пел песни, как относился к советской власти. Кроме того, в КГБ узнали о поездке Грушина, Кузнецова и Муравьёвой весной 1966 года в Темниковский исправительно-трудовой лагерь в Мордовии, в котором находилась в заключении подруга Тамары по детдому. После допроса Муравьёву обвинили в незаконной издательской деятельности, и избежать уголовного наказания ей удалось только чудом.

День памяти Валерия Грушина той осенью провести не удалось: 23 октября местная радиостудия объявила об отмене уже запланированного мероприятия.

Несмотря на допросы, обыски и изъятия самиздата, друзья Валерия Грушина продолжали добиваться разрешения на концерт в его честь. Для них было важно открыто рассказать о подвиге Валеры, не скрываясь в подполье. За студентов и туристов поручились ректор КуАИ и Федор Иванович Грушин.

Летом 1968 года на совместном заседании областного совета по туризму и экскурсиям и турклуба «Жигули» было решено провести на сентябрьском турслёте «Золотая осень — 68» песенный конкурс памяти Валерия Грушина.

Этот конкурс, который вскоре будет объявлен первым Грушинским фестивалем, прошёл в Каменной чаше — так называется урочище в Жигулях, образованное несколькими оврагами и окружающими их каменистыми склонами. На него приехали 632 человека, в том числе туристы из Москвы, Ленинграда и Казани.

Музыкальной сценой служил пятачок на склоне. Концерт начался вечером 28 сентября и продолжался до четырёх утра. Вокруг горели факелы и костры. Утром друг Валерия Грушина Борис Кейльман под проливным дождём объявил имена лауреатов. Среди них оказалось трио «Поющие бобры», в котором место Валеры занял один из его товарищей.

На следующий год фестиваль перенесли на Мастрюковские озёра. На него приехали две с половиной тысячи человек.

Я останавливаюсь около лагеря, из которого доносится мелодия песни группы Creedence «Have You Ever Seen The Rain». Мужчина пенсионного возраста играет на гитаре, а вокальную партию имитирует на губной гармошке. Я прошусь в гости и сажусь на раскладной стульчик рядом с друзьями музыканта.

— А это мой друг Василий, — обращается ко мне один из них, представляя человека с гитарой. — Сфотографируй его, потом покажешь в Москве, что есть такой талантливый друг у меня — Василий. Мы приезжаем сюда с 1975 года, а вон Лидка была и на самом первом фестивале.

Лидия Александровна знала Валерия Грушина и ходила с ним в походы. Когда он погиб, она была ещё школьницей и по его примеру решила поступать в КуАИ. В ответ на вопрос, приезжала ли она сюда каждый год и побывала ли на всех фестивалях, женщина упоминает о двух знаменитых грушинских исключениях.

В 1980 году вышедшие из вагонов электрички туристы увидели таблички «Фестиваль отменён». Поводом для запрета Груши стала Олимпиада в Москве: местные власти заявили, что направляют сотрудников милиции в столицу, и для охраны порядка на фестивале людей не остаётся. Учитывая, что в предыдущем году двести тысяч человек на Грушинском охраняли 42 милиционера, повод казалась надуманным. Запрет на проведение фестиваля продлился пять лет, и именно из-за этого в 2018 году 45-й фестиваль проводится в честь 50-летия Груши. Традицию удалось возродить в 1986 году.

Второй поворот в истории фестиваля произошёл совсем недавно. В 2007 году Клуб авторской песни имени Грушина не смог договориться с компанией «Мета», которая на 15 лет получила в аренду землю на Мастрюковских озёрах. В результате конфликта «Мета» заручилась поддержкой сына Юрия Федоровича Грушина и провела 34-й фестиваль своими силами. Традиционные организаторы не растерялись и устроили собственный фестиваль на Федоровских лугах — похожей по ландшафту местности выше по течению Волги, где ещё в семидесятые прошло несколько Грушинских фестивалей.

Через несколько лет «Мета» потеряла право на использование бренда Груши и переименовала своё мероприятие в «Платформу». Одной из его концепций стало создание «фестиваля фестивалей» — разных самодостаточных сцен.

Война закончилась осенью 2013 года. Объединение фестивалей проходило при посредничестве местных властей, а человеком, который помирил противоборствующие стороны, стал министр культуры Владимир Мединский.

Впрочем, воссоединение было условным. В 2014-м Клуб вернулся на Мастрюки и провёл 41-й фестиваль совместно с «Метой», а уже в 2015-м «Платформа» покинула Самарскую область и переехала в Московскую. В наследство от неё достались те самые многочисленные сцены, по которым кочуют музыканты.

После возвращения Клуба на Мастрюковские озёра популярность фестиваля стала падать. Если в 2014 году на Грушу приехали 70 тысяч человек, то уже в следующем, 2015-м, их было всего 20 тысяч. В юбилейном фестивале 2018 года приняли участие около 27 тысяч человек. О 180 тысячах, как двадцать лет назад, сейчас не может быть и речи.

Сын метеоролога Третьякова Лёня, которого Грушин спас из воды, так и не смог оправиться после переохлаждения. Сильная простуда перетекла в воспаление головного мозга, и вскоре после событий на Уде мальчик умер. Через несколько лет не стало и Коли Третьякова.

В январе 1973 году в горной тундре Кольского полуострова на плато Чивруай во время снежного шторма полностью погибла группа студентов КуАИ. Одним из её руководителей был друг Валеры Грушина и Тамары Муравьёвой — Миша Кузнецов.

После гибели Грушина его младший брат Михаил не захотел жить в общежитии КуАИ: там всё напоминало о Валере. Родители сняли сыну комнату в Куйбышеве. Пятого января 1971 года хозяйка неудачно растопила печь. Квартиру заволокло дымом — и Михаил умер от отравления угарным газом.

Фёдор Иванович, который уже срывался после гибели Валеры, снова ушёл в запой. «Отец пьёт, и когда сильно напивается, всех по подъезду шугает и турит. Нас в подъезде очень не любят», — вспоминал второй родной брат Валеры, Александр, в 1981 году.

Белла Яковлевна так и не смогла поверить в смерть своего Валерика. На улице она бросалась к людям, похожим на сына, а оставаясь дома, тихо повторяла: «Жив, жив, жив…»

Несмотря на семейное горе, Грушины много раз приезжали на фестиваль имени своего сына. В последний раз они побывали на Мастрюковских озёрах в 1988 году. Через два года не стало Фёдора Ивановича, ещё через три — Беллы Яковлевны. В 1994 году умер Александр.

Юрий Грушин — сын Фёдора Ивановича от первого брака — скончался в 1998 году. Всю свою жизнь он проработал в органах госбезопасности.

Архив, в котором хранились изъятые сборники песен Валерия Грушина, сгорел в страшном пожаре в здании самарского ГУВД 10 февраля 1999 года. Тогда на Куйбышева, 42 погибли 57 сотрудников милиции.

В 1968 году портрет Грушина поместили в самый центр выпускной фотографии 561-й группы КуАИ. В начале девяностых институт был переименован в Самарский государственный авиационный институт и получил новый герб — изображение журавля, летящего к солнцу. Приказ о введении нового герба подписывал одногруппник Валерия Виктор Сойфер, назначенный в 1990 году ректором вуза. В 2012 году в одном из кабинетов СГАУ открылась мемориальная аудитория имени Валерия Грушина.

Ближе к вечеру на крутом склоне над сценой-гитарой появляется милицейское оцепление. Техники строят операторские вышки и расставляют оборудование на сцене, а волонтёры берут под контроль лавки в нижней части горы, предназначенные для VIP-гостей. Несколько молодых людей проверяют понтонную переправу, по которой туристы будут перебираться с фестивальной поляны к Горе. Из озера бьёт фонтан.

Концерт начинается в десять. Его открывает «Грушинское трио»: Анатолий Головкин, бывшая жена Бориса Кейльмана Ольга Ермолаева и бард Александр Исаев. «Маленькую балладу о большом человеке» гора слушает стоя.

Где тайга синей, чем небо, где?
Разве только на таёжной на реке Уде.
Где страшней пороги, холодней вода, где?
Разве только на краю земли, реке Уде.

Многие участники фестиваля не спешат переходить озеро, чтобы рассмотреть гору с этого берега и своими глазами увидеть одну из главных традиций Грушинского — свет фонариков, которые зажигают зрители на склоне.

Выбрать удобное место сложно: берег занят лагерями. Я нахожу еле заметную тропинку в высокой траве. Тропинка выводит к пятачку на берегу, здесь уже обосновались несколько человек. С плота доносятся поющие голоса музыкантов группы «Ромарио»:

Раз, два три.
Гора, гори!

В ответ на склоне зажигаются сотни огоньков — и склон переливается белыми искрами огоньков.
— Гора разгорается, — тихо произносит человек у меня за спиной.

Фонтан оказывается экраном, на который светом транслируются надписи о юбилее фестиваля, герб Самары и портреты музыкантов. На плот по очереди выходят лауреаты 45-го фестиваля, победители конкурсов прошлых лет и почётные гости. Среди последних оказывается и Умка.

Всё это время жизнь в дальних лагерях идёт своим чередом. На торговой поляне люди продолжают пить пиво под звуки электронной какофонии и есть шаурму. На другом конце долины проходит песенный баттл: ребята у костра по очереди поют «Ляписа Трубецкого».

У переправы скапливается толпа. Нужно подождать, пока на фестивальную поляну вернутся те, кому концерт уже надоел. Людей просят не останавливаться на понтонах, чтобы не утопить их.

Полицейские в оцеплении не пускают на Гору пьяных и людей с алкоголем. «Зрительный зал» работает в режиме повышенной опасности. Склон слишком крутой, чтобы по нему можно было беспрепятственно спускаться и подниматься. Ноги скользят по вытоптанной земле, и забираться наверх приходится боком или даже на четвереньках. Удивительно, что за эти десятилетия традицию Горы удалось сохранить, несмотря на очевидную небезопасность происходящего.

К зрителям выходит врио губернатора Самарской области Дмитрий Азаров, произносит небольшую речь и вместе с «Грушинским трио» поёт «Надежда — мой компас земной». После этого на плот спускается Олег Митяев, чтобы вручить чиновнику медаль фестиваля.
— Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! — кричит в микрофон Азаров.
— Да ладно, это вы написали? — шутит Митяев, а потом обращается к «залу»: — Я думаю, что эту медаль губернатор повесит в кабинете, а суровый профиль Валерия Грушина как бы будет спрашивать: «А не по пора ли начинать подготовку к 46-му Грушинскому фестивалю?»
— Пора, мы начнём это сегодня! — отвечает Азаров и уходит со сцены.

После нескольких исполнителей на сцене снова оказываются музыканты из группы «Ромарио». Они исполняют песню «Давайте пропьём федеральный бюджет».

Концерт продлится четыре часа и завершится песней Юрия Визбора «Милая моя», которую споёт хор легендарных бардов: Митяев, Городницкий, Хомчик, Чикина, Иващенко и ещё восемь человек.
— До будущей Горы! Спасибо вам, дорогие, за божественную ночь, — скажет оставшимся на склоне зрителям Борис Кейльман.

Я сижу над стопкой информационных стендов, на которых расписана вся жизнь Валеры Грушина и вся история Грушинского фестиваля. Из-за накладок в этом году в шатре фестивального музея оказалось сразу две почти одинаковых экспозиции. Та, что поновей, собрана из красивых пресс-роллов.

Старые стенды, которые я пытаюсь засунуть в самодельные футляры из картона, в этом году не пригодились. Все дни фестиваля они простояли вторым рядом за пресс-роллами.

Тамара Алексеевна Муравьёва лежит рядом на полу, раскинув руки в стороны от усталости. В шатре очень душно. Хранительница музея только что закончила экскурсию, которая длилась дольше двух часов. Накануне у Муравьёвой сильно понизилось давление, и она впервые в жизни не смогла побывать на Горе. Её волонтёры во время экскурсии разбежались; стенды, которые Тамара Алексеевна напечатала на собственную пенсию, собираю я.

Муравьёва помогает мне снять последний стенд, который висит снаружи у входа в шатёр и должен зазывать проходящих мимо туристов в музей. Я заношу его в внутрь и кладу в общую стопку. На лицевой стороне — портрет Валеры Грушина и небольшой текст. Глаза бегут по нижним строчкам:

«Утро первого сентября 67-го было тёплым и солнечным. Школьники и школьницы в отутюженных костюмах и платьицах пошли на уроки, студенты — на лекции. Грушина долго искали, организовали для этого несколько специальных экспедиций, но так и не нашли. А может, он жив ещё, Валерка Грушин?»