Дорогой Теодор! Это письмо в жанре скучной заметки из заметок на айпаде, но письмо написать надо. Оно про провальную поездку. И про дорогу.
Проворочался до трёх ночи, в соседнюю комнату в хостеле в Стамбуле немцы привели девушку и развлекали её историями. Потом она ушла или заснула, но характерных звуков я не слышал. Всё крутил в голове речь, которую скажу, если они хоть ещё немного громче заговорят, и ещё немного громче. Но за окном всё равно орали коты и кошки, поэтому прогони я немцев, в очередной раз выставил бы себя занудой, ну да. Но спать же всё равно невозможно. В этом состоянии, перекладываясь с подушки на подушку, я понял, что в каждом, даже небольшом путешествии пытался начать писать Великий Российский Роман, который начинался бы строчкой — как мне казалось, гениальной: «Не бывает ночи без звёзд». Я её придумал летом, когда мне было шестнадцать лет, и я продумывал, как и сейчас для немцев, речь. Только в тот раз для девушки, которую хотел сводить на свидание под сосны. То свидание отлично прошло у меня в воображении. Но вот я со скрипом, прогнав котов, открыл окно, выглянул, а звёзд не видно. Подул ветер и потянуло морем.
За несколько часов до этого я пялился на Босфор. Дорогой мой друг посоветовал съесть на набережной рыбу в хлебе — «балык экмек». Я специально сходил и съел. А потом уселся на маленькой табуреточке понаблюдать за другими людьми, рассевшимися по табуреточкам. Рядом двое мужчин кололи дрова для растопки небольшой печки, на которой подогревали чай. Человек пять бегали между табуреточек и этот чай раздавали. Две милые француженки делали в учебных тетрадях турецкий. Левее устроилась компания из шести мужчин в деловых костюмах, но когда один из них предложил сделать оскаровское селфи, другой вскочил, замахал руками и убежал. Правее — парень с девушкой: девушка плакала, парень гладил её по щеке. Она его о чём-то спрашивала, он виновато качал головой — тоска, тоска, тоска. И я смотрел по сторонам, на небо, вдаль, в море, на огонь под чайником, на людей, у которых в этот день были и печали, и счастье, и понимал, что попал в опасное и прекрасное место. Меня бросало в минуту по несколько раз от «Как же всё охуенно!» к «Как же всё хуёво!» И вроде бы, вот он, счастливый момент, но нет: и как писал Шурик Горбачёв, «И вроде бы всё есть, и даже чего поесть, но только вот что-то не то», ну и «что с этим делать — непонятно». Я решил бежать.
На следующий день до самолёта девять часов, но уже к десяти утра я посмотрел всё, что хотел. Точнее, не хотелось смотреть ничего. Я с усилием прогулялся по Старому городу, о котором столько читал у Орхана Памука, спустился к цыганской улице, а потом просто пошёл по шоссе и окраинам пешком в аэропорт. Я так делал уже не в первый раз: так я классно посмотрел окраины в Волгограде, Абакане, Екатеринбурге. Но идти километров двадцать в сорокоградусную жару не было идеей на пять баллов. Но хотелось идти, Теодор, а я уже в самом начале указал, что это история про провальную поездку. Шёл, шёл, шёл. Повязал рубашку на голову и вызвал этим смех стамбульских дворников. Убежал от собаки, которая охраняла походную палатку прямо посреди набережной. Шёл. Шёл. Шёл. Полежал в тени под вывеской «Охраняется вооружёнными людьми», шёл, дошёл.
Дорогой Теодор, как я уже говорил, это письмо и про дорогу тоже. Ну да. Когда я, чтобы вылететь в Стамбул, приехал во Внуково, оказалось, что рейс отменили ещё неделю назад. Меня решили посадить на другой самолёт, мест там не оказалось, но в последний момент с него вдруг сняли пассажира из-за подделанных документов. И я всё-таки улетел. А из Стамбула улетел в Белград. И там побыл несколько дней, потом переехал на автобусе в Черногорию, но и там — несмотря на места в горах, которые в любой другой ситуации завораживали — безумно захотелось оказаться в аэропорту. Так что я даже забил на невозвратный билет на через неделю. Там ведь хорошо почему-то всегда. Там nowhere. Там всегда толпы весёлых бодрых людей, каким ты не будешь никогда. Там в палатке Time и The New Yorker продаются, которые никогда у тебя продаваться рядом с домом не будут. И там всегда всплывают, как картинки из «Цвета нации» Парфёнова, только отличные моменты путешествий из прошлого и надежды на светлое будущее.
И вот, дорогой Теодор, я дописываю это сейчас на айпаде с блютус-клавиатурой, до вылета несколько часов. Пойду сейчас бродить по чистым залам, пить кока-колу втридорога, кататься на траволаторе и искать картинки из светлого будущего.
