В Италии, третьей стране в мире по количеству заболевших и погибших от коронавируса, сегодня постепенно начинают снимать карантин. Здесь заболели более 210 тысяч человек и почти 29 тысяч умерли. За несколько месяцев карантина Италия стала главным мемом пандемии — вечно добрые люди поют песни на балконах, счастье, улыбки, любовь к ближнему, оптимизм. Сотрудница итальянского автомобильного завода Александра Пояркова рапортует из Турина: всё это ложь и давно в прошлом. Чем живёт страна в последний день локдауна? Воровство, стукачество, презрение, митинги и беспорядки, ненависть к Китаю, Америке, Франции, Голландии, Германии и России и, конечно же, загадочная история про выброшенный холодильник и наркоторговцев с закладками.

«Это самый чистый город на всём сапоге, который ты видела. А помнишь, как тебя удивило, насколько местные жители утончённые и воспитанные, особенно в сравнении с крикливыми фамильярными римлянами?» — беседую я сама с собой, пока бреду под дождём в магазин и обхожу бессчётные собачьи кучки и лужи, в которых плавают одноразовые перчатки и бутылки. Я иду мимо закрытых ставень: здесь было кафе с расписными потолками, тут — магазин с винтажной одеждой, там — парикмахерская, а рядом — лавочка, где продавались книги и вино. На многих ставнях висят объявления: «Закрыто до 3 апреля (зачёркнуто), до 14 апреля (зачёркнуто), до 4 мая (зачёркнуто), до неопределённой даты». Или же: «Принимаем заказы на дом, звоните по такому-то номеру, доставка бесплатно». Пару месяцев назад часто встречались объявления с призваниями не вешать нос и беречь себя, обещаниями, что всё будет хорошо, и рисунками радуги. Сейчас вместо них всё чаще встречаются призывы о помощи малому бизнесу и приглашениями объединяться в разные группы несогласных в соцсетях. Плакаты с радугой и подписью «andrà tutto bene» («всё будет хорошо») тоже всё ещё висят на некоторых балконах, но надписи уже почти не читаются, а сами радуги постепенно превращаются в цветные кляксы.

Когда я говорю своим российским знакомым, что живу в Турине, то, опережая уточняющие вопросы, обычно добавляю: «Это на севере Италии, там ещё проводились Олимпийские игры в 2006 году». Если собеседник заинтересовывается и просит подробности, то я рассказываю, что это элегантный и изящный город, с жилыми домами в архитектурном стиле либерти и большими парками, с красиво одетыми вежливыми местными жителями с аристократическими замашками. Система велосипедных дорожек составлена так, чтобы соединять все королевские резиденции. В холодные сезоны здесь сплошные выставки, мероприятия в Доме литературы, фестивали кино, вина и шоколада; в тёплые — цирковые представления и джазовые концерты на площадях, кинотеатр во дворе королевского дворца, йога в парке да тренировки по гребле на каноэ. Ещё могу добавить, что мои друзья с юга часто называют мой город обителью автомобильных заводов, где, согласно преданиям, целыми днями идёт дождь, а густой смог выедает глаза, — но это они от зависти.

Ок, шутки шутками, но большая часть осадков здесь приходится на весну, так что с марта по июнь и правда иногда кажется, что живёшь в Макондо, вот как сейчас. В остальное время года Турин, по моему мнению, самый уютный и удобный для жизни город Италии, в который я так когда-то влюбилась, что переехала сюда из Вечного Рима, несмотря на все подтрунивания. Пару месяцев назад слава моего города стала совсем печальной, так как он оказался столицей одного из самых заражённых регионов страны — Пьемонта, и моя аристократическая альпийская столица теперь и правда напоминает Готэм-Сити. 

Напротив супермаркета я вижу очередь, но она какая-то ненастоящая ковидная очередь: люди стоят не друг за дружкой гуськом с дистанцией в метр, а скученной группой, как в старые докарантинные времена. Все, конечно, в масках — у кого она на подбородке, у кого на лбу, как ободочек. Слышу вздохи под шляпками и зонтиками с длинными тростями: «Ах, очередной, сколько же можно, уже по десятку в день только в нашем районе находят…» Я думаю, что за толпой увижу машину скорой помощи, но нет: двое полицейских уводят очередного воришку, напавшего на какую-то синьору. Этот парень кажется стыдливым и напуганным. На днях я видела более задорного: при задержании он громко костерил правительство, которое не даёт ему работать и заставляет красть. На полицейских элегантные синие масочки в тон к форме.

Пока толпа пялится, можно быстренько накупить продуктов, что мне, конечно, очень на руку. Во-первых, не хочется очередной раз стоять в очереди под дождём, во-вторых, в последнее время я всё чаще огребаю от каких-нибудь импозантных дам: то я слишком долго у прилавка с хлебом стою, то дотронусь до твёрдого как булыжник авокадо и не положу его в свою корзинку. Недавно один добропорядочный гражданин в пальто пихнул меня в грудь ладонью в резиновой перчатке и вытолкал из магазина бытовой химии, в котором можно было находиться максимум двум покупателям, но, к сожалению, второго я не увидела через витрину. Удивительно быстро слезает под медицинской маской налёт интеллигентности и хорошего воспитания. Не знаю, как эти метаморфозы переживают местные жители, а мне, человеку, закалённому в поездках в час пик в метро по маршруту центр Москвы — Тёплый Стан, в принципе ничего, терпимо.

Жизнь идёт своим чередом, и новые правила уже, кажется, превратились в обычную рутину. Пение с балконов в шесть вечера и флешмобы из окон вроде аплодисментов врачам или зажжённых свечек кажутся такими же далёкими и давно забытыми, как завтраки в кафе под домом с капучино и булочкой, как походы в кино или спортзал, как поездка в летний лагерь под Таганрогом или медляки в школе на дискотеке. То есть когда-то это всё было со мной и, может, даже волновало сердце, а сейчас кажется смешным и нелепым. Кроме хорошего кофе, конечно: с его отсутствием в моей жизни я всё никак не смирюсь. Сезон дождей обычно длится до середины июня, и, судя по сводкам новостей и по прогнозу погоды, 4 мая жизнь точно не изменится.

Кажется, что всё это началось очень давно, в какой-то другой жизни, в далёком конце января 2020 года, когда в Риме обнаружились первые два человека с тем самым диагнозом — китайская пара туристов. Итальянец, не любящий драму, это всё равно что русский, презирающий быструю езду, так что драма немедленно началась! Пара коллег, находящихся в командировке в Риме, срочно написали письма начальству с требованием эвакуировать их немедленно из этого запаршивевшего городишки. Люди стали передавать из уст в уста истории, как в Риме всё заблокировали, не ходят поезда, не летают самолёты и только множатся и множатся заражённые. Китайцам сразу объявили бойкот — китайским лавочкам, ресторанам, кафе с суши, тайской лапшой и прочим басурманам. От людей с восточным разрезом глаз стали отсаживаться в общественном транспорте. Несколько дней спустя, 4 февраля, мэр Турина Кьяра Аппендино пошла на обед в главный китайский ресторан города, призвав жителей не сеять панику и не устраивать вспышки расизма. Впрочем, новость и правда быстро перестала быть актуальной. Где тот Рим, а где мы.

Три недели спустя, в ночь на 21 февраля, появилась новость о первом заражённом итальянце — 38-летнем жителе города Кодоньо в соседнем регионе Ломбардия. За два дня обнаружилось ещё несколько десятков пациентов с ковидом. Правительство объявило «красную зону» в 11 коммунах на севере Италии — их жителям стало запрещено выезжать за пределы города. Туринцы исторически недолюбливают соседей-миланцев, но в те дни оказалось, что каждый встречный-поперечный собирался на выходные в Милан (расстояние между нами — час на скором поезде), но вовремя услышал новость и срочно отменил поездку. Рассказывать это было принято с жертвенным выражением лица и потом добавлять: «Я не боюсь за себя, но я бы ни за что не подставил под угрозу здоровье моих близких!» 

За выходные, 22 и 23 февраля, количество пациентов выросло до 328. Я не очень часто читаю новости и узнала об этом эмпирическим путём: в воскресенье я вышла из дома и увидела, что улицы пусты. Пустыми были главный парк города — Валентино, проезжавшие мимо трамваи, воскресный фермерский рынок и школа йоги. Что-то явно было не так: уж не связано ли это с паникой из-за коронавируса? Вечером ко мне зашёл в гости сосед и подтвердил мои догадки, рассказав, что в Пьемонте обнаружилось трое заражённых, а заодно добавил, что в киоске с шаурмой под нашим домом впервые в истории не было очереди, так что он взял нам по шаурме и по пиву Corona Extra. Паника забавляла, но потом я получила имейлы о том, что мои школы цирка и йоги закрываются на карантин, и мне стало не до смеху.

На следующий день на входе на территорию автомобилестроительного завода, где я работаю, меня попросили заполнить декларацию, что за последние две недели я не имела близких контактов с жителями Кодоньо (я вообще узнала о существовании города с таким названием за три дня до этого) и других десяти заражённых коммун, а заодно Китая и Южной Кореи. В течение следующих двух недель мне приходилось подписывать эту декларацию каждое утро, на случай, если вдруг за ночь я всё-таки поимела контакт с каким-нибудь китайцем или корейцем. Телефон разрывался на мелкие кусочки: мастерские с юга отменяли курсы для механиков на несколько месяцев вперёд и отказывались иметь дело с запчастями и моторами, привезёнными с чумного севера. Меня спрашивали, правда ли, что у нас мёртвые уже чуть ли не на улицах валяются. Коллеги немедленно потребовали перевести их на удалёнку. Всё это казалось каким-то сюром, и всё, что меня беспокоило, — это мой начинающийся роман и где найти ещё открытую цирковую студию. Казалось — ну да, карантин, мойте почаще руки и оставьте уже эту дурную плебейскую привычку целовать всех и каждого в обе щёки.

Через несколько дней и эта волна паники стала спадать. Начали открываться спортивные секции, кино, люди опять стали выходить на улицы и пить вино в барах, и всё казалось позади, а ещё через неделю количество заражённых стремительно поползло вверх, всё опять стало срочно закрываться. 7 марта мы с подружками поехали на дополнительную тренировку по воздушной гимнастике, на случай, если студию опять закроют. В автобусе к нам подошла элегантная пожилая синьора, укутанная в чёрную шаль, и спросила, не страшно ли нам с такими открытыми лицами ходить, да ещё таким вкрадчивым тоном, что захотелось перекреститься да побрызгать на тётушку святой водой. Всё вокруг ещё было как прежде, но в воздухе звенело какое-то сильнейшее напряжение. Будто ничто уже на самом деле не было как прежде, но очень не хотелось в это верить.

Ночью закрыли Милан, на следующий день — несколько городов в Пьемонте. Новости превратились в военные сводки.

В понедельник утром я поехала на экзамен по вождению мотоцикла и по дороге зашла в кафе позавтракать. По правилам уже было запрещено пить кофе у стойки и сидеть ближе чем на метр от других посетителей, но местные жители чихать хотели на эти правила. Бариста тоже чихать хотела — и таки чихнула в чей-то свежесваренный капучино. Поставила чашку на поднос, но остановилась, сказала себе под нос: «Ой, нет, коронавирус же!» — вылила кофе и помыла руки. На экзамене по вождению инструктор объявил всем собравшимся, что ожидать своей очереди в помещении мы не можем, так как в стране бушует пандемия, придётся торчать несколько часов на холоде, и что шлем, наушник и куртка у нас будут по одной штуке на всех, и если у кого есть антисептические салфетки — могут продезинфицировать. Часть экзамена проходила рядом с кладбищем, мы набились погреться в маленькое кафе, и хозяин пошутил, что мы его единственные клиенты, так как кладбище закрыто, хоронить в эти дни запрещено, и что если б не экзамены по вождению, следующие несыгранные похороны были бы по его бизнесу.

Потом я поехала к возлюбленному в городок рядом с Турином отмечать новые права, а наутро проснулась и узнала, что за ночь между моим и его домом построили берлинскую стену: вся страна стала красной зоной, и перемещение между городами запретили. Я могу выехать и вернуться домой по месту жительства — и там и остаться до 3 апреля. Мы, конечно, решили, что потом что-нибудь придумаем, а то три недели карантина — это как-то чересчур жёстко, и даже нашли несколько лазеек в новом декрете, чтобы увидеться, и я со спокойной душой через пару дней уехала домой. Вечером декрет ужесточили, и лазеек не осталось.

Первые дни были даже приятными. Соседи включали музыку в шесть вечера, выходили на балкон плясать и спрашивали друг друга, не нужна ли кому помощь с продуктами или лекарствами. Я наконец-то смогла увидеть, хотя бы виртуально, всех любимых людей, с которыми никогда не было времени встретиться. Работать из дома оказалось не так уж и сложно даже такому экстраверту, как я. В парках вообще творилась туса на пять с плюсом — все вышли на пробежки, сохраняя дистанцию и улыбаясь друг другу. Цирковые тренеры и йога-тичеры стали присылать бесплатные видео-уроки в ютубе, итальянские артисты выступали в инстаграмах, когда это ещё не было мейнстримом, а книжные магазины сделали многие книги бесплатными. В моём районе и так уже на каждом втором доме висел флаг ЛГБТ с радугой, а тут ещё по соседству появились детские плакаты с радугами и подписью «Всё будет хорошо». Начинали цвести первые деревья, и после всех этих напряжённых дней казалось, что наконец-то всё под контролем и теперь мы дружно переживём и эту беду.

Каждый вечер объявляли новые сводки с количеством пациентов и смертельных исходов, а потом выступал премьер-министр и запрещал что-нибудь новое. Для выхода из дома даже к мусорному баку стало необходимо заполнять декларацию, распечатанную на принтере или написанную от руки, причём документ был такой длины, что, пока его допишешь, забудешь, за чем шёл, а заодно сломаешь пару пальцев. Текст меняют каждые несколько дней. Так что да, я немного завидую продвинутым странам с разрешением на выход из дома по СМС или по qr-коду.

Оптимизм и любовь к ближнему своему истощились буквально за несколько дней. Бегать и кататься на велосипеде, выходить из дома с детьми, отходить с домашними животными более чем на сто метров от дома запретили дня через два. Песни на балконах превратились в крики: «Куда ты прёшься? Сиди дома!». В соцсетях появились посты: «У нас во внутреннем дворике играют дети. Кинуть в них кирпичом или позвонить в полицию?» Видела ссылки на сайт полиции, где можно было накатать жалобу на соседей, которые не соблюдают режим и выходят. На знакомую, которая шла по улице на работу, вылили из окна ведро воды. Но больше всего, конечно, доставалось бегунам. Стало казаться, что вся вина лежит на их плечах и ногах — это они переносят перебежками заразу на улицах. Ещё огребали сполна люди без масок на улице (например, я), но их при этом найти маски в продаже было невозможно. Однажды я шла по улице и увидела толпу перед аптекой. «Маски, что ли, выбросили?» — спросила я. «Нет, — взволнованно ответил мне дедуля из очереди. — Санитайзеры!» Их мне тоже надо было — антисептики пропали из продажи ещё в первые дни паники, и купить их стало можно только на Амазоне евро за 80 за маленькую бутылочку.

Музыка прекратилась, и стали слышны только сирены скорой помощи и полицейские машины, которые объезжали город и по мегафону повторяли, что из дома выходить нельзя. Каждый день появлялась новость о заболевшем друге или родственнике друга, потом пошли новости со смертельными случаями. Заболела подружка, заболел коллега, скончался папа друга… 

Первые дни я радовалась хотя бы тому, что несколько месяцев назад сменила работу — до этого я всю жизнь была или фрилансером, или трудилась в гостиничном бизнесе, и сейчас, когда все мои друзья из туризма или ИП оказались у разбитого корыта, я хотя бы совершенно не переживала за свою зарплату и продолжала работать на удалёнке. Но и эта музыка недолго играла: закрылись почти все фабрики и заводы, офисы стали переводить своих сотрудников на полное или частичное пособие от государства (это когда ты официально трудоустроен, но твой работодатель терпит сложные времена, не может тебе выплачивать зарплату, и ты переходишь на пособие). На деле это не всегда, но часто выглядит так: ты продолжаешь пахать как раньше, только за гораздо меньшие деньги. Чем я, собственно, и занимаюсь последний месяц и продолжу ещё месяц, или два, или больше. Какие-то скромные пособия положены и ИП, и малому бизнесу, но правил и условий там столько, что чёрт ногу сломит. 

Бизнес, который совершенно не пострадал в эти дни, расцветает у меня под домом. Я живу в одном из центральных исторических районов города с самой разнообразной публикой: коренные туринцы, студенты, иммигранты — и под моим окном обычно тусовались барыги да проститутки. Ночные бабочки пропали ещё в самые первые дни, зато драгдилеры никуда не деваются, и, судя по моим наблюдениям, у них нет поводов для пессимизма. Вообще, надо отметить, что мне из моего Сан-Сальварио настоящей карантинной жизни нюхать не приходится: полицейские машины со своими мегафонами проезжают мимо, никого на улицах у нас не останавливают, документов не проверяют и вообще лишний раз не пристают — ну, по крайней мере, в моём квартале. Указом премьер-министра почти все супермаркеты стали закрываться на ночь и в воскресенье, но арабские продуктовые лавочки и бангладешские алкогольные киоски как работали 24/7, так и работают. Это не бандитские трущобы, не обычный спальный район и не элитный квартал: баланс между преступностью и элегантностью примерно сохраняется. Так что стражи порядка к местным уличным торговцам не лезут и, если что, едут напрямик к паркам — отрываться на оставшихся бегунах.

До всей этой катавасии я, конечно, особенностям моего района значения не придавала и никого из соседей по имени не знала. Когда живёшь одна в милейшей, но маленькой квартирке под крышей, начинаешь обращать внимание на детали. Например, обрывки фраз соседей, долетающие с общей террасы, и районная жизнь за окном становятся интереснее любых сводок новостей. Скажем, на днях у мусорных баков под моим окном появился холодильник, и с ним произошла загадочная история.

В Италии нельзя просто так оставить холодильник у мусорки — такие громоздкие предметы, пришедшие в негодность, надо вывозить специальной службой. Возможно, подумала я, кому-то было лень. Через пару дней я обратила внимание, что холодильник развернули дверцей к дороге, но дверцу при этом оторвали. Вечером того же дня я увидела одного барыгу, который подъехал к нему на велике, оставил что-то на верхней полке и, оглянувшись, поехал дальше. Ещё через день холодильник пропал. А на следующий опять появился: его откуда-то любовно вёз на маленькой тележке другой барыга, но провёз мимо мусорки и завернул на соседнюю улицу. Сегодня утром я увидела под окном двух других наркоторгашей (да, я знаю уже их всех в лицо) и двоих полицейских. Они стояли ровно на том месте, где был раньше многострадальный холодильник-путешественник, курили и о чём-то мирно беседовали.

На своей последней тренировке я немного порезала два пальца о снаряд. Ранки никак не заживали, и через пару недель началось заражение, пальцы распухли как сардельки. Ничего страшного, в таких случаях хватает небольшого хирургического вмешательства. Но в дни ковида оказалось, что найти хирурга просто невозможно — даже частные клиники были закрыты. Единственный хирург, до которого мне удалось дозвониться, выслушал меня, спросил раз сто, была ли у меня температура или любые симптомы, сказал, что может попробовать полечить меня дистанционно, но встречаться с пациентами в эти нелёгкие дни он не будет ни за какие коврижки, и прописал мазь и антибиотик. Полтора месяца прошло — и, кажется, дело идёт на поправку. В какой-то день у меня ещё заболело горло и стала подниматься температура, что меня совершенно не удивило — редкая моя весна обходится без ангины, но страшно перепугало: перспектива не выходить из дома ещё две недели в условиях жизни одной в чужой стране меня совершенно не прельщала. Но ртутный столбик, слава богу, так за 37 и не перевалил.

Март на календаре сменился апрелем, друзья из разных стран перестали беспокоиться за Италию, так как термины «карантин» и «самоизоляция» стали актуальны в любой стране. 3 апреля переместилось на 14 апреля, а потом на 4 мая. Мой роман перешёл полностью в режим видеозвонков. За домом повесили растяжку «Чем нам платить за аренду, если нет работы?» Друзья, хозяева малого бизнеса, стали устраивать в соцсетях краудфандинговые кампании на сбор средств для оплаты помещения и зарплаты наёмным работникам. Магазины стали предлагать покупателям оставить какой-нибудь продукт в большой корзинке на выходе — для тех, у кого нет больше средств на еду. В соседних районах происходят беспорядки и устраиваются митинги, в моём же всё достаточно спокойно: орудуют воришки, иногда вопят благим матом и кидаются предметами соседи, могут обложить матом в очереди, перестали убирать за собаками, но в основном всё спокойно. А может, многие жители стали клиентами бизнесменов под моим домом и начали расслабляться.

Народ забыл про бегунов и обратил свою ненависть к чёртовой Америке, которая придумала вирус. И к Франции (туринцы вообще мало кого любят, кроме самих себя, но грязные лягушатники у них на пьедестале презрения). Потом — к Голландии и Германии, странам, которые не поддерживали «коронабонд», и к Франции — за компанию. Потом оказалось, что вирус придумал вообще Путин, а теперь ещё прислал свою нахрен никому не нужную гуманитарную помощь, которая послужила прикрытием для шпионов. Сейчас уже главным врагом становится премьер-министр Джузеппе Конте. Особенно не угодил он одной бабуле, которая в супермаркете подошла к стойке с колготками и увидела большую табличку, что, согласно последним указаниям министерства, в дни пандемии чулочно-носочная продукция не продаётся. «В чём мне теперь ходить? — вопила бабуля. — Передайте этому Конте, что он просто идиот!» «И от меня тоже заодно передайте!» — поддержал какой-то мужик из-за холодильника с йогуртами. Кассир одобрительно закачал головой, потом добавил: «Зато вчера наконец-то разрешили продавать тетрадки и ручки. Вам не надо случайно?»

На днях было очередное выступление нашего премьер-министра (он вообще не дурак выступить — даже я, человек без телевизора и от политики далёкий, за последние три месяца видела его чаще, чем собственную маму), на котором он наконец-то объяснил, что будет разрешено 4 мая. Объяснил настолько чётко, что на следующий день в соцсетях появились мемы «из дома выйдет только тот, кто понял, что я вообще сказал» (ну то есть никто). Вроде разрешили ходить на пробежки, а с середины мая открывать некоторые магазины и рестораны, с едой только навынос, но президент региона Пьемонт тут же сказал, что надо это бесчинство запретить, слишком много у нас ещё пациентов. Ещё разрешили видеться людям с привязанностями — и никто не понял, что конкретно это означает. Пришлось премьеру выступать на следующий день ещё раз и объяснять, что это означает людей, состоящих в романтических отношениях, что тоже не очень конкретное определение, но, возможно, мой виртуальный роман через несколько дней снова станет реальным. Если не окажется, что президент Пьемонта чего-то не договорил.

Про возможность выезжать за пределы своего региона пока речи не идёт, да и некоторые мэры да президенты с юга очень не хотят видеть у себя на территории гостей с чумного севера и грозятся перекрыть дороги. Так что я со своей пропиской ещё долго останусь персоной нон грата в большей части страны. Некоторые интернет-магазины тоже пока отказываются доставлять посылки в мой пандемический регион, так что придётся мне пожить и без некоторых моих предметов косметики. Но мне достаточно будет наконец обнять милого да покататься на велосипеде.

Конечно, не всё так удручающе плохо, и всегда остаётся место позитивному мышлению. Например, многие последователи Греты Тунберг радуются за экологию, которая, по их словам, наконец-то отдохнула от человека, и постят фоточки с дельфинами в каналах Венеции (сделанные, правда, на Сардинии) и с утиным выводком на соседней со мной улице (за которой начинается парк Валентино с утиными прудиками), игнорируя, видимо, переполненные мусорки с одноразовыми перчатками, масками, полностью обёрнутые в пластик продукты и нескончаемые литры хлорки, которые ежедневно проливаются на миллионы поверхностей и предметов. Сельское хозяйство в страшном упадке, виноделы Пьемонта бьют тревогу (некоторые виноградники, на минуточку, входят в список Всемирного наследия ЮНЕСКО). То немногое, что понятно из грядущих послаблений карантина, — разрешают охоту и рыболовство. Но зато воздух и правда очистился, а шутки про туринский смог были шутками только отчасти. Всё отчётливее видны верхушки Альп, и даже в моём центральном шумном районе стало слышно пение птиц — ещё и потому, что сирен скорой помощи и полиции становится всё меньше.

Пусть соседи давно не пляшут на балконах и не оставляют милые записочки у дверей «если вам надо чем-то помочь, то обратитесь в такую-то квартиру», а полностью самоизолировались, но днём с общей террасы слышно, как из половины окон кто-то ведёт виртуальные занятия: оказалось, что у меня очень интеллигентный подъезд — одни школьные преподаватели да университетские профессора. А какая-то соседка ещё посадила цветочки во внутреннем дворике. Не знаю, насколько быстро можно нарастить обратно хорошее воспитание и вежливость, но я теперь верю в человеческую способность к быстрым изменениям и что все эти мои будни станут когда-нибудь романтическими воспоминаниями, вроде рассказов моих родителей о суровых девяностых. Многие предвещают кризис и голод, и, скорее всего, все эти люди правы, и поводов опять улыбаться и любить ближнего своего ещё какое-то время будет не зашкаливающее количество. Но крепкого калача вроде меня, который помнит с детства, как зашивать колготки волосом и чем наесться, если ты одинокий студент в чужой стране, а у тебя в кармане три гроша, этим не напугать.

Не знаю, когда я смогу обнять родных, но главное, что все они дома, ворчат на правительство и переживают из-за цифр на весах, а не в реанимациях под ИВЛ, а самолёты когда-нибудь снова начнут летать, и поезда на юг тоже пустят. Пусть и не 4 мая.