К нам в редакцию пришло письмо от нашей читательницы Василины. Это не простая та самая история, это целая серия зарисовок о быте и нравах современных обитателей мира Постапокалипсиса. Растерянные и неприкаянные, они стекаются в «места силы» — библиотеки, поликлиники, местные магазинчики, во все те заведения, где есть хотя бы один несчастный сотрудник, который обязан с ними общаться по долгу службы. В мире наступившего Апокалипсиса потребность людей в общении с себе подобными принимает порой самые извращённые формы, как у героев этого рассказа, который займёт достойное место в разделе Сплочение. Василина, спасибо вам огромное, берегите себя и обязательно пишите нам ещё!
Тот, кто считает работу библиотекаря «непыльной», практически ничего не знает о библиотекарях. Библиотекарь — это (начнём с самого неочевидного) разнорабочий, носильщик, уборщик, массовик-затейник, консультант, медиум и психолог, а также воспитатель и в редких, к счастью, случаях — санитар. Но обо всём по порядку.
Может быть, вы не в курсе, но библиотеки — это магнит для всяческих неадекватов и неадеквашечек самого разного толка. К нам захаживают пьяницы, несчастные бомжи, полубезумные старушки и старички, пациенты с весенним обострением, психически нестабильные мамашки с невоспитанными монстрами, притворяющимися детьми, и многие другие. И со всеми мы обязаны быть вежливыми и ласковыми.
Как правило, у каждого из отделов есть свои «постоянные клиенты». В читальные залы и на книговыдачу приходят одни личности («А что я сейчас хочу прочитать, вы не знаете?», «В этих ваших книжках ложь!», «У вас есть книги по чёрной магии?»), в отделы, занимающиеся проектами и грантами, приходят другие («А не поможете издать мою книжку?», «А у меня такой крутой проект есть, но я ничего не хочу делать, а вы сделайте за меня всё, а я его подам от своего имени!»), вообще много всякой клиники приходит.
В мой же отдел ходят и те, и другие. В мой отдел ходят вообще все. Виной тому, пожалуй, в равной степени наше удобное местоположение (почти сразу у входа) и то, что несмотря на проектную специфику отдела (мы занимаемся всякими молодёжными проектами и клубами по интересам), в нашем же помещении стоят старые каталоги, которыми изредка ещё пользуются посетители читальных залов.
За два года работы в библиотеке у меня поднакопилось достаточно фееричных историй, одна другой краше. Сегодня я расскажу вам три из них.
История первая, возмутительная: «Как вы смеете такое делать?!»
Дело было в пору, когда наш отдел, самый юный в библиотеке, только открылся. И впервые на мои хрупкие студенческие плечи возложили неслыханную ответственность — работать в целом отделе в одиночестве. Ни начальника, ни коллеги в этот день не было. Отдел создали ровно четыре дня назад. Подписанное положение о новом отделе уже было, а вот должностных инструкций — пока ещё нет. Были только смутные представления и идеи, идеи, идеи...
Оставленная одна, я провела свой рабочий день довольно тихо и мирно — посидела в ВК, периодически закапываясь в рабочие папки своей предшественницы, чтоб узнать, что тут вообще делали до меня и что мне хотя бы приблизительно предстоит. Время от времени я поглядывала на часы, предвкушая скорый обед. И тут зашла она.
По неопытности своей я не почуяла беды сразу. Моя интуиция вообще промолчала, обманутая приветливым образом старушки-божьего одуванчика с вежливой улыбкой и приятными чертами лица.
— Ой, я тут увидела, новый отдел у вас открылся, да? А можно поинтересоваться, чем вы занимаетесь?
Пусть у меня на тот момент и не было чётких должностных инструкций, основное направление нашей будущей деятельности я знала. Поэтому я представилась и смело начала рассказывать про то, что знала наверняка: про клубы на базе библиотеки. Ничто не предвещало последующего взрыва. Но он произошёл.
— Да как вы смеете?! — взорвалась старушка. — Как библиотека смеет такое вообще делать? Какое у неё есть на это право?
Поражённая, я аккуратно попыталась намекнуть, что вообще-то ещё со времен СССР на базе библиотек функционировали кружки юных натуралистов, любителей чтения, рисования, танцев и бог весть чего ещё, и библиотека имеет полное право размещать у себя инициативных ребят, которые хотят заниматься творчеством.
Старушка немного остыла, но всё равно была возмущена.
— Но они ведь будут обижаться! — возразила она.
— Кто? — искренне не поняла я. — Кто будет обижаться?
— Клубы, которым вы отказываете! Они будут обижаться, что вы не отказали другим!
— Но... но мы пока никому не отказывали, — окончательно растерялась я.
Конечно, потом мы некоторым отказываем, но всегда по ряду объективных причин. Старушка помолчала, просверливая меня взглядом. Я поглядела на часы. Обед уже начался.
— Но тогда клубы передерутся! Передерутся между собой! — заявила женщина, крайне довольная собой и своим гениальным предположением.
— П...почему? — от абсурдности всей ситуации я даже начала слегка заикаться. — П...почему они должны драться?
— Ну, из-за помещений, за площадь для занятий.
— Так они у нас по расписанию же ходят! — возразила я.
— Ааааа. Правда? — протянула старушка, казалось, она удивилась.
Я во все глаза смотрела на неё, она — на меня. Повисла тишина. Время обеда неумолимо бежало.
— А чем вы докажете, что у вас эти клубы есть? — внезапно заявила посетительница.
Я, проклиная всё на свете, притащила ей папки клубов — своеобразное досье на каждый из наших кружков. Чуя, куда ветер дует, выбрала самые презентабельные и внушительные по размерам. Следующие минут пятнадцать прошли в изучении папок и в манере «А почему тут нет...» — «Вот же есть, смотрите!» — «А где тут список участников?» — «Следующая страничка, пожалуйста» — «А почему нет досье на участников? Я хочу знать, кто туда ходит!» — «Страница 14, пожалуйста, личные фото и краткие биографии прилагаются с разрешения участников» — «А где...»
На счастье, зазвонил телефон. Я извинилась, попросила подождать пару минут и с жаркой мысленной молитвой взяла трубку. Когда я договорила по телефону, бабушка уже испарилась, как и время моего обеда.
История вторая, трагикомическая: «Внук Сталина»
Дело было также на первом году моей работы, в тот день нас было двое, я и моя коллега. Мы сидели, никого не трогали, когда к нам в отдел зашёл высокий худощавый дедушка в старом свитере и с кожаным портфельчиком. Разговаривал он громко и рвано, словно отдавал команды:
— Мне сказали. Тут есть. Книги!
Мы с коллегой переглянулись и мягко объяснили, что в нашем отделе их нет, и книг мы не выдаём, у нас только картотека. Но дедушка нас не слышал.
— Мне сказали. В зале. Что тут. Есть. Книги! Девушки. В отраслевом зале. Некомпетентные. Как их ещё не уволили! У них, видите ли, вирусы! Каталог не работает! Почему они ещё тут работают, если у них. Вирусы!
Мы опять мягко попытались заступиться за наших коллег — в конце концов, разбираться в вирусах — и правда не их работа, но дедушка был неумолим. Наконец он обратил своё внимание на каталоги.
— Тут есть. В этих шкафах. Книги?
Дубль два. Мы ещё раз объяснили, что книг нет, но есть карточки.
— Так вы мне поможете?
Наконец-то дело сдвинулось с мёртвой точки.
— Да, конечно, поможем, только скажите, пожалуйста, автора книги, которую вы ищете.
Тут-то и выяснилось, что дедушка не помнит ни одного автора. А каталог у нас исключительно пофамильный. Ещё минут пять ушло на то, чтобы втолковать ему, что, пока он не вспомнит фамилию, мы не сможем ему помочь.
— Тогда поищите в электронном каталоге!
— Простите, но у нас не отдел книговыдачи, у нас нет каталога, только картотека. И мы не сможем вам помочь, пока вы не вспомните хоть одного автора!
— Так вы. Не можете. Мне. Помочь?!
— Нет, — хором, не сговариваясь, ответили мы с коллегой.
Дедушка замолчал на пару минут, а потом вдруг цепко поглядел на нас и спросил:
— А вы хоть знаете. Кто. Я?
Мы с Машей переглянулись, недоумевая, чего же ждать дальше. В этот момент дедушка открыл свой портфель и достал оттуда распечатанный на листе А4 портрет Сталина.
— Вы. Знаете. Кто. Это?!
Мы молчали, ответ был настолько очевиден, что мы ожидали какого-то подвоха. Наконец, я робко спросила:
— Иосиф Виссарионович Сталин?
— Это! Мой! Дедушка! — громогласно заявил старичок и снова замолк, видимо, ожидая от нас какой-нибудь реакции.
Маша в этот момент старалась не хихикать, что до меня, то я попросту растерялась. Не дождавшись нашего ответа, дедушка сказал:
— Вот и познакомились. Дарю! — и артистичным движением руки положил портрет мне на стол.
Затем в нём словно что-то щёлкнуло, и из торжественно-пафосного режима он переключился в режим деловой, уже спокойно спросив:
— Так вы мне не поможете?
— Нет! — повторили мы.
— Жаль.
Развернувшись, он ушёл в закат. То есть в дверь. Не суть важно. А портрет мы положили на стол начальнику. Просто так. Чтобы порадовался.
История третья, грустная: «О депутатах и иждивенцах»
Третьего клиента мы приманили сами, каюсь. На одном из мероприятий мы собирались устраивать площадку шахмат, и кто-то нам подкинул телефон одного якобы титулованного даже шахматиста, некоего Димы. Шахматист пришёл на мероприятие... да так и остался в библиотеке. На долгий-долгий год. За этот год о Диме узнали все отделы. И всеми силами, правдами и неправдами старались избавиться от него и перепихнуть на плечи коллег — что угодно, только бы выставить его из своего отдела. У Димы была вредная привычка — он приходил, присаживался на стул и сразу же после этого присаживался на уши. Он говорил. Много, бессвязно, говорил как откровенные глупости, так и просто неприятные вещи.
Поначалу сотрудники библиотеки на его периодический вопрос «Я мешаю, поди, да?» отвечали вежливым «Да нет, нет...», но очень скоро это тихое «нет» сменилось утвердительным раздражённым «да!». Это Диму ничуть не смущало, и он продолжал вещать, как ни в чём не бывало. Ещё он обожал поесть на халяву. Большинство разговоров его были о том, где и как он на халяву поел, кроме тех, что содержали его размышления, почему Россия должна напасть на Украину.
Дима вообще любил всё на халяву. Дима нигде не работал. Он жил на пособие по безработице (не очень понятно, как это ему удавалось, хотя, если есть на халяву…) и при этом хвастался, что «Такие, как ты, идиоты, пашут, пашут, ни хрена не зарабатывают, а я вот ничего не делаю и деньги получаю, потом ИП открою, и такие, как вы, неудачники, будете на меня работать, а я потом в Америку уеду».
Дима был знаком с местной шахматной королевой. Он мечтал жениться на ней — и вовсе не потому, что девушка была красива или умна или хотя бы нравилась ему. Нет. Он мечтал, как они будут ходить на всякие мероприятия, все будут смотреть на него и говорить: «О, смотрите, это муж королевы шахмат!».
Когда мы, не выдержав, в лоб спросили его, понимает ли он, что попросту хочет присвоить себе чужую славу, он спокойно ответил: «Да».
У Димы в запасе был ещё один отличный проект: если бы он был у власти, он бы издал закон, по которому друзья были бы обязаны заключать контракты на дружбу. А именно: каждый друг обязан помочь другому в час нужды. А если он отказывается помочь (не важно, по какой причине), то с него взыскивается административный штраф в размере 20 000 рублей. Или его может принудить к исполнению «дружеского долга» полиция. Особой сюрреалистичности монологу Димы об этом проекте придавала его полная серьёзность в тот момент. Он искренне верил в то, что говорил, и был готов спорить, отстаивая свои убеждения.
— Дружба не может регулироваться контрактом, это ведь не акт купли-продажи, дружба основана на симпатии, доверии, искренности, каких-то общих интересах — на чём угодно, но только не на бумажке! — говорили мы ему. — Настоящий друг поможет и так, если у него есть возможность, но ведь в какой-то момент возможности может и не быть, тогда даже если он очень хочет, то просто не в силах будет помочь!
— Он всё равно должен помочь, — на полном серьёзе настаивал Дима. — Вот как понять, что друг настоящий? Сейчас нельзя понять, настоящий ли друг — он может предать, если не связан контрактом. Вот у меня есть друг, он работает в филармонии, а когда я захотел на концерт, он мне не дал бесплатных билетов! Какой он мне друг?
В тот момент мне стало очень грустно и жалко его. Последний год Диму мы почти не видим. Я слышала, он хочет стать депутатом, и собирает необходимые подписи. Как бы это жутко ни звучало, но я не удивлюсь, если у него получится.
