Для подростков журналы нулевых были ранней версией интернета — и, кажется, более свободной. На страницах «Молотка», COOL и BRAVO с ними честно говорили о первом сексуальном опыте, презервативах и надоедливых предках. Автор самиздата Виктория Аракелян выросла на этих журналах и рассказывает, каким было то время, за что Тимати угрожал редактору «Молотка» поджогом, почему её собственная бабушка прятала в шкафу фотографию сиськи и как всё закончилось.

Году в 2004-м каждую неделю по средам причин скорее бежать домой после уроков было на одну больше. Дело было не только в припасённой пачке чипсов «Читос» и свежеустановленной игре The Sims Makin’ Magic. Моё сердце в такие особенные дни грела уверенность в том, что именно сегодня мой дедушка Рафик, купив продуктов, будет проходить мимо киоска рядом с домом. Там он возьмёт свежий номер журнала «Молоток» или Cool GIRL. А если мне очень повезёт, то сразу оба.

Подростковая периодика приоткрывала мне окно в мир того, что меня ждёт, когда я наконец смогу называться «подростком». Я не была целевой аудиторией подростковых журналов нулевых: чуть-чуть не дотягивала по возрасту. «Там, конечно, писали для ребят лет 13–14. Но тебе прямо очень хотелось. Тебя всегда интересовало то, что у старших», — вспоминает моя бабушка. И действительно, мне было жутко интересно. Взрослеть с журналами было будто бы чуть менее страшно. Благодаря им я была готова к тому, что вот-вот из меня каждый месяц начнёт литься кровь. Да что там готова — я, практически затаив дыхание, ждала этого события, чтобы наконец быть в курсе того, о чём говорят классные девчонки Туся и Дуся на страницах девчачьих журналов.

Никто в семье не пытался активно противостоять моему увлечению — журналы мне всегда покупали, даже когда заголовки с обложек казались совсем запредельными. Чтобы как-то сбалансировать моё развитие, дедушка в довесок к таблоидам покупал каждое издание выходившего в то же время журнала «Древо познания» и подшивал их в именные папки. Бабушка же старалась минимизировать вред, вырывая хотя бы те страницы, где писали о сексе и показывали голые тела. Одну из таких вырванных страниц я нашла только через несколько лет. 

Мне это сразу показалось любопытным. Я прекрасно знала, какие именно страницы вырывала бабушка, и хорошо догадывалась об их содержании и в 11, и в 9 лет. И я знала, что она их всегда просто выбрасывала — нигде в доме у нас не лежал стратегический запас подростковых вопросов об оптимальной длине пениса. 

Но эта одна единственная страница, уложенная не то на пару томов «Графа Монте-Кристо», не то на сборник Солженицына, вдруг блеснула своим глянцем где-то на периферии моего зрения. Не обратить на неё внимания было невозможно: на ней была огромная фотография женской груди.

Тогда мне уже было лет 12, и находка меня сначала озадачила. Мне трудно было найти объяснения тому, почему моя бабушка решила припрятать себе огромную фотографию сиськи. Но когда я стала читать текст, расположенный вокруг груди, у меня вдруг окончательно сложилось понимание того, что произошло с моей бабушкой четыре года назад.

Текст был про рак груди — как его вовремя выявить, как ощупывать грудь самой, когда обращаться к врачу. И тут картинки в моих воспоминаниях стали собираться в пазл.

Вот моя бабушка больше не забирает меня из садика, и иногда мне приходится проводить там больше времени — пока мама не придёт с работы.

Вот я нахожу в платяном шкафу искусственную силиконовую грудь с соском и показываю её пацанам с пятого этажа — мол, глядите, какой прикол.

Вот те же пацаны случайно замечают с улицы парик на кухонном подоконнике и смеются, что моя бабушка — лысая. Вот фотографии бабушки с неестественно высоким для её головы париком с моей линейки первого сентября.

Я не знаю, когда именно бабушка вырвала для себя эту страницу, — когда проходила лечение? Через год или два, чтобы не забывать о самоосмотре? Она и сама сейчас не помнит. Но именно эта вырванная страница поговорила со мной о болезни бабушки так, как тогда ещё никто не говорил. 

Именно эту функцию для многих выполняли журналы нулевых — в них с подростками откровенно говорили о том, о чём с ними нужно было поговорить, но никто не решался. Именно поэтому еженедельники ждали, собирали, жадно открывали на страницах с советами редакции и отправляли в редакции свои письма.

Письма читателей были важнейшей частью жизни каждого подросткового издания. Я никогда не писала сама: стеснялась своего возраста и просто была уверена, что моё письмо не опубликуют. Но всегда с интересом разглядывала страницы с анкетами: всматривалась в фотографии, читала о чужих интересах, обращала внимание на города. Ближайшая аналогия такого занятия сейчас — зависание на профилях совершенно незнакомых тебе людей в соцсетях. Ты знаешь, что вы никогда не встретитесь, не перекинетесь и парой слов, — в этом и есть определённая магия. Ты узнаёшь что-то о человеке, которого бы иначе никогда в жизни не увидел. Когда я листала эти страницы с анкетами, часто задумывалась: а многие ли действительно нашли тут друзей? 

Спустя несколько лет после того как Лена перестала переписываться с другом-заключённым, он позвонил ей. «Я посчитала в уме срок и поняла, что его освободили. То, что казалось мне таким далёким и нереальным, произошло. Наверное, тогда я первый раз почувствовала неумолимость хода времени». В общей сложности Лена общалась с этим парнем на протяжении 12 лет.

Письма от осуждённых вовсе не были редкостью в редакциях молодёжных журналов. Ещё несколько девушек рассказали мне о том, как в ответ на отправленную в журнал анкету их завалило корреспонденцией из пенитенциарных учреждений. «Нам правда очень много писали заключённые. Но страшно было не просто когда писали заключенные, а когда это оказывались подростки. И ты читаешь письмо и понимаешь, что мальчику 15; он пишет, что украл бутылку пепси. И ему хочется иметь друзей», — вспоминает Юлия Мельникова, бывший главный редактор журнала «Молоток».

Но письма приходили не только в рубрику знакомств: каждую неделю в редакцию приносили увесистые мешки писем с просьбами о советах. Подростки зачастую доверяли колумнистам журналов больше, чем друзьям и родителям. 

Марина вспоминает, что в 1998 году, когда она училась в восьмом классе, целая группа одноклассниц написала коллективное письмо в журнал Cool. «Он был очень популярен у нас, нового номера ждали как главного события». 

Проблема у девочек была типичная: вступающие в пубертат одноклассники не давали им проходу, постоянно делая вид, что «собираются задрать юбку или заглянуть в декольте». Учителя не обращали внимания, а девочкам приходилось подыгрывать и делать вид, что происходящее им нравится. Письмо в Cool опубликовали под заголовком «Парни нас хватают».

«Редакция не посоветовала ничего особенного: просто перестать делать вид, что происходящее им нравится», — рассказывает Марина. Но было очевидно, как сильно этого ответа ждали одноклассницы: как-то раз, едва увидев у Марины в руках свежий номер Cool, одна из них буквально вырвала его из рук и с надеждой искала раздел читательских писем.

Иногда письма приходили и из совсем неожиданных мест. Бывший выпускающий редактор журнала BRAVO Денис Яцутко в своём блоге вспоминает, как в редакцию пришло письмо от девочки из церковного хора. Письмо предназначалось Тёте Джине — психологине и секс-символу журнала, которая «советовала двенадцатилетним подросткам заниматься петтингом». 

Девочка на четырёх страницах A4 подробно описывала взволновавший её эротический эпизод: в один из дней мальчик-прихожанин предложил ей понести её пакет. «Она спрашивала у Тёти Джины, означает ли эта необычная просьба (понести пакет), что мальчик её любит? Если да, то что делать? Насколько серьёзны его намерения? А ещё она не понимает, когда они поют на клиросе, смотрит он на неё или нет?» — пишет Яцутко.

По его словам, самым фантастичным в этой ситуации было то, что девочка из церковного хора писала именно в BRAVO. Это означало, что журнал не просто читают, но и видят именно в нём источник ответов на важные вопросы. Ведь девочка обратилась со своим переживанием не к священнику, не к родителям, а к Тёте Джине.

Попытки общаться с подростками начались задолго до COOL и «Молотка». В 60-е годы XVIII века начал выходить журнал «Полезное увеселение», выпускаемый Московским университетом, а позже его заменил журнал «Свободные часы». В XIX веке стало появляться то, что сегодня бы назвали лайфстайл-изданиями, например, журнал «Друг юношества». Тот, правда, был придуман для «возбуждения в читателе любви к богу, Государю, Отечеству и ближнему».

В СССР молодёжной периодики стало значительно больше, и, как правило, это были общественно-политические издания. Центральный комитет ВЛКСМ выпускал патриотический ежемесячник «Молодая гвардия», который в 80-х пытался активно противостоять перестройке. Кстати, «Молодая гвардия» выходит, не изменяя себе, и по сей день — в одном из последних выпусков можно прочитать статью «Либералы пожирают Россию». После реформ Горбачёва и объявления политики гласности многие идеологические барьеры рухнули. 

Самиздатовская пресса активизировалась, и субкультуры стали доступны для подростков. Культура андеграунда как явление рухнула, потеряв свой маргинальный статус. 

Остатки советского андеграунда, по логике культурной эволюции, должны были интегрироваться в мейнстримную культуру. Но так вышло, что и она на момент перестройки оказалась разрушенной. В итоге подростки второй половины 80-х оказались лишены социокультурной идентичности.

А обрели её вновь уже подростки конца 90-х — начала нулевых, когда в России стали появляться те самые lifestyle magazines. Большую их часть представляли аналоги уже существующих западных изданий — Cool Girl, Oops! и Bravo. Но были и придуманные в России — например, журнал Yes!, который выпускал издательский дом Independent Media, и «Молоток», который выпускал издательский дом «Коммерсантъ» в качестве весьма убыточного enfant terrible.

Журналы нулевых разговаривали с подростками о сексе и о теле так, как никто раньше не делал. Школьники видели в этом глоток свежего воздуха и возможность узнать ответы на действительно волнующие их вопросы. Родители и чиновники видели разврат и упадок нравов.

В «Молотке» какое-то время даже просуществовала рубрика «Ну и ню», в которой публиковались фото обнажённых юных читателей и читательниц. Правда, если верить комментарию, оставленному работником «Молотка» на форуме «Поиск Святой Руси» в 2002 году, «70 % фотографий, опубликованных в рубрике „Ну и ню“, просто-напросто сканируются из немецкого издания BRAVO, а оставшиеся 30 % — фото моделей, достигших совершеннолетия и получающих за съёмки неплохой гонорар».

Но «Молотку» прилетало не только за рубрику с читательскими нюдсами. Журнал постоянно уличали в порнографическом контенте. Юлия Мельникова вспоминает, как однажды редакция решила составить рейтинг голых задниц знаменитостей и разместить его на первой полосе. «Ведь журнал устроен таким образом: есть первая полоса, и там должна быть самая жара, чтобы человек полистал две страницы и понял, что должен его купить. И однажды мы так доигрались, что опубликовали голые жопы знаменитостей. Вся страница была в голых жопах. И когда всё это уже вышло, мы смотрим все на эту страницу, и кто-то из коллег говорит: чё-то мне кажется, что нам скоро позвонят». И им позвонили сверху.

А в ноябре 2008 года в редакции журнала «Молоток» раздался звонок. На том конце провода разъярённый Тимати угрожал поджечь машину Мельниковой. В этом месяце у Тимати вышел дуэт с Сергеем Лазаревым — песня и клип Lazerboy. Продюсеры выкупили поддержку у «Молотка», и артисты должны были оказаться на обложке. Фотографию предоставили сами продюсеры — на ней Тимати и Лазарев смотрели друг на друга, и их положение напоминало схватку. 

«Но наша вёрстка сказала, что они просто не залезают в обложку, и мы их немножко приблизили», — вспоминает Мельникова. Обложки редакция никогда не заверяла — это делал Фёдор Павлов-Андреевич, «главный» в «Молотке», эсэмэской из Бразилии. «Делал — и выключался». А артистам отправлялись уже свёрстанные полосы.

На готовой обложке все следы схватки были безжалостно стёрты звонким гомоэротическим подтекстом. Нос Лазарева был в миллиметрах от соприкосновения с усами Тимати. Последнего эта верстка не на шутку вывела из себя. Номер пришлось экстренно вытаскивать из печати и просить вёрстку раздвинуть ребят. «Ведь машина у меня всё-таки была одна», — объясняет Мельникова.

Такие истории происходили в редакциях постоянно. До того как главными противниками прессы стали Милонов, РПЦ и родительские организации, основная часть конфликтов случалась с героями публикаций. Так, вся бывшая команда «Молотка» хорошо помнит историю со слегка одиозным метал-певцом Анжем, который долго пытался попасть в журнал. В конце концов ему дали возможность проявить себя в номере «50 желаний» — Анжу предлагалось исполнить желание одного из читателей. Досталось певцу желание девочки Ксюши (которая, по воспоминаниям Мельниковой, оказалась весьма взрослой девушкой) получить в подарок щенка. «И вот стоит этот чувак в кожаном костюме с бульдогом. Это всё очень странно выглядит. В итоге мы делаем очень маленькую новость, но за это обещаем ему дать вынос на обложку. И вот пока мы спим, Федя подписывает заголовки… В общем утром мы видим вёрстку — певец Анж ощенил Ксюшу», — рассказывает Мельникова. Вадим Шевченко, бывший PR-директор журнала, добавляет: «Он был каким-то серьёзным чуваком в строительном бизнесе Красногорска. Потом звонил нам в редакцию и был очень зол. «Типа написано, как будто я собаку трахнул».

Всё переживали, что уедут из редакции в багажнике прямиком в лес. Но, кажется, обошлось.

Но самой интересной для детей (и возмутительной для родителей и чиновников) рубрикой в журнале «Молоток» была, безусловно, «Клубничка». Там рассказывали про лучшие позы для секса, отвечали на интимные вопросы читателей, активно пропагандировали контрацептивы и нет-нет да и показывали голую грудь. А велась рубрика от лица персонажа, имя которой помнит каждый, чьё отрочество пришлось на нулевые, — Эи Кулятовой.

Вообще, под псевдонимом «Эя Кулятова» писали многие. Вадим Шевченко вспоминает, что иногда её колонку вёл он сам или его жена. Но всё же the original Эя Кулятова, чья фотография украшала колонку, а позже и криминальную хронику за «обучение детей разврату», — это Софья Горчакова. Она писала обо всём, что связанно с сексом, но больше всего внимания всегда уделялось необходимости барьерной контрацепции. «Мы эти презервативы и в хвост и в гриву уже пытались всунуть — дети ничего про них не знали», — вспоминает Мельникова. Поэтому Эя описывала каждый этап: от покупки («Безопасность движений») до гида по убеждению партнёра (Condom uber alles). 

«Мы пытались просветить молодёжь, но в развлекательной форме. Мне было уже года 23–24, когда я писала от лица 17-летней, но опытной. Поэтому мне не хотелось, чтобы Эю Кулятову воспринимали как шлюху; все колонки были более-менее шуточными», — рассказывает Горчакова. По её словам, писем для Эи действительно приходило очень много. Большинство вопросов были одинаковые, больше всего Софью раздражали просьбы «научить целоваться». Были и душераздирающие стихи от молодых девушек, но их было стыдно печатать из-за количества ошибок. По-настоящему важные проблемы из писем всегда публиковали. «Мы давали много советов о том, как не спешить в отношениях, как разбираться в людях и главное — как предохраняться. Советовали простым девчонкам обратить внимание на своего соседа или одноклассника, а не сохнуть по вокалистам группы „Смеш“», — вспоминает Горчакова. 

Софье до сих пор иногда говорят: «О! Ты Эя Кулятова? Я по твоим колонкам сексу учился!»

«Времена „Молотка“ вспоминаются временем абсолютной свободы. Не было запретных тем. Мы писали про наркотики — даже про героин у нас какие-то мрачные репорты были. Писали про околофутбол, про секс во всех проявлениях и гомосексуальность в частности; корреспондент „Молотка“ внедрялся в движение „Наши“ и что-то там разоблачал. При этом у нас были реальные журналистские расследования, мы добывали эксклюзив, брали интервью у звёзд, всё очень настоящее было — не компиляция из интернета», — вспоминает Вадим Шевченко.

Пожалуй, этот самый феномен абсолютной свободы и является главным, что заставляет нас тосковать по подростковым — и не только — медиа конца 90-х и начала нулевых. Слово «свобода» так или иначе всплывает в каждом моём разговоре с редакторами, читателями и всеми причастными к прессе того времени. «Я думаю, что это связано ровно с тем, что, когда у тебя почти три четверти века одно государство, а потом оно разрушается, все вокруг в панике, и на тебя вдруг сваливается вся эта свобода, — рассуждает Мельникова. — Чтобы выстроить новую систему контроля и цензуры, нужно какое-то количество времени. Как раз все те молодёжные издания появились в тот момент, когда никто за ними особенно не следил. Все были заняты какими-то другими делами. Я, кстати, не помню, какими конкретно».

Первые нападки православных активистов и «защитников детей» на подростковые журналы начинались уже в 2002–2003 годах, но тогда они ещё не сильно выходили за пределы тематических форумов и мелких организаций.

«Фото же в журнале — реклама. Только не очень развитые и совсем юные подростки не поймут, что если около фотографии мальчика написано: „Любит: коктейль "Голубые горы"“, то это не просто гастрономическое пристрастие обладателя выставленного на показ юного тела, а приглашение для лиц определённой ориентации», — обличает журнал «Молоток» православный христианин Александр Горелов на форуме сайта «Чистый интернет» в 2002 году.

«Разве вы не знаете, что достоянием девушки всегда считалось её благочестие, скромность и целомудрие, а не количество половых партнёров? Пожалуйста, не надо в погоне за собственной выгодой портить и развращать НАШИХ детей, вызывая у них губительный интерес к сексу, похоти, всяческим извращениям, то есть ко всему тому, от чего их как раз нужно оберегать. Остановитесь. Побойтесь бога!» — эмоционально призывает Юрий Каплунов в открытом письме организации «Родительский комитет».

А вот в 2006 году тиски стали сжиматься по-настоящему: Генеральная прокуратура России разместила представление «Об устранении нарушений законов, направленных на защиту детей от распространения информации, наносящей вред их здоровью и развитию». Этот документ обвинял издания «Молоток», Cool и Cool Girl в нарушении законов о правах детей и о наркотических средствах.

В СМИ стали выходить всевозможные обличающие статьи и «разборы лексики» молодёжных журналов. В разборе для издания «РИА Новости» филолог Анна Любимова пишет:

«Судя по журналам, одна из самых актуальным проблем для читателей молодёжных СМИ — определить свой пол. „Мне ужасно нравятся и девочки, и мальчики одновременно“. — „Тебе повезло, — советует журнал "Круто", — ты настоящее, живое![…]“ Такие призывы сложно не расценить как прямую пропаганду гомосексуализма, который преподносится как нечто нереальное, памятное и значимое».

Журнал «КРУТО» вообще был настолько отлетевшим, что в его существование сегодня сложно поверить. Главными персонажами журнала были четыре мультяшных маскота — крутой рэпер Dr. Чел, панк по имени Хой, альтернативщица Тинка, которая «предпочитает облегающие наряды», и совершенно инфернальный плюшевый медведь по имени Пых Пох, который отвечал на чрезвычайно важные «письма» читателей. Например, помогал советом парню, который, проснувшись, обнаружил, что его рука «застряла на 30 сантиметров в глубине анального прохода». Совет, кстати, был весьма незатейливый — отгрызть руку и убить себя. Там же выходили статьи о том, как узнать характер девушки по её трусикам;  тексты про фекалии и гениталии, а также великий тест «Ты гомик или педик?» от Мэрилина Мэнсона.

Постоянным гостем журнала был Найк Борзов — практически в каждом выпуске на одной из первых полос он рассказывал что-то из своей жизни или отвечал на вопросы журнала. А в 2003-м его рисунком открылась рубрика рисунков от звёзд, которые растолковывала психолог Лиза Хитрук.

Борзов нарисовал двухголовое существо по имени Helter Skelter. «Найк — очень мятущийся человек», — заключила Хитрук.

Прокуратура периодически требовала от изданий либо полностью удалить эротический контент, либо зарегистрироваться как журналы для взрослых, продававшиеся в полиэтиленовой упаковке. Для сохранения статуса молодёжного издания журналы стали отдавать всё больше полос под дайджест жизни жителей «Дома-2» и сплетни из мира эстрадных звёзд, а рубрики с секспросветом и молодёжным активизмом постепенно исчезали. Во время кризиса 2008 года подростковые журналы потеряли большую часть рекламодателей и добрую половину аудитории, которая повзрослела и ушла в «ЖЖ». Информация перестала быть таким ценным и дефицитным продуктом — напротив, с каждым годом её становилось всё больше и больше, и у подростков появилась потребность самостоятельно регулировать ту информацию, которая попадает в их поле.

«Молоток» предпринимал попытки оцифроваться — в конце концов, именно этому журналу долгое время удавалось удерживать вокруг себя молодёжное комьюнити, и идея вывести его онлайн была на поверхности. Но выяснилось, что подавляющая часть аудитории не имела доступа к интернету. Журнал для многих ребят из регионов был единственной — и очень важной — связью с внешним миром. Но эта связь работала только в печатном формате: для большинства онлайн оставался роскошью. В том числе и для самого издания. «Всем казалось, что онлайн-версия была бы более дешёвым вариантом. Но он оказался на выходе более дорогим. Ведь нужно было отладить новый инструмент, новый механизм и алгоритм». И несмотря на попытки создать «лигу „Молотка“» и привлечь аудиторию на форумы, отладить этот механизм не вышло. По иронии, зарождающиеся блог-платформы, которые активно рекламировались на страницах всё тех же подростковых журналов, вскоре полностью их вытеснили, заняв эту нишу на долгие годы.

Я спрашиваю у Юлии Мельниковой, каким оно было — время «Молотка»? И скучает ли она по нему?

«Была просто свобода. И она была везде. И самое интересное, что когда ты жил тогда — это не было вседозволенностью. Та свобода как раз была таким ценным даром, что ты не мог её предать. То есть ты был свободен, и ты был свободен делать и добро, и зло. И ты старался делать что-то очень хорошее, потому что у тебя была возможность это сделать. Вот сейчас, если ты захочешь сделать что-то хорошее, например объяснить ребёнку, как пользоваться презервативом, — ты ещё подумаешь сто раз. И на всякий случай не напишешь. Потому что чёрт его там знает — кто-то там прочтёт, как-то будет трактовать… А тогда мы понимали, что можем об этом говорить. И были уверены, что это полезно».

Я бы хотела вспомнить, какой номер «Молотка» или Cool GIRL я прочитала последним. Когда я в последний раз — уже сама — наклонилась со скомканными десятирублёвыми купюрами к окошку киоска и попросила у скучающей продавщицы свежий номер. Нет, не тот, рядом пониже. Левее. Да, вот этот.

Но мы не склонны запоминать последний раз, когда нам самим ещё не известно, что он последний. Возможно, на следующей неделе я просто забыла. Может, в это время я уже отвечала на комментарии в своём дневнике на diary.ru. Про этот сайт я совершенно точно узнала из какого-то журнала. Кажется, это был обзор сайтов. Мой первый ник был 4ERNAYA~BOL. В дневнике я могла постить свои грустные стихи и получать на них отзывы от других подростков — теперь для этого не обязательно было приклеивать марки на конверт и аккуратно выводить цифры почтового индекса.

Эпоха подростковых журналов, безусловно, ушла. Члены бывших редакций уже давно интегрировались в новые медиа, запустили стартапы или ушли в искусство.

Металлист Анж теперь выпускает столы для геймеров, собирается развивать собственный майнинг-сервис и рассказывает об этом изданию РБК.

Организация «Родительский комитет», поборов греховный секспросвет, приступила к борьбе с гомосексуальностью.

В последнем, прощальном номере «Молотка» целый разворот заняло вымышленное (или нет?) интервью с мистером Говняшкой из Южного Парка под заголовком «Говно вопрос». Выход номера наложился на очередные попытки запретить мультфильм.

«Наверное, ты слышал, что в России снова подняли шумиху из-за какого-то говна?» — спрашивает «Молоток».

 «Обычная история», — отвечает мистер Говняшка.