В последней серии нашего документального цикла про российских таксистов мы рассказывали про челябинца Марата Загитова, который ловит маньяков и ищет пропавших детей. В фильме мы использовали трек «Челябинск-сити» малоизвестного рэп-исполнителя Григория Зяблова с псевдонимом Альпинист. Сегодня он рассказывает, как криминал, наркотики, цыганщина, притоны, аресты, разбой и недели без сна на наркоприходе порождают хип-хоп-треки одного из самых мрачных городов России.
Рэпом я увлекался с детства и всегда мечтал записать свой альбом. Даже сделал в итоге несколько треков у знакомых, но они были сумбурные, недоработанные. Серьёзно я не мог этим заниматься — просто не было таких возможностей. Я рос вместе с братом в не очень благополучной семье. Отец рано ушёл из дома, мы были сами по себе, как цыганята. Сейчас мне двадцать шесть лет, в двенадцать я увлёкся лёгкими наркотиками — нехороший пример было легко найти. В четырнадцать сидел уже на тяжёлых, причём на всех подряд. Не кололся никогда, правда, но нюхал, пил, ел всё, что можно. Тогда же ушёл из дома, с братом кочевали по притонам, а там всегда наркота. Рэп в России в то время только зарождался, были Децл, Карандаш, Лигалайз, «Пьянству Бойс» — этот рэп отставал от американского. Так что мы больше всё-таки по Америке прикалывались, слушали Тупака, Gangstarr, Wu-Tang Clan, Snoop Dogg, Onyx. И вот так компанией соберёмся на притоне, включаем на фоне минусовки, сбиваемся в круг — и все давай рэп читать, фристайлить, топтать.
К шестнадцати я был в этом наркомире уже весомой фигурой. Мы с братом даже построили на районе свой бизнес. Выходили, а там одни торгуют нашим товаром, другие — все знакомые, со всеми здороваешься. На разборки ходили за своих барыг, с людьми разными разговаривали. Тогда же познакомился с рэпером Александром Щербаченко, не очень известным даже в самом Челябинске. Но он в то время уже взрослый был, опытный, лет тридцати. Он послушал, как я фристайлю, подозвал меня потом: «Нифига себе ты, блин, делаешь! Давай запишем совместный трек». Я согласился. Записали одну песню вдвоём, а он хотел ещё пятерых участников найти. Собирались создать группу из семи человек, назвались бы Nord West Flawa — «Cеверо-западная братва». Но в итоге ничего не сложилось: все ребята, которых хотели взять, наркоманили — вот они и растерялись, пропали куда-то.
Свой первый и пока единственный альбом — «Хулигэнство» я смог записать только в прошлом году, полностью за свой счёт. Его послушало от силы человек триста-четыреста.
Ты должен вынести невыносимое
В 18 лет я смог начать снимать квартиру, а до этого по притонам ночевал, в маршрутках, сидя в компьютерных клубах. Стал завязывать с наркотиками, бросил пить, курить, начал спортом заниматься, деньги кое-какие появились. Это было довольно тяжело. С братом, как и с наркотиками, тоже расстался: он пошёл своей дорогой, я своей. У него, насколько знаю, всё хуже и хуже складывалось. Мы, ещё когда в притонах сидели, он на наркотиках по пять-семь суток не спал. А я — двое-трое суток максимум. Употребляли, конечно, в огромных масштабах. Брат под наркотиками даже не пытался заснуть, однажды не спал восемь суток подряд. После этого крыша у него и поехала: сатана в голове заговорил, полгода с тесаком ходил по городу, голый бегал. Это до сих пор продолжается, пять лет он уже в тюрьме сидит, а всё какая-то каша в голове, хотя наркотики давно уже вышли из организма. Сейчас, правда, всё достать и в тюрьмах можно.
Я пытался его вытащить из этого круговорота, до тюрьмы ещё. Деньги привозил ему. Зарабатывал я с 14 лет — жили-то сами по себе, в любом случае надо было что-то доставать. И грузчиком работал, и подторговывал прилично, да просто на деньги кидал часто. Как-то раз поднял пятьдесят тысяч, из них двадцать тут же отдал ему:
— На́ тебе ни за что, просто так от меня. Фигнёй перестань страдать.
— А чё так мало?
И он на эту двадцатку пошёл в тот же день соли взял. Я вообще офигел. После этого мы перестали общаться.
На моей квартире народу сразу много собиралось. Движуха такая была: постоянно кто-то заходит, выходит. Началась постоянная вечеринка без остановки. Бывало так, что только в четыре часа ночи у нас спайс, соль заканчивались. А уже в 5:30 мы ехали за новой закладкой. В то время я человек тридцать от передозов откачивал. Употрябляли все, но я уже к этим годам стал сбавлять темп, так что курил меньше остальных.
Первый раз откачивал наугад, как получалось: на спину, на бок переворачиваешь, рот открываешь. Все обычно спайс курят, а мы лет с шестнадцати стали курить «дживики». Гостям предлагали, они в несознанке пробовали это в первый раз, а тут даже немножко насыпаешь — и всё: глаза расширяются, смотрит на тебя — и начинает падать, в истерике биться. Реагируют всегда одинаково: начинаешь его успокаивать, лежит, дышит спокойнее уже, и вдруг как заорёт без остановки — бум! — глаза по пять рублей, колбасит его. Смотрит на меня как на дьявола. По щекам его бью, набок переворачиваю, а там чуть ли не до пены. Рот открываю, чтоб не задохнулся, минут пятнадцать держу так, чтоб оклемался. Обычно после этого у всех начинался приступ рвоты, и важно следить, чтобы он не захлебнулся. Проблевался, чуть-чуть в себя приходит, сел, на стеночку облокотился — отпустило.
Однажды часов в двенадцать ночи сосед стучится. Я уже спать собирался, дверь открываю, а он пьяный стоит. Говорит мне: «Слушай, у тебя не будет там сигаретки подкурить?» А у него в правой руке сигарета. Я говорю: «Зажигалку типа?» Опускаю глаза вниз, смотрю, а у меня под дверью уже лужа крови полтора на метр: у него от предплечья до запястья рука вдоль разрезана. Глубина разреза сантиметров пять, наверно: кости видно. Кричу ему: «Ты что, реально придурок, что ли?» Хватаю его на руки, из подъезда тащу в ванную. Там руку тряпкой зажимаю, перетянул — и под холодную воду. Он сидит спокойный: «А я умирать собрался». «Давай, — говорю, — не начинай, тут ты точно не умрёшь». Всё, сигаретку ему подкурил, он в ванной сидит, довольный. Я тоже закурил, позвонил знакомому, тот подошёл, скорую вызвал. Приезжают врачи и командуют: «Кладите на кровать его». «Ага, — говорю, — может ещё простынку новую постелить?» Кладу его на пол, говорю, что так нормально будет. Они что-то посмотрели — не понравилось: «Нет, так неудобно, посадите его в коридоре на эту тумбочку». Посадил. А они мне: «Теперь развязывайте руку». Два врача приехало, а я ему руку разбинтовываю! «Зажимайте рану». — Я ему рану зажимаю, скрепками зацепил. «Так, давайте перебинтовывайте», — говорят. Я ему руку бинтовать начинаю и смеюсь: «У вас кто тут врач-то вообще?» А они видят, что я уже первую помощь оказал, какую-никакую. В итоге в больницу увезли его, цел остался. Он мне разок из больницы позвонил — говорит: спасибо, жив-здоров. Потом у знакомого 800 рублей занял и пропал, больше я его не видел.
Ещё не прогорело всё, и я не догорел
Году в 2017-м я залез в пожар. В соседнем доме на первом этаже квартира горела. Мать с отцом и сыном лет тридцати сидели там, выпивали, и кто-то с сигаретой уснул. Я подъезжаю домой на такси, тоже ночью откуда-то, то есть нетрезвый. Смотрю — горит. А это было, уже когда я промышленным альпинизмом занимался, у меня снаряга дома лежит. Вижу — на шестом этаже будто горит. А там просто весь подъезд дымом заволокло, такое пламя — светится всё. Я уж подумал: может, снарягу взять, подняться. Подбегаю, смотрю, а это не шестой: просто дым с первого этажа так валит, что кажется, будто весь дом горит. На первом этаже просто кошмар: народу куча, кто-то окна выносит, камнями кидает. Я побежал туда. Там все со двора, все знакомые, человек сорок. Слышу, что мать с отцом вышли, а сын их дома остался. Он спал, они его разбудить не смогли. Мать стоит и ревёт. Приехали пожарные с лестницей. Без гидранта, без ничего — эта машина приехала с лестницей чисто.
— Вы чё, какая лестница, первый этаж горит, неадекватные вообще, что ли, — говорю.
— А что я сделаю?
— Лезь, — говорю, — у тебя костюм же противопожарный. Лезь, заходи, там пацан лежит, доставай его.
— Понятно, не пожарный ты.
Потом окошко выбили. Смотрю, пацан один там всё пытается, пытается. А он помоложе меня, другие уже даже не надеются. Я говорю: «Тёма, давай слазь, я пошёл, короче». Он заладил: «Стой-стой, давайте ему кофту». Кофту водой облили, приносят, чтоб я лицо перевязал. И я туда залез. Там не до героизма, на самом деле. Глаза сразу закрылись, и их открыть невозможно. Через кофту первый вдох делаю, чувствую, как у меня сажей до лёгких всё затянуло. Понимаю, что времени у меня минута максимум, да и минуту дышать нельзя, просто нечем. Я по стеночке потихоньку по этой квартире ползу-ползу, иду-иду. В коридор вышел и пошёл в ту комнату, где очаг был. И вдруг слышу — орут с другого конца квартиры: «Эй, эй!» Я ору: «Что там, живой кто есть?» А мне: «Да-да, иди сюда». Я говорю: «Вы идите сюда, я знаю, где выход». Они: «Нет-нет». Повернулся, назад на их голос пошёл. Чувствую, меня за руки хватают: две руки за одну руку, за другую — и давай тащить. Говорю: «Стоп, я знаю, где выход!» И к окну их веду в комнату, где всё задымлено. Они как закричат: «Ты чего, мы тебя на выход тащим, мы дверь открыли». Оказывается, они дверь взломали и уже оттуда пытаются зайти. Меня в подъезд вытаскивают. Я просто чернотой закашлялся, плевать-блевать сразу. Водой сверху облили, постоял, воды попил. «Всё, — говорю, — давайте я назад, вы чего меня вытащили». Они: «Нет-нет, там пожарники, восемь человек, ходят». А там квартира двухкомнатная — какие восемь человек пожарников? Я, пока шёл, ни одного не встретил. Дом обхожу, смотрю — пожарники лазят в той комнате, куда мне надо было зайти. Я одному кричу: «Вот тут справа парень лежит». — «Там ещё слишком задымлено, я не могу пойти». Говорю: «Так на ощупь, придурок, попробуй! Там лежит человек умирает — возможно, уже умер». А там полковник слева стоит. Я говорю: «Вы что творите, черти, давайте лезьте туда, на кровати руками пощупайте, найдите его». «Нет, — отвечают, — мы знаем, как делать». «Говно, а не спасатели», — говорю им.
Потом до ларька дошёл, водки взял. На лавочку сел, выпил залпом. И всё, минут через тридцать пацана вынесли — уголёчек просто.
Всё, что было, променял на хулигэнство
В армии, под самый дембель, у мамы обнаружилась тяжёлая стадия рака, и я занялся грабежом. Лекарства дорогие — она тысяч семь тратила в неделю на них. Служил в сапёрах в Самаре и придумал у гражданских телефоны отнимать. Все солдаты как раз одинаково выглядят, думал, так меня будет сложно описать и найти в толпе солдат — в нашей бригаде пять тысяч человек служило. Вызванивал на «Авито» тех, кто продавал телефоны, они приезжали к части, я отнимал телефон. Первый раз взял стоимостью в сорок тысяч, во второй раз — в шестьдесят, это какой-то скорее даже планшет был. Подсознательно я понимал, что не надо в это идти, но я не послушал свой инстинкт. На третий раз с телефоном полиция приехала в гражданском. Они мне ещё говорят: «А у тебя деньги-то есть? Покажи». Я улыбаюсь: «Сейчас-сейчас, покажу», — и давай по карманам своим шарить, затем дёргаю у него из руки телефон, хочу вырвать. Понимаю, что это менты стоят, и всё равно пытаюсь украсть. Зажали в кольцо, поймали, я весь в грязи, в луже поскользнулся. И повели в наручниках мимо части, мимо солдат.
Там ещё полковник ФСБ местный тоже был, мы с ним были уже знакомы. Как сапёр я был в Казани на универсиаде, обеспечивал безопасность, проводили разминирование и осмотр территории, и мы все с ФСБ проходили отбор — и из военной части в пять тысяч человек всего тридцать взяли в Казань. И полковник орал: «Ты, Зяблов, мне клялся родину защищать, ах ты, сука!» Меня посадили под следствие, а тут получается, что у меня до дембеля месяц, и мне просто подписку о невыезде дали и в Самаре на полгода оставили. Полгода ездил на следственные дела, потом судили, дали условку два года с шансом исправительного. Если за год не накосячу, то могу её снять.
Вернулся в Челябинск. Мама умерла, брат стал жить в её квартире. А я с ним жить уже был не намерен. Поселился у друга, устроился разнорабочим на завод. А я же только с армии пришёл, у меня силы есть. В армии работал бесплатно, а тут за это деньги платят. Я и начал фигачить вообще без ума. Работал сутками, дневную смену отрабатывал, сразу же выходил к другой бригаде, ночную смену работал. Потом ехал отсыпаться и выходил опять в ночную смену свою. Максимум работал день, ночь, день — подряд, потом отсыпался и ещё в ночь выходил. На следующий месяц начал уже газорезчиком резать, научился. Ещё через месяц момент переломный: бригадир не вышел. Снабженец наш, Абрамыч, говорит: «Что, у вас бригадир не вышел, кто будет за старшего сегодня?» Смотрит на всех — пацаны одни, потом на меня: «Естественно, сапёр будет». Меня оставили за старшего, мы поработали, два состава отправили, то есть больше, чем все бригады обычно делали. Так меня и сделали бригадиром. Полгода я им поработал, потом поссорился с Абрамычем, потому что он тоже начал нас обманывать. Забрал я газорезку с завода, денег ещё в офисе взял и уволился.
Потом с другом из колледжа скитались просто. Я в то время занимался всем подряд, даже с заправками что-то было. Один раз договорились встретиться с другом, Дэном, стою жду, а его всё нет и нет. Он вдруг звонит, говорит: «Я мужика встретил знакомого, он альпинист промышленный, ему подвал выделили в доме, в котором он живёт». То есть этот Лёха купил квартиру, пошёл в ЖЭК, сказал: «Давайте я буду дом обслуживать по дешёвке, чисто за материал, а вы мне подвал ещё подгоните». У него такой подвал: там гамак, снаряги полно, тренажёрка, душ. Мы к нему зашли — и у меня глаза разбежались. Этот подвал был лучше квартир многих. Комнаты три-четыре, двери поставил. Дэн к нему пришёл, говорит: «Я каратист, ногами махать могу». Я тоже подхожу: «А ты альпинист промышленный? Я никогда не понимал, но это моя мечта на самом деле, именно то, чем я должен заниматься». А я действительно с детства любил паркурить, лазить везде. Были ситуации, когда на третий этаж дома просто по балконам взбирался. И вот встаю на руки, говорю: «Смотри», — и на руках пошёл. Он говорит: «Ладно, мне как раз сейчас два пацана нужно».
Я альпинист, по жизни избран
На следующий день Лёха мне говорит: «Всё, давай завтра попробуешь спуститься». Я обрадовался: «Классно, а что там — этажа с 10-го? Может, с 5-го лучше пока, чтобы сильно страшно не было?» А он: «Ну, там как бы восемнадцатиэтажка». Думаю: нормально, блин.
Пришли на место, он даёт мне верёвку:
— Давай ты первый, зарядись, а я уже потом работать пойду.
— А может, наоборот: ты мне сначала покажешь?
— Ну ты же видел уже, как делается.
— Нормально, — говорю, — ты придумал.
— Давай-давай, иди.
Вылажу я с 18-го этажа, и вдруг такая истерика ударила: смеюсь ненормально, Дэн с Лёхой на меня с крыши смотрят, тоже смеются. Вниз чуть спустился на пару этажей — комфортнее себя чувствовать стал. Лёха говорит: «Отпусти руки от верёвки, я тебя сфоткаю». А там, чтобы верёвку отпустить, надо зафиксироваться сначала. Я зафиксироваться забыл, руки отпускаю в разные стороны — и чувствую, как резко вниз полетел. За верёвку успел схватиться, спустился кое-как. А потом иду как человек-паук, и прохожие как будто мне аплодируют. Ощущение такое: идёшь — и кажется, что все тебе свистят, мол, молодец, красавчик. А я горжусь: «Вот, в первый раз». Потом начал сам работать на десятиэтажках, заказы первые пошли.
Чтобы поверить в свет, надо родиться в темноте
В какой-то момент я понял, что выработал свою хип-хоп-стилистику и голос. До этого меня туда-сюда носило. Первый трек, который я написал, называется «Интро». Там в основном воспоминания про наркоманский период. Потом мне пришло в голову это «хулигэнство» как термин — про поколение наркоманов, мелких хулиганов, которые всё хотят чего-то добиться, стать «гэнгстерами». А в итоге просто наркоманят, никуда дальше не уходят. Прообраз этого «хулигэнства» — и я в прошлом, и брат мой, и знакомые.
Есть питерский рэпер Сонши Алеф, который часто приезжает в Челябинск. Я на тот момент был знаком с его песнями, мне нравилось. Иду домой как-то, смотрю — на остановке стоит Сонши Алеф. «Здорово, — говорю, — слушаю треки твои, я тоже вот читаю». Поговорили, «ВКонтакте» добавили друг друга, разошлись. И вот когда накидал треков восемь, намерение записываться у меня появилось, начал искать студию. У меня минусы были, тексты. Искал, всем писал, а тут в голову пришло: напишу Сонши Алефу — он же в Челябинске тоже пишется. Написал ему, спрашиваю: «А ты где в Челябинске-то записываешься?» А он такой: «На „Антрисоль“ не пробовал?» Нормально, пишу, ты придумал: «Антрисоль Рекордс» — это же легендарная студия челябинской рэп-группы «Триагрутрика», авторов трека «Big City Life». Они начинали с крошечной кухни — и стали настоящей студией. Как я туда попаду? «Легко, — отвечает Сонши Алеф и скидывает мне номер. — Набери пацану, скажи, что от меня». Набираю, говорю: «Вам привет от Сонши Алефа, хочу записать треки у вас». Администратор предлагает подъехать: мол, сейчас придёт Миша, он тут всем рулит. «Да ну, — говорю, — Big Miс из „Триагрутрики“?» Так я лично с Мишей Анискиным познакомился, и с первого трека мне записывал он, обложку сам сделал, на братских условиях.
Самый суровый город
Есть такой рэпер Капюшон Ноу Мо. Как-то в Самаре, когда я был под следствием, я нашёл плеер, включил музыку, а там парень читает про Челябинск, улочки перечисляет. И тогда я поймал ностальгию. Но позже, вслушавшись в смысл, увидел очень плаксивый мотив, саможалеющий. Я считаю, что жалость, тем более к себе, — это неприемлемо. Но, в принципе, депрессивный настрой просматривается в творчестве многих челябинских исполнителей. В основном, это всё-таки грубое и дерзкое послание: здесь очень много бывших и нынешних наркоманов, от этого мрачность и преобладает.
Но есть и много случаев перемен в творчестве. Например, Миша Big Mic: в «Триагрутрике» конкретный уличный стиль был, а сейчас они всё больше по сольникам. Творчество Миши переросло в более позитивный стиль, он и сам говорит: это не андер, а чисто на лайте послушать, расслабиться.
Рэперов, отражающих реальность, не так много. Из малоизвестных я лично знаю таких, кто читает (фристайлить не умеют, только пишут) сурово, но на деле я слышал, как их «прижимали» во всяких разборках, и поведение их не было столь достойным в тех ситуациях. За всех говорить не берусь, но сказочников много.
Как таковой конкуренции у нас я не видел — в основном все настроены дружелюбно. И редко где я слышал, чтобы одни прилюдно других диссили. Наоборот, я даже слышал о таком явлении, как хвалебный батл: там типа не обосрать, а похвалить надо соперника. Но это всё «эстрада». Те, кто в реальном андере, редко там бывают, да и записывают они редко и не в массы.
Сейчас у меня есть планы на второй альбом — «Цыганщина». Он про поколение «цыганят». Я, когда ещё молодой был, цыган один подсказал: «Если что-то надо, забери, укради, купи, но добудь». Это мой принцип.
