Дина Кабулова начала разносить еду бездомным, когда ей было семнадцать, и занимается этим уже пять лет. За это время она встречала людей, которые оказывались на улице временно, и таких, кто живёт на картонках у метро годами. Её рассказы о жизни на улице не нацелены на то, чтобы вызвать жалость, отвращение или побудить кого-то сделать пожертвование. В новом эпизоде документального цикла Галина и Слава внезапно обретают крышу над головой, а матрас за «Му-му» пустеет.
Мы созваниваемся с Галей каждый день, и, если бы кто-то подслушивал наши разговоры, я уверена, никому бы в голову не пришло, что по ту сторону трубки не обычная бабушка, которая завела двоих котят, щенка и рассказывает про огород и поход в церковь в свой выходной, а женщина с 15-летним стажем жизни на улице.
Галя работает шесть дней в неделю, но я совсем не понимаю, что входит в её обязанности. Она рассказывает про французский сыр, поставки, ярмарки, что хозяин регулярно ездит в Москву. Я не понимаю, при чём тут сыр и почему женщину с улицы тут же взяли работать на производство.
— Дин, а когда ты ко мне приедешь уже? Я соскучилась очень. Приезжай, тут речка есть, будешь купаться, ягод полно. Приезжай!
— Приеду, приеду, Галь, обязательно. Работать только закончу. Что вам привезти из Москвы? Одежду, может, какую-то?
— Нет, Дин, спасибо, одежду не надо. Привези мне иконку лучше. Но если не сможешь — ничего! Самое главное — сама приезжай. Я как раз выходные возьму. Я специально копила их к твоему приезду.
У меня никогда нет денег на отпуск, поэтому поехать к Гале кажется не такой уж и плохой идеей. Действительно: река, лес — поживу у неё. Галю как раз переселили из общей комнаты в отдельный домик. Как в деревню к бабушке.
Я решила, что поеду на свой день рождения. Вышла из дому в семь утра, чтобы успеть на автобус в 8:30. Шёл он девять часов, потом нужно было сесть на другой и минут пятнадцать трястись до Масловки.
Мы ехали вдоль огромной реки, в окно ярко светило солнце и слепило глаза. Но мне очень хотелось смотреть. За рекой были луга, а на них паслись овцы. Настоящая деревня. За эти пятнадцать минут на автобусе мы не увидели ни одной встречной машины.
— А подскажите, пожалуйста, где лучше выйти, чтоб в Масловку попасть?
— Да там долго идти не надо, не перепутаешь.
Автобус притормозил, и я вышла. Устала в дороге и села на лавочку у остановки, чтобы перевести дух.
На месте, где обычно висит стекло с объявлениями, почему-то большая вывеска с золотой надписью «Галерея французского сыра», а внизу какие-то натюрморты: сыр, вино, глиняные кувшины. Всё в средневековом стиле.
Через дорогу — огромный пятиэтажный дом. Первый этаж вроде каменный, а следующие — деревянные. Наверху красная крыша. Слева от дома на холме — большой деревянный крест, а рядом круглая деревянная вывеска. По окружности белым по красному написано «Сыр-Бор», а внутри номер телефона и «французский сыр из Масловки». В центре нарисован флаг Франции, на синем золотая буква «С», на белом — «Ы» и на красном — «Р». Выглядит очень нелепо. Интересно, кто это придумал.
Навстречу идёт Галя. Она в красном спортивном костюме. Мы обнимаемся.
— Галь, а почему вы не сказали, что в средневековом замке живёте, — я бы оделась поприличнее...
— Да, у нас тут вот так! Это всё Владимир Юрьевич!
Галя, кажется, так горда и рада, что не считывает моей иронии.
— Пойдём, наверное, сначала чаю попьём, ты же устала с дороги, а потом с Владимиром Юрьевичем познакомлю.
Мы проходим мимо замка, дальше идут обычные небольшие домики. В самом последнем живёт Галя. У входа стоит пара мужских грязных резиновых сапог.
— Галя, а это чьи?
— Да я тебе специально не рассказывала: хотела при встрече похвастаться. Это Лёшины. Он теперь со мной живёт.
— Ого, поздравляю! Ну, расскажете потом.
Мы входим в дом, комната совсем небольшая. Справа — плита, стол, холодильник. У дальней стены — стиральная машина и раковина, а слева — стол побольше, два потёртых кресла и табуретка.
— Ну садись, рассказывай. Как там дела у ребят на вокзале, что нового? Как у тебя на работе?
— Ой, да новостей полно. Славу вот домой родители забрали.
Я задумываюсь на минуту, боюсь сказать лишнее. В голове всплывает день, когда мне написал Слава в вотсапе, что всё хорошо и он добрался. Несколько недель назад его забрали родители домой в Молдову. Слава жил на улице не так давно, и я в целом не сомневалась, что он сможет вернуться к нормальной жизни. Но они поехали вместе с его девушкой Лизой, которая на улице, по сути, выросла и другой жизни не знает.
— Сохрани этот номер. Это мой теперь, молдавский. Я тебе в субботу позвоню, ты же выходная, как всегда?
У бездомных телефоны обычно долго не задерживаются. Их воруют ночью, если вещи недостаточно хорошо спрятаны, или бездомные сами же их продают, когда очень нужны деньги.
Когда Слава ещё был тут, он мне обычно слал СМС, если менял номер. «Дина, это я, Слава». Потому что как-то раз я рассказывала, что мне очень трудно отвечать на незнакомые номера и я всегда нервничаю. С тех пор он всегда писал, прежде чем звонить, и даже пробовал внедрить эту практику среди остальных бездомных.
Днём в субботу он спросил, удобно ли будет, если он наберёт меня в два, и позвонил по видеосвязи.
— Слава, ну ты как там? Как добрался? Как родители — сильно ругались? Что там с ключицей твоей? Как Лиза?
Слава сидит на диване, я немного вижу комнату. Она просторная, в самом конце стоит стол, а за ним — окно с тяжёлыми зелёными шторами и тюлем. На стене висит бордовый ковер. Мне очень непривычно наблюдать Славу в таком интерьере.
— Ну… видишь, гипс мне поставили, так что помирать пока не собираюсь. Вот только, Дин… нет тут Лизы. Мы как на шоссе выехали, родители у обочины остановились и сказали жёстко: «Выходи!» Я их умолял, просил, плакал — они ни в какую. Сказали, что найду я ещё сто таких Лиз дома и нечего её везти: только запах перегара в машине стоит от неё. Я вышел с ней, хлопнул дверью — и мы пошли. Только вот отец меня догнал, кинул в машину, и мы уехали. Я волосы на себе рвал, но к границе успокоился. Решил, что, как только подлечусь, вернусь сразу же.
Я уже Белорусу позвонил, попросил его присмотреть за Лизой, пока меня нет. Как она там одна будет — пропадёт же. А я, как подлечусь немного, — сразу обратно: мы квартиру снимем, я работать начну.
— Ох, Слав, жаль, что так всё получилось.
— Да ничё страшного: я тут на месяц, максимум на полтора. Ты, когда на вокзале будешь, можешь меня набрать? А то Белорус что-то трубку не берёт два дня уже — заложил, наверное.
— Ну конечно наберу! Расскажи ещё, как ты.
Слава долго «водил» меня по комнатам, показывал фотографии. Мне, конечно, почти ничего не было видно на экране, но очень уж не хотелось его прерывать. Казалось, ему очень важно, чтобы я увидела его дом, какие-то мелочи, семейные снимки. Рассказывал про племянников, которые приходили вчера в гости. Я с удовольствием слушала и радовалась, что пока Слава может не думать о выживании, а просто отдыхает.
— Ну ладно, давай, тебе уже выходить, наверное, пора — вы же в четыре как раз начинаете готовить?
Мне приятно, что Слава помнит, что я не люблю отвечать на незнакомые номера, помнит, что живу неблизко от центра и мне нужно ещё время, чтобы доехать до места, где мы каждую неделю готовим еду.
Это помещение почти в самом центре Москвы нам бесплатно сдаёт один фонд. Каждую субботу два человека идут в магазин, чтобы закупиться едой: 5 кило гречки, 20 белых нарезных батонов, 4 кило колбасы, 6 банок говяжьей тушёнки, 1 килограмм майонеза, 3 упаковки специй для плова, 3 луковицы и 4 моркови, 100 пакетиков чёрного чая, 1 килограмм сахара, ну и по мелочи: 400 пакетов, 200 стаканов и 200 вилок.
Раньше покупали свиную тушёнку, потому что она дешевле. А потом на раздаче кто-то из бездомных спросил, есть ли в плове свинина.
— Ну да, есть, а что?
— А, спасибо вам большое, мне тогда просто чай.
— Но почему?
— Понимаете, я хоть человек и опустившийся, но мусульманин. И стараюсь по возможности не есть свинину.
С тех пор мы всегда покупаем говяжью тушёнку.
Готовка начинается в четыре часа — с плова. Лук и морковь надо порезать и поставить в две мультиварки на режим жарки. В это время кипятится вода. В каждую мультиварку высыпаем по два с половиной килограмма гречки, заливаем кипятком до отметки, кидаем специи и соль. Пока гречка варится, надо успеть сделать бутерброды и чай.
Рита, одна из самых «старых» волонтёров (она ходит уже шесть лет), каждый раз напоминает, что надо отложить две порции гречки, пока не успели добавить тушёнку. Это для Димы-вегана. Мне очень нравится, что мы стараемся помнить про каждого человека и учитывать его особенности. Хотя первая мысль была, конечно, — почему это они привередничают? Дают бесплатно, не хочешь — не бери. Понятно, что если каждый человек (а в день мы встречаем почти двести бездомных) будет просить что-то особенное, то ничего не получится. Но на самом деле не так уж трудно покупать вместо свиной тушёнки говяжью и отложить пару порций без мяса для вегана.
Когда вся еда готова, мы садимся в круг и делимся на маршруты. Их три. Сегодня двадцать ребят, в основном все студенты или недавно выпустились. На первый маршрут отправляются десять человек: там больше всего бездомных — около восьмидесяти, иногда даже под сто. На второй — семь. На моём маршруте обычно трое.
Мы выходим с ребятами из метро, но у ветродуя пусто. И дальше, у пригородных касс, никого. Заходим в здание вокзала, ставим на ленту всю еду, рюкзак с термосами. В зале ожидания тоже никого из бездомных. Очень странно.
— Ладно, ребята, пошли тогда в парк, — говорю я.
По дороге рассказываю последние новости.
В парке и у «Му-му» пусто. Я не понимаю, что происходит. Пробую звонить Хохлу и Белорусу — у них недоступно. А, ну да: Слава же говорит, что Белорус уже два дня трубку не берёт. Вдруг на дереве я замечаю листок А4, приклеенный скотчем. «Кормления проводятся по адресу ____, рядом с магазином „Пятёрочка“». Это минут 10–15 пешком.
— Тогда идёмте скорее туда, ребята же нас ждут.
Один раз я приехала на вокзал, чтобы что-то кому-то передать — уже точно не помню, и как раз застала это кормление. Несколько волонтёров стояли на территории парка, один мужчина что-то громко читал, а толпа бездомных внимала. Их разделял серый забор. Я подошла поближе, чтобы послушать. Это был какой-то фрагмент из Евангелия. Спустя пять минут мужчина дочитал, закрыл книгу и пожелал всем приятного аппетита. Волонтёры стали открывать большие пакеты, а из бездомных, до этого стоявших большой толпой, вдруг образовалась стройная очередь, и они стали брать еду. Это было похоже на столовую, где на ленту ты ставишь поднос и потихоньку его толкаешь. Движения были настолько чёткие — казалось, эти люди повторяли их уже не одну сотню раз. Еда выглядела очень аппетитно, а порции были как минимум в два раза больше тех, что готовили мы.
Александр, который зимой всегда ходил без перчаток, как-то раз сказал: даже если бы там деньги раздавали, он бы ни за что туда не пошёл. «Они вначале нам мозги промывают, книжонку свою читают, думают, что в рай так быстрее попадут, а потом как собакам еду дают. Нет уж, спасибо, я лучше голодный останусь, чем такое терпеть буду».
Мы проходим мимо вокзала, дальше — вдоль бизнес-центра. Наконец, я вижу магазин «Пятёрочка». Перед ним под деревом, на каких-то газетах, лежат двое, обнявшись. Они укрыты старыми куртками так, что я не вижу лиц — только переплетённые ноги. Рядом сидят Вика, Саша и пёс.
— Привет, ребята, а вы почему теперь тут?
— Да вот казаки нам совсем покою не дают. Мы-то думали, они погоняют немного — и успокоятся, но теперь вообще на вокзал не пускают. Мы тут и торчим, только ночью иногда возвращаемся, а то совсем холодно.
— А это кто тут у нас? Новая парочка?
Куртки медленно начинают шевелиться, и женщина садится. Она поправляет кепку — и я теперь вижу, что это Лиза. Вылезает и второй. Это Белорус.
— Диночка, привет! Ты как?
Теперь я не знаю, как выполнить Славину просьбу. Говорить ли Лизе, что он просил позвонить? Как Белорус теперь будет смотреть Славе в глаза: они же чуть ли не лучшие друзья.
— Лиз, можно тебя на минутку?
Она встаёт, но почти сразу падает. Белорус подхватывает её.
— Эй, осторожнее: ты нам ещё пригодишься!
Мы отходим с Лизой на несколько метров, чтобы никто не услышал.
— Лиз, меня Слава попросил позвонить ему по вотсапу, когда мы с тобой увидимся. Хочешь поговорить с ним?
— Да, конечно хочу! Звони скорее!
Я всматриваюсь в её лицо и пытаюсь угадать мысли. Что она сейчас чувствует? Стыдно ли ей? Оправдывает ли она себя тем, что молодой женщине на улице правда легче быть с кем-то, чем одной? Соврёт ли она Славе или признается?
Я перевожу взгляд на Белоруса. Мы не очень близко знакомы — я его знаю скорее просто как друга Славы.
— Славааааа, привет, вот и мы! Нас опять прогнали, вот тут на лужайке теперь и живём. Смотри, какая у меня собака! Это мне Белорус нашёл.
Я не хочу подслушивать и ухожу в другую сторону, чтобы пообщаться c остальными.
— Саш, ну как вам тут, на новом месте?
— Да как-как — смеёшься, что ли? Вон, смотри: Хохол бедный совсем загнулся.
Я его раньше не заметила. На голой земле действительно лежит Хохол. Он согнулся в позе эмбриона и весь трясётся. Я подбегаю, опускаюсь на корточки.
— Эй, Хохол, что с тобой? Ты чего это?
У него красное лицо и пот льётся ручьём — я такого никогда раньше не видела.
— Хохол, ты чего молчишь? Мне страшно, давай скорую вызовем.
— Ничего-ничего, перетерплю, нормально всё будет.
Он говорит очень медленно, хриплым шёпотом.
— Что с тобой случилось? Я тебя так не оставлю! Быстро говори!
— Дин, мне бы минералочки. Купи, я тебе век благодарен буду.
— Может, скорую лучше?
— Нет, мне там не помогут. Купи минералки просто.
— Ну, смотри у меня! Помрёшь, а я потом страдать буду. Давай лучше врача?
— Всё, Дин, отстань. Хочешь помочь — принеси минералки.
Я совсем на него не обижаюсь, хотя слова звучат довольно резко. Но по интонации всегда можно понять, что он не имеет в виду ничего плохого.
— Дина? Эй, ты тут? О чём задумалась?
— А, да-да, вы что-то спросили?
— Ну ты даёшь, совсем с дороги устала! Я говорю: как там на вокзале дела, какие новости?
— Ну… Слава вот домой поехал лечиться. Но уже вернётся скоро.
— Ты уже говорила.
— А, ну да. Ещё все ушли на другое место, минут пятнадцать от парка. Хохол приболел что-то. Когда я его видела в последний раз, с него пот прямо стекал и он как-то трясся сильно всё время.
— А ты не знаешь, что ли? Он же на героине сидит. Это его ломало, наверное. Я думала, все уже в курсе.
— Ого, ничего себе, я не знала!
По каменному полу бегают два котёнка. Стол покрыт скатертью с рисунком зелёных яблок и ярко-красных ягод. На нём старое радио, несколько газет, судоку, очки. Галя наливает чай.
— Ты пока отдыхай, а мне надо сбегать сыр поставить.
— Галь, ну я же только приехала, давайте вместе посидим, хотя бы чаю попьём.
— Да это быстро, не волнуйся.
Галя открывает входную дверь — и забегает щенок. Я вскрикиваю.
— Да не бойся ты так! Это мой! Он добрый. Ты пока иди на второй, оставь вещи. А потом приходи в дом к Владимиру Юрьевичу, я вас познакомлю.
На втором этаже очень темно. В дальнем левом углу стоит маленькая тумбочка, покрытая белой скатертью, а на ней иконы. Справа телевизор. Тут одна большая кровать и крошечный диван.
Я ставлю свой рюкзак на пол рядом с диваном и спускаюсь вниз.
Иду мимо каждого маленького дома и пытаюсь представить, кто там живёт, что это за люди, откуда они приехали, почему оказались тут.
Открываю большую дубовую дверь и захожу. Галя стоит прямо у входа, у неё на голове платок, а руки она держит за спиной.
— О, а вот и ты, я тут как раз про тебя говорила! Владимир Юрьевич, познакомьтесь: это Дина.
Владимиру Юрьевичу на вид около шестидесяти. Он довольно высокий, почти лысый. У него густые седые усы. Одет необычно. Серые штаны, как будто для рыбалки, серая рубашка и чёрная кожаная жилетка.
— Галя, ты пока иди солить, а мы поговорим. Ну, садись. Голодная?
Тут довольно темно. На каменных стенах в рамках висят картины, почти как на остановке. Средневековые натюрморты, но ещё и какие-то рыцари. Владимир Юрьевич посадил меня за огромный деревянный стол, на котором стоит глиняная посуда.
— У меня образований очень много: философский факультет МГУ, аспирантура МГТУ им. Баумана, институт французской прессы в Сорбонне. Я в совершенстве знаю французский, двадцать лет во Франции жил. Раньше работал журналистом, а потом решил стать фермером. У меня был участок под Москвой, в Рузском районе, там овцы, куры, коровы. А потом город стал наступать, деревня — отступать, и я купил здесь, в Липецкой области, 200 га земли. За год построил дом, привёз французских мастеров, чтобы научили моих ребят мастерству настоящего французского сыра. Мой сыр много раз брал почётные премии во Франции на выставках.
Пойдём я тебе дом покажу и погреб. У нас там сотни сыров созревают. А кусочек в сто грамм, между прочим, минимум 600 рублей стоит.
Владимир Юрьевич ведёт меня по всему дому, показывает свою библиотеку, картины. Тут везде массивная деревянная мебель, люстры, подсвечники, иконы. На втором этаже в специальном помещении за стеклом Галя в белом халате и платке накладывает из огромной кастрюли белую массу в маленькие формочки. На столе несколько металлических контейнеров, работают два вентилятора. Я машу Гале рукой через стекло. Она замечает — и машет в ответ. Это помещение похоже на хирургическое: всё белое, стерильное. Только Галя почему-то без перчаток.
Мы поднимаемся на самый последний этаж.
— Я предоставляю невероятные возможности, чтобы человек вернулся к нормальной жизни. Даю кров над головой, работу. Если кто приходит, я его никогда не оттолкну. Но за двадцать лет у меня только один успешный случай. Даже социологи пишут, что, если пять процентов людей выберутся с улицы, — уже хорошо. Но мой опыт — другой. Кого я только у себя не принимал. И уголовников бывших, и бомжей, которые всю жизнь не работали. Вы, девушка, жизни просто ещё не знаете. Я им денег не даю. Приношу одежду иногда. А потом вижу, что штаны, которые я буквально месяц назад дал, в мусоре лежат. Я спрашиваю: «Ты зачем штаны новые выкинул?» А он смотрит на меня и даже не стыдится. «Они в грязи испачкались», — говорит. «А стирать тебя не учили?» — «А зачем мне стирать — новые же можно взять». И вот так всегда. Им всё готовое принеси. Они привыкли, что им все всё должны, а они самые несчастные.
Был тут у меня один. Я его пастухом назначил. Всего 150 овец. Возвращается он как-то, говорит: двоих не нашёл — убежали, наверное. Потом я через месяц ещё недосчитался. Вызываю его, спрашиваю, куда овец дел. А он не признаётся. Ну и я потом как-то по своим каналам узнал, что он овец в соседнее село на мясо продавал, а деньги пропивал. Ну я его и выгнал. Сейчас пастух у нас Лёша, который с Галей живёт. Хороший мужик. Правда, тоже выпить любит. Но пока не подводил ни разу.
А помочь человеку мне только один раз удалось. Его Олег зовут, мой крёстный сын. Он ко мне попал, когда ему двадцать лет было. Плохо говорил, мычал, был совершенно запущенный и заброшенный. Я его на ноги поставил, сейчас ему больше сорока, у него семья, работа.
На самом последнем, пятом, этаже у Владимира Юрьевича кабинет. Огромный стол, заваленный бумагами. Компьютер стоит у окна, а оттуда невероятный вид, который меня поразил ещё в автобусе. Тут можно долго стоять, как на смотровой площадке. Река, а за ней поля и овцы пасутся. Очень красиво.
Я спускаюсь обратно к Гале, она как раз тоже хотела провести для меня экскурсию, но уже по участку.
— На всей территории живут 150 овец, 4 лошади, 30 коз, немного свиней, — рассказывает Галя. — В день делаем примерно 50 килограмм сыра, но сейчас почти не поспеваем. Работников мало. Лёша вот пасёт, ещё несколько девчонок со мной сыр делают, там вот, подальше, в домах таджики живут. А за домами у меня огородик. Я там зеленушку посадила, перчики. Своё всегда приятнее.
Мы проходим мимо загона для коз, Галя гладит самую большую по голове. Всё же Галя тут на своём месте. Я и не знала, что она так хорошо управляется с животными.
— Галь, а сколько вам платят, если не секрет?
— Пока нисколько. Я же в доме обставленном живу, Владимир Юрьевич сам продукты покупает мне и даёт. Сигареты всем тут бесплатно положены, только я их не могу курить: «Прима», без фильтра, я кашляю очень сильно потом. Но всё равно беру. Вот будем пол с Лёшкой стелить — попросим таджиков подмогнуть, а чем платить — денег-то нет. Вот сигаретами и расплатимся. Я иногда прошу немного денег, но стараюсь не наглеть.
— Как?! Я думала, вы на зарплате! А когда будут платить?
— Не знаю, пока непонятно. Пока я как бы на испытательном сроке. Ну ладно, пойдём домой, поздно уже.
На следующий день я проснулась в девять, а Гали уже не было. Я позавтракала и пошла на речку. Время текло очень медленно. Хотя в деревне всегда так.
— Алло, Галя, ну вы где? Утром ушли, пока я даже не проснулась, сейчас уже два, а вас нет.
— Приду, приду сейчас, ставь чайник. Там на плите супчик, поешь обязательно.
— А вы?
— А я уколоться инсулином не успею, надо бежать сыры переворачивать, а то Владимир Юрьевич ругаться будет.
— Галь, ну нельзя же так, вы когда ели-то в последний раз? Небось утром?
— Да я сегодня проспала, не успела. Теперь только вечером.
— Нет уж, я вас никуда не пущу, пока не поедите. У вас же диабет, нельзя так редко есть.
— А кто вместо меня сыр переворачивать будет? Всё, давай, я побежала. Вечером приду.
Весь оставшийся день я маялась и не знала, чем себя занять. Ходила к реке ещё несколько раз туда-сюда, но слоняться уже надоело, я всё же была настроена, что мы будем в основном общаться с Галей. А она работает всё время.
Вот и сейчас: уже восемь вечера, а она только пришла и села в кресло.
— Галя, ну нельзя так много работать. Вы же сегодня с семи утра на ногах. И вообще, вы обещали, что возьмёте пару выходных, когда я приеду.
— Ну не обижайся. Я просила Владимира Юрьевича, он вначале пообещал, а потом сказал, что никак не может отпустить — ярмарка на носу.
— Ну хорошо, а завтра хотя бы выходной?
— Нет, завтра тоже работаю.
Я не понимаю. Но, похоже, Гале тут очень нравится. Она с гордостью рассказывает про свою работу, что ей доверяют такое сложное и ответственное дело. Конечно, ей тут гораздо лучше, чем на улице. Дом с удобствами, огород, работа, котята. Даже вот мужчина появился. Может, конечно, это так совпало и обычно она работает не так много.
— Галь, а как вам тут вообще? Вы не устаёте?
— Как не устаю? Устаю, конечно. Но я работать люблю. Ты же меня знаешь. Когда работа есть или дела, я сразу пить бросаю. Новую жизнь начинаю. Я, кстати, Дин, вот о чём хотела с тобой поговорить. Ты можешь в «Одноклассниках» найти сына моего? Я тут иногда сидела вечерами одна, пока ещё Лёши со мной не было. И так грустно на душе становилось. Дочь меня уже никогда не простит, но вот, может, сын? Давай поищем его. Я бы очень хотела, чтобы он сейчас увидел, как я живу. Мне теперь не стыдно, у меня дом свой, хозяйство, работа. Может, мы бы созвонились как-нибудь? Я бы что угодно сделала, на колени встала перед ним, если бы он только выслушать меня согласился. Раньше-то мне даже подумать о таком стыдно было. Я на вокзале, пьяная, не пойми с кем общаюсь, работы нет, паспорта нет. А сейчас… вдруг он меня когда-нибудь простит.
Следующий час я регистрируюсь в «Одноклассниках», и мы безуспешно пытаемся найти Галиного сына. Во «ВКонтакте» его тоже нет.
— Ну Галь, не расстраивайтесь, я потом дома ещё поищу.
— Значит, время ещё не пришло. Ладно, поздно уже, пошли спать. Мне завтра вставать опять рано.
На часах 10 вечера, и мы поднимаемся на второй этаж. Кровать Гали и Алексея аккуратно застелена махровым покрывалом. Галя включает телевизор, я пытаюсь посмотреть расписание автобусов в Москву, но ничего не выходит. Тут почти не ловит интернет, и я снова спускаюсь на первый этаж.
— Да, Владимир Юрьевич, да, я вас поняла, буду очень быстро, не кричите, я уже иду!
— Галь, ты совсем ебанулась? Куда ты ночью собралась? Ты вообще-то ему не рабыня.
— Лёш, остынь, мне и так перед Динкой стыдно, она приехала, а мы толком не поговорили даже. И ты ещё.
— Галь, извините, я слышала, как вам Борев позвонил. Может, я вас лучше отсюда заберу?
— Ты что, с ума сошла?! Опять на улицу? Тем более ты сама говоришь: там казаки вовсю хозяйничают. У меня тут свой дом, телевизор, огород, Лёша. Я без Лёши вообще никуда не поеду. Ничего, скоро полегче будет.
На завтрак Галя приготовила жареные кабачки. Упаковала в контейнер и положила в пакет мне в дорогу.
— Дин, спасибо тебе большое, что приехала. Жаль, что выходных взять не удалось. Но приезжай ещё, пожалуйста, я буду очень ждать. Вот мы пол постелим, теплее станет, и ты даже зимой сможешь приехать.
Галя отворачивается в сторону и достаёт маленькую цветную коробочку.
— Вот, это тебе на день рождения. Я всё не знала, что подарить. Да и видишь: времени совсем нет выезжать в город.
— Спасибо большое!
Это духи. У меня, кажется, никогда раньше не было своих духов.
Галя идёт провожать меня к автобусу. У ворот замка почему-то стоит полицейская машина.
— Галь, а что случилось?
— Да они постоянно приезжают. Им Владимир Юрьевич сыр и продукты всякие фермерские дарит, чтобы у нас лишний раз документы не проверяли. А как ты думаешь тут такие, как я, живут?
— М-м-м, понятно. Ну ладно.
Мы обнимаемся на прощанье и уходим в разные стороны. Я оборачиваюсь, а Галя смотрит и вытирает рукавом лицо, прямо как когда мы с ней в первый раз ходили делать документы.
Следующий месяц мы всё время были на связи, Галя рассказала, что Лёша постелил на первом этаже новый пол, а в огороде даже кое-что удалось вырастить. По воскресеньям ей дают выходной, и она ездит в церковь в город, ставит свечки за здоровье дочери и сына, а Владимир Юрьевич даже обещал оплатить ей вставные зубы. Казалось, что можно немного успокоиться и всё налаживается.
Но в один вечер вдруг ни с того ни с сего Галя позвонила и сказала:
— Я тут больше не могу, я уйду.
