Проблемы в России по-прежнему принято решать с помощью массовых разборок: вспомните «стрелки» во дворе или драки за школой после уроков. Кажется, что подобная форма выяснения отношений существовала всегда, взять хотя бы Ледовое побоище или Куликовскую битву, но особенно эффективны «стрелки» становятся в начале 90-х, начиная решать бизнес-проблемы. По просьбе самиздата журналистка Екатерина Мищук выяснила, откуда в предпринимательство пришли «крыши» и как за последние тридцать лет «стрелки» в России стали наиболее эффективным бизнес-инструментом.
Двадцать мужчин стоят в ряд — лицом к Кремлёвской стене. Руки за головой, ноги широко расставлены, а лица понуро опущены. За их спинами — сотрудники Росгвардии, которые только что разняли массовую драку в самом центре города.
Фото задержания через несколько часов опубликовал телеграм-канал Baza, сообщив, что нарушителями порядка были промоутеры, которые обычно предлагают гуляющим по «Зарядью» покататься по Москве-реке на теплоходах.
В конце мая в парке произошёл конфликт между представителями двух компаний, которые занимаются речными прогулками. Как сообщает Baza, конкуренты «Москвичка» (вероятнее всего, имеется в виду компания «Москвич», а в заметке допущена ошибка) и «Мегафлот» не смогли поделить посетителей: сотрудники одной из фирм начали блокировать проход на судна, перетягивать клиентов к себе на теплоходы*. «Бывало, я подхожу к отдыхающим, предлагаю прокатиться, а люди „Мегафлота“ подбегают и начинают кричать, что я мошенник», — вспоминает 33-летний Андрей, который два месяца работал промоутером компании «Москвич». В самой компании «Москвич» при этом свою причастность к инцидентам отрицают. По словам Андрея, у «Мегафлота» была «личная охрана» из 10–15 человек, которые нередко угрожали и распускали руки, нападая на промоутеров. Такой передел рынка понравился не всем, и вскоре у стен Кремля была забита стрелка.
Инцидент в «Зарядье» — всего лишь пример: только за последний месяц в России, если верить агрегаторам новостей, произошло больше десятка массовых драк. В стране, где объём теневой экономики превышает 20 % ВВП даже в эпоху бизнес-коучей и эффективных менеджеров, бизнесмены часто решают не обращаться в суд, а решать конфликты привычным методом — массовой разборкой или «стрелкой».
*При этом в открытом доступе нет никакой информации о компании «Москвичка», однако компания с похожим названием занимается тем же бизнесом в том же районе, о котором идёт речь в заметке издания Baza. Кроме того, собеседник самиздата, работавший в компании «Москвич», подтвердил факт конфликтов с представителями компании «Мегафлот». В самой компании «Москвич» причастность к инциденту отрицают.
Стрелка и уличные понятия
Кто забил первую стрелку — неизвестно, никто точно не знает и как появилось само словосочетание. По словам лингвиста Максима Кронгауза, есть несколько разных сомнительных версий: первая, самая банальная идея — стрелки у часов. Якобы «забить стрелку» — назначить встречу в определённое время. Второй вариант связывает «стрелку» со словом «стрельба»: якобы, «забивая стрелку», бандиты из 90-х точно знали, что выбирают место пострелять. Третья версия связана со стрелкой как местом встреч рек Оки и Волги.
Другая версия принадлежит исследователю уголовного фольклора Александру Сидорову. Он пишет, что в местах лишения свободы «стрелкой» называли плац, где каждое утро происходило распределение заключённых на работу. На плацу у зэков была возможность увидеться друг с другом и переговорить о насущных проблемах, такие встречи нужно было «забивать» заранее. Сидоров объясняет, что заключённые часто заимствовали выражения из жаргона железнодорожников, с которыми могли пересекаться на работе вне стен лагеря, например на стройке дорог. Поэтому арестантское «забивание стрелки» — это аналогия со стрелками на железнодорожных путях, которые зимой забивались снегом, и их прочищали вручную.
Руководитель рекламного агентства и бизнес-тренер Дмитрий Сендеров определяет «стрелку» как встречу противоборствующих сторон, которые не пришли к соглашению.
В 1991 году Дмитрий открыл своё первое рекламное агентство. Тогда он заканчивал третий курс ВГИКа, его компания называлась «Молодёжный центр „ВГИК-АРТ“ при Бабушкинском райкоме комсомола». В 21 год он проводил свои первые переговоры и заключал контракты со Сбербанком и корпорацией по производству компьютеров Dell. Были случаи, когда возникали противоречия с мелкими компаниями, тогда Дмитрию приходилось встречаться и находить общий язык. По его мнению, «стрелка» не всегда подразумевала переход в физическое противостояние. «На бизнес-языке это, по сути, встреча противоборствующих сторон, которые не пришли к соглашению. Не надо думать, что это как в фильмах: подъезжают чёрные машины, из них выходят ребята с автоматами и ведут беседу под пристальным взглядов десятков вооружённых до зубов молодых людей. Стрелка зачастую являлась встречей руководителей компаний в ресторане или кафе, когда накапливалась определённая сумма расхождений», — объясняет Дмитрий.
Антрополог Дмитрий Громов, который исследует молодёжные уличные группировки, вспоминает, что слово «стрелка» было популярно у неформалов (хиппи, панки, металлисты) ещё в конце 80-х и означало встречу для решения проблем: «„Стрелки“ — это публичное действие и место для диалога. Если речь идёт о молодёжных объединениях, там приводят своих друзей, показывают, что они не одни, у них есть кому за них впрячься. Важный момент: на стрелках обязательно появлялись люди, умеющие вести переговоры, поэтому до драки доходило редко».
Дмитрий отмечает, что в 90-е «стрелка» стала более экстремальной из-за возникновения криминальных группировок, но важно понимать, что в бандиты чаще всего шли повзрослевшие дворовые пацаны со своими уличными понятиями: «В СССР уличные понятия существовали везде, они первичнее».
«Понятия» — неписанные законы, которыми жили бандиты, — формировались на основе двух разных культур: дворовой и уголовной. С одной стороны, бандиты — вчерашние уличные пацаны, со своими правилами и установками: пацан должен помогать другими и не должен бежать от драки, есть и ограничения на насилие — пацан должен драться с равным по силам.
В то же время влияние на бандитов оказывала воровская культура: через неё в жизнь вчерашних пацанов проникли термины «следить за базаром», «развести лоха», «общак», «авторитет». Социолог Светлана Стивенсон в своей книге «Жизнь по понятиям» пишет, что «пик влияния воров на культуру молодёжных группировок и взрослых бандитов пришёлся на конец 1980-х — начало 1990-х годов, когда преступные уличные элиты занялись массовым рэкетом».
«В конце 80-х на улицах стали появляться мрачные молодые люди, одетые в одинаковые тёмные куртки и спортивные штаны. Их лидеры щеголяли в малиновых пиджаках, носили золотые цепи и разъезжали на дорогих тачках», — вспоминает Стивенсон. Первой жертвой для уличных бандитов стали местные ларьки или рынки, затем они переходили к «участию» в прибыли малых и средних предприятий. Следующим этапом становилось крышевание крупного бизнеса. В начале 90-х, после развала СССР, страна перестраивается с социалистических рельсов на капиталистические. Бандит начинает мыслить не как вор, а как предприниматель, теперь бизнес — это источник дохода, а значит, его «защита» и процветание становятся приоритетной задачей.
Бандитские крыши
«Понятия» стали более действенным и эффективным инструментом, чем законы. Социолог Вадим Волков, который десять лет занимался темой силового предпринимательства в России, пишет, что «понятия» часто противопоставлялись государственным законам, которые были сложными, непонятными и часто противоречили представлению о справедливости, которое было общим для криминальных группировок. Он подчёркивает, что государство на тот момент было не способно заставить нарушителей закона следовать судебным решениям, в отличие от группировок, которые могли быстро определять вину и наказания, а также принимать решения и принуждать силой к их исполнению.
По мнению социолога и автора книги «Правила игры для русского предпринимателя» Эллы Панеях, малому бизнесу всегда нужны систематические способы решения конфликтов, но раннее постсоветское государство не могло выполнять функции арбитража и разрешать споры. В 90-е годы появляется свобода торговли, вместе с ней — фирмы, но силовые структуры и суды не реформируются под новую реальность.
«Силовики воспринимали любой бизнес как мошенничество и как уголовное преступление. Это было не потому, что они все поголовно коррумпированы и ненавидят людей. Ещё пару лет назад было нормой сажать людей за заключение сделок. Они до сих пор не отличают честные сделки от мошенничества», — объясняет социолог.
Возникший «институциональный вакуум» немедленно заполнили частной инициативой — организованными преступными группировками, которые крышевали бизнес. Предприниматели отдавали «крыше» около 20–30 % своей прибыли, чтобы те защищали их от других криминальных группировок, от правоохранительных органов, а также помогали решать проблемы с конкурентами, которые могли «кинуть» — не вернуть долг, забыть про условия контракта.
«Встречаются две „крыши“ и разбираются частично по балансу сил, частично по понятиям, которые у них общие. Вот это наличие общих представлений о „процедуре“ позволяет им не доводить каждое своё столкновение до насилия», — рассказывает Элла Панеях.
С 1993 по 1995 год Игорь работал руководителем службы безопасности в фирме, которая занималась экономической деятельностью, в том числе тем, что сейчас называется микрокредитованием. Мужчина рассказывает, что тогда каждый предприниматель был обязан «отстёгивать» какой-то преступной группировке, на их языке это называлось «уделять внимание общаку». «Считалось хорошим тоном иметь „крыши“, никто не сопротивлялся, когда эти ребята приходили и говорили: „Ну вот, вашей крышей будем мы“. Хорошо, тогда, если будут хозяйственные споры, — отстаиваете наши интересы. Иногда случалось так, что эти крышевальщики менялись, между ними были конфликты из-за предприятий, которые должны были платить дань», — вспоминает Игорь.
По его словам, разборки между группировками если и доходили до «стрелок», то это происходило без предпринимателей, так как они правом голоса не обладали, а были дичью, которую делили. Антрополог Дмитрий Громов объясняет, что по правилам уличной среды, где выросли бандиты, если есть иерархия и речь не идёт о конфликте между ровесниками, младший не может разговаривать со старшим, он некомпетентен. На стрелке встречаются только равные по авторитету и силе.
Игорь уверен, что стрелка была что-то вроде дуэли для «братвы»: «Если тебе забили стрелку, ты должен прийти — понятия запрещали на неё не явиться. Не пришёл — теряешь свой статус правильного пацана. Ты больше не член этого сообщества, твоя ОПГ теряет все свои права, в том числе собирать дань».
Внутри этой группы были свои тесные коммуникации и, конечно, авторитеты, которые решали, у кого есть право, а у кого нет. Не соблюдающий порядки бандит превращался в «беспредельщика» и исключался из сообщества.
Для того чтобы «стрелки» не переходили в жёсткое физическое противостояние двух группировок с подключением арматуры и оружия, а оставались местом для решения конфликтов, к концу 90-х стороны — бандиты и предприниматели — начинают звать на такие встречи независимых экспертов.
Посредничество
По словам бизнес-тренера Дмитрия Сендерова, который в 90-х владел небольшим рекламным агентством, в его практике были случаи, когда для «стрелок» в кафе приходилось привлекать «специалиста» со стороны, например адвоката. «Специалистом» мог быть и криминальный авторитет, и бизнесмен, и человек из спецслужб.
Привлечение третьей стороны, по-другому «посредничество», помогало снизить градус и не доводить конфликт до прямого физического столкновения. Бандитские группировки, которые не могли самостоятельно прийти к единому решению, звали на стрелки воров в законе: «Решение вора в таком случаях считается обязательным для всех сторон, а его вознаграждение — 50 % от оспариваемой суммы», — пишет социолог Вадим Волков в своей книге «Силовое предпринимательство».
Ближе к концу 90-х вместо вора в законе мог быть приглашён юрист для разговора «по закону». Так одна сторона доказывала другой, что «кидалово» можно подвести под статью о мошенничестве, а «пробивание башки» — под «нанесение тяжких телесных повреждений».
Такая практика сохранилась и до середины десятых. Именно посредничеством на стрелке на Рочдельской улице через своих людей занимался криминальный авторитет Захарий Калашов, более известный как Шакро Молодой. Не всё сложилось удачно: встреча на повышенных тонах, начавшаяся из-за финансового конфликта владелицы ресторана Кимши Ким с дизайнером-подрядчиком Фатимой Мисиковой, закончилась перестрелкой, большими сроками и потерями должностей для сотрудников Следственного комитета и уголовного розыска.
Иногда посредниками для оказания одноразовых услуг, например возврата долгов или обналичивания денег, выступали и сами силовые группировки. Последнее называлось «схема обналичивания»: по бартеру товары повышенного спроса (бензин, алкоголь, сахар и так далее) менялись на наличные деньги, таким образом группировки зарабатывали на разнице между безналичной и наличной стоимостью товаров.
Услугами группировок пользовались не только частные предприниматели, но и государственные компании: бандиты помогали отмывать деньги и проводить сделки без уплаты налогов.
Бандиты на «партнёрской основе» сотрудничали и с правоохранительными органами. Социолог Светлана Стивенсон перечисляет действия сотрудников милиции и прокуратуры, за которые они получали деньги или услуги от ОПГ: «Предоставляли сведения об оперативно-розыскных мероприятиях, помогали избежать уголовного преследования, удаляли сведения из баз данных МВД». Лидеры группировок в ответ стали принимать участие в работе различных благотворительных организаций и общественных объединений. Например, организовывали концерты в День милиции, строили детские дома, спортивные комплексы, мечети и церкви.
Ситуация меняется в начале нулевых годов, когда государственные силовые структуры расширяются и вступают в конкуренцию с бандитскими крышами. «Помню чётко момент, когда мне приятель сказал, что раньше звали бандитов, теперь звонят РУБОПу (Региональное управление по борьбе с организованной преступностью)», — рассказывает антрополог Дмитрий Громов.
Полицейские «крыши»
Социолог Элла Панеях поясняет, что к началу 2000-х часть бывших силовиков уходит в банды, часть торгует погонами, а остальные становятся такими же группировками, оставаясь на своём рабочем месте: «На их стороне — закон и легитимность, и они могут не только побить своего конкурента на стрелке, но и посадить в тюрьму».
Адвокат Валерий Карышев в книге «Записки бандитского адвоката» рассказывает о том, как силовики наведывались на стрелки, задерживали всех участников и увозили либо в отделение полиции на Шаболовку, либо в главное здание МВД на Петровку. Далее могла последовать провокация. «Если какая-либо группировка исчерпала лимит терпения блюстителей порядка, то, по словам самих же боевиков, не исключается возможность, что в кармане окажется наркотик, оружие или патроны, подложенные оперативниками. Один авторитет, например, рассказывал, что для таких случаев у него припасены специальные пиджак или пальто с зашитыми наглухо карманами», — пишет Карышев.
Вытесняя бандитов, «защищать» бизнес стали группы, связанные с МВД, ФСБ, налоговой полицией и прокуратурой. Социолог Светлана Стивенсон приводит следующую статистику: в начале девяностых 70 % «крыш» были бандитскими, десять лет спустя 70 % уже были «ментовскими». При этом милиция и преступные группировки могли совместно крышевать один и тот же бизнес.
Самым ярким пример — устройство Черкизовского рынка, который закрыли в 2009 году. Легендарный «Черкизон» был оптовой базой для всего малого российского бизнеса, сюда приезжали большие фуры практически из всех городов страны. В фурах был контрабандный товар, его поставку контролировали несколько бригад-группировок, которые брали свой процент с продавцов. Один из таких бригадиров вспоминает, что «без стычек (между группировками) не обходилось, но все они жёстко пресекались службой безопасности. Когда конфликт был довольно серьёзным, в дело вступали свои третейские судьи. Они действительно могли влиять на ситуацию, не позволяя какой-либо вражде вылиться в массовые драки или убийства». В 2017 году «Русская планета» писала, что владелец «Черкизона» Тельман Исмаилов был другом руководителя ГУВД Москвы Владимира Пронина, поэтому силовики не вмешивались в местные конфликты и перестрелки и рынок жил по своим законам.
Лучше на стрелку, чем в суд
«За 20 лет в России организованная преступность не исчезла, а ещё теснее сплелась с государством», — считает криминолог Яков Гилинский. Поэтому малому бизнесу приходится ориентироваться на неформальные правила, не рассчитывать на суды и законные способы разрешения конфликтов.
Социолог Элла Панеях говорит, что в России суд не функционирует как место, где действительно можно разобраться, кто прав, а кто виноват. Судья примет решение в пользу того, кто, скорее всего, не пойдёт жаловаться в следующие инстанции и кто не устроит неприятности по службе. Более того, арбитражные суды часто недоступны малому бизнесу из-за проблем с бумагами. Если вы предприниматель, вас обманул конкурент и вы обращаетесь в полицию, то вы тем самым даёте им в руки всю документальную информацию о своей деятельности. Вам остаётся надеяться, что из этого не слепят дело.
Чем меньше конкретный бизнес отрегулирован законом, тем выше шанс, что конфликты в нём будут решаться «стрелкой», как в случае с ритуальным рынком услуг. В этой сфере платят за информацию о смертях, родственникам умерших предлагают платить за землю, венки, обработку тела в морге, гроб по завышенным ценам, в результате большая часть этого бизнеса находится в тени. На самих кладбищах часто происходят столкновения конкурентов, например двух ритуальных фирм.
Последний громкий случай — массовая драка на Хованском кладбище в 2016 году, в которой участвовали более 200 человек. Руководители кладбища долго угрожали мигрантам, работающим на той же территории, и требовали 10 % от их зарплаты. В итоге не выдержали и попытались силой выбить деньги. По рассказам очевидцев, в ответ на кладбище собралось более сотни граждан Средней Азии с арматурой, трубами и лопатами, а через несколько минут началась стрельба.
«Произошло нападение нанятого отряда бойцов на работников кладбища с целью обложить их данью, — комментировал драку представитель профсоюза работников ритуальных служб Антон Авдеев. — Очень похоже на ситуацию 90-х годов, но разница в том, что если в 90-х было, собственно, что обкладывать, то сейчас обкладывать нечего — из-за того, что происходит в экономике. И таджики, которые там работают, просто не могут себе позволить отдавать последнее».
«Люди выбирают стрелки не от хорошей жизни, им просто недоступны цивилизованные институты, — считает социолог Панеях. — Мы пришли к ситуации, когда у относительно крупного бизнеса „крышу“ составляют комбинация административных связей и связей в силовых структурах, у совсем крупных „крыши“ — политические, а вот мелкие опять обращаются к каким-то разборкам, которые могут принимать силовой характер».
Спустя несколько месяцев после драки в «Зарядье» представители компании «Мегафлот» по-прежнему отказываются комментировать драку. Официальной реакции не последовало и от руководства парка. Один из промоутеров рассказал корреспонденту «Комсомольской правды», что после «стрелки» их начала гонять охрана парка: «После драки полицейские сказали, чтобы мы к людям не приставали, не портили имидж. Но мы, конечно, ходим. Работать-то надо».
