В финальной серии трилогии про схиигумена Сергия, бросившего вызов власти, автор нанимает мотодрезину и забирается на 300 километров от Екатеринбурга, в глухую тайгу, чтобы найти тайные храмы, монастыри и скиты Сергия. Здесь он находит ответы на все вопросы, понимает, почему россияне поддерживают Сергия, узнаёт про книгу «Святая Русь против Хазарии. Алгоритмы геополитики и стратегии тайных войн мировой закулисы» и наконец его ловят с поличным.
Трилогия: схиигумен Сергий спасает Россию
III
Как выглядит православное государство Сергия в глухой тайге
Тайга огромна, труднопроходима и не имеет административных границ. Российская государственность колонизирует её леса и болота уже пятьсот лет, но успеха в этом деле до сих пор добилась неполного. Стоит ей только остановить продвижение вглубь, позволить колонистам вернуться из деревень и хуторов в города, как через десяток-другой лет тайга заберёт свои земли назад. Шпалы узкоколейных дорог сгниют в болотах, рельсы разберут на металлолом те, кто когда-то их клал. Грунтовые дороги, так и не дождавшиеся не то что асфальта, а хотя бы щебня, размоют дожди. На них выйдут медведи. Рухнут деревянные мосты, перекинутые через быстрые реки бурого цвета. Когда же государственность вспомнит о тех землях, что были брошены с остатками их устроителей, добраться до них будет непросто.
В тайге тот, кто хочет скрыться от мира, от церкви и самой государственности, всегда найдёт себе место. Есть в тайге место и для отца Сергия, экзорциста и ревнителя веры. И не одно место.
Среднеуральский женский монастырь, при всей своей популярности, богатстве и благодатности, лишь самый густонаселённый «регион» православного государства, выстроенного отцом Сергием за последние пятнадцать лет. Конечно, ни сам схиигумен, ни кто бы то ни было в его пастве не называют инфраструктуру монастыря именно «государством». Тем более, учитывая воинственную неприязнь Сергия и его соратников к католикам, им противно сравнение с Ватиканом. К тому же у Ватикана как у города-государства есть границы, а у Среднеуральского монастыря — нет. Даже сама территория обители обнесена забором лишь частично и только с подъездной стороны. Недостаток стен, правда, компенсируют стражи — перевоспитанные сидельцы, ветераны Донбасса и казаки, от которых, к слову, сохраняя верность официальной РПЦ, открещиваются все официальные казачьи организации.
Но «государство» и учение Сергия, в котором христианская добродетель соседствует с конспирологией всех видов, идут далеко за пределы нескольких гектаров леса под Среднеуральском. Не сдерживаемые законами физики и не регулируемые административно, они через ненавистный отцом Сергием «бесовской» интернет распространяются на все русскоязычные территории. Всё больше людей через группы во «ВКонтакте» и проповеди схиигумена на Youtube потребляют учение о скором приходе православного царя и жидомасонском заговоре и обращаются в новую церковь.
И всё же главный храм этой церкви должен быть воздвигнут в монастыре. Есть мнение, что именно эта дерзновенная идея — собор имени Софии Премудрой на 37 тысяч прихожан, самый большой православный храм в мире — и рассорила схиигумена Сергия с митрополитом Кириллом. Рассказывают, что до обнародования этих планов в январе митрополит приезжал в Среднеуральский монастырь чуть ли не пару раз в месяц. Любимая присказка паствы о том, что «к пустому колодцу люди не ходят», изначально принадлежит именно митрополиту Кириллу. Несмотря на то, что идею возведения храма благословил сам духовник патриарха Кирилла архимандрит Илий, митрополит своего согласия не дал, и стройка не началась.
А ведь без этого храма, если верить духовному чаду отца Сергия, главе исполкома Общероссийского народного фронта по Свердловской области Жанне Рябцевой, будет худо.
— Когда начнётся война, Россия выдержит, — говорила она в январе в интервью телеканалу «Дождь», — потому что здесь, на Урале, остановится продвижение Китая. Они дальше Урала не пройдут. Потому что их до этого будут крестить. И крестить их будут в самом большом православном храме в мире. Вот так мы решили, потому что Урал — форпост, духовная граница, где похоронена царская семья. Храм Софии Премудрой будет воздвигнут. И он будет самым большим православным храмом в мире. Хочется кому-то или не хочется — храму быть.
В том же интервью она рассказала, как при первой встрече с Сергием схиигумен назвал её «Иоанна».
— Я Жанна Анатольевна, — парировала Рябцева.
— А по крещению как? — спросил Сергий.
— Я начинаю вспоминать, и точно — я Иоанна.
— А как так? — спросил корреспондент.
— А вот так, — улыбнулась Рябцева. — Отец Сергий — он прозорливый, и он знает всё. Он видит не физическое тело, не физическое лицо, не какие-то наши болезни, скорби, радости… Он видит нашу душу.
Но пока храм Софии Премудрой не построен, отец Сергий собирает души в глухой и непроходимой тайге в трёхстах километрах от Екатеринбурга.
Глава, в которой автор нанимает мотодрезину и едет через болота и дождь
Паша, набравший на карантине «дохера» веса, — ремонтник в железнодорожном депо. В Алапаевск, что в 120 километрах к северу от Екатеринбурга, он перебрался недавно. Здесь он купил «трёшку» за миллион, а остальную жилплощадь в Екатеринбурге сдаёт.
— У меня родственников было дохера, — говорит Паша, открывая задние двери своей видавшей лучшие времена газели. — И вот они почти все померли, а площади оставили мне.
В грузовом отсеке газели стоит гордость Паши — мотодрезина с небольшим кузовом. Сам он только вернулся из большого турне, целью которого как раз и был сбор по частям «пионерки», как в здешних краях называют такие дрезины. Кузов он купил в Архангельской области, где узкоколейную железную дорогу почти разобрали.
— Там сейчас местные ох как воюют. Это, получается, дорогу разберут — и они там в сёлах вообще без связи с миром останутся.
Запасные колёса он выкупил в Кировской области, где узкоколейку уже разобрали. Местные жители её сдали без боя.
— А зачем ты из Екатеринбурга уехал сюда? — спрашиваю я Пашу. Мы находимся ещё дальше от Алапаевска, в пгт Верхняя Синячиха на станции «Угольная». — Тут же глушь.
— Да потому, что я тут могу вообще нихера не делать! Мне и работать не надо, я так просто, чтобы дома всё время не сидеть.
Уже с марта Паша в «отпуске без довольствия», который продлится до октября.
— Вас на карантин, что ли, загнали?
— Да нет, просто, понимаешь... — Паша поправляет очки. — Я летом хочу нихера не делать! Во, я лучше на «пионерке» буду катать народ. И никто мне не указ: хочу — работаю, хочу — нет, и заработаю больше.
Путь от Синячихи до деревни Санкино — сто двенадцать километров. За него Паша берёт 3000 рублей.
Сегодня Алапаевская узкоколейная железная дорога — одна из немногих действующих в России. По ней регулярно ходят лесовозы, вывозящие древесину из тайги. Ходит и ночной пассажирский дизельный состав, но только четыре раза в неделю. Я на него не успел и поэтому теперь буду добираться вместе с Пашей на «пионерке». Пока светит солнце, но температура всего градусов восемь. Ехать, говорит Паша, часа три.
— Если без дождя. По дождю будем дольше тащиться.
Вручную мы ставим «пионерку» на рельсы, Паша заводит двигатель от мотоблока.
— Во, смотри. Как тебе щиток? — Паша указывает на фанеру, привинченную к кузову дрезины. Она должна спасти нас от ветра. — Я его купил, а не спёр, что интересно.
В словах Паши чувствуется гордость.
Под ногами стучат колёса, неровности рельс то и дело намереваются выкинуть из дрезины. Держаться в ней практически не за что. Мы сидим к друг другу спиной, поставив ноги на приваренные накануне подножки. У моей левой ноги — экстренный тормоз: небольшая дощечка.
— Если товарный вдруг из-за поворота выйдет, сразу дёргай тормоз, — орёт Паша, когда мы набираем ход и начинается дождь. Мы въезжаем в болота, тут температура уже градусов пять. — У товарняка тормозной путь 800 метров, а по дождю тормозов вообще нет! Если что, то прыгай лучше. Ну и ты вообще смотри вперёд, а то я подслеповат.
По дождю мы едем не быстрее тридцати километров в час. Над головой кружат ястребы. Есть время подумать, глядя на рябчиков, взлетающих из-под колёс, и бегущих впереди дрезины серых зайцев.
Санкино, деревня, основанная войском Ермака Тимофеевича, до которой в дождь на машине вообще не добраться, — это не конечный пункт, а только начало пути. В трёх километрах от него, на берегу реки Туры, стоит деревня Новосёлово, где располагаются два скита — мужской и женский. Новосёлово — это опорный пункт Среднеуральского монастыря, последний оплот цивилизации. Именно оттуда на болотоходах, лодках и катерах на воздушной подушке в дальние скиты добираются монашествующие и послушники. Сколько этих скитов и сколько в них всего живёт людей — тайна даже для епархии.
Именно в этих скитах идёт самая сложная молитвенная работа. В них главное дело насельников и насельниц — вести круглосуточную Иисусову молитву. «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй Россию».
Так, по крайней мере, рассказывают.
Но в этих же скитах, один из которых зовётся “Сталинград”, сёстры записывают видеоролики ко Дню Победы. Они поют, танцуют лезгинку под аккомпанемент баяна. Тем же они занимаются и во время Великого поста, когда любые увеселения, по идее, запрещены даже мирянам.
— Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, — поют они вместе с отцом Сергием, — выпьем и снова нальём.Новосёлово и дальние скиты последователи Сергия из мирян описывают как «очень сильные, духовные места», благодатные. В Новосёлово некоторые из них, у кого на то есть деньги, селятся, покупают земли и дома́, чтобы быть поближе к источнику этой благодати. Там они обрабатывают поля, сеют картошку и молятся в храмах. При этом получить какую-то подробную информацию об укладе этой общины почти невозможно.
— Хорошо там, и всё, — говорят многие.
Такая скрытность создаёт ощущение, что они что-то скрывают. Особенно это ощущение усиливается, когда слышишь о том, что у послушников там забирают паспорта, а детей, присланных из монастыря, подвергают телесным наказаниям.
Глава, в которой рассказывается о судьбе пропавших девушек, а сторонники схиигумена объясняют, почему они с ним
Вера Германовна Кудрина, предприниматель из Магнитогорска, знает, что они скрывают: таких же девушек, как её дочь. Десять лет назад, когда Катя была на последних курсах института, она влюбилась в мужчину намного старше её, да ещё и с сомнительной репутацией. Мать и отец были против.
— Мы отправили её в Москву, думали, может, очухается. А там, видно, чувства вспыхнули, и она говорит: «Если не замуж, то в монастырь».
Кудрина уверена, что это был не просто её демарш: Катю «обработали».
— Понимаете, она, когда была в Москве, часто ездила в Одинцовский район области, в церковь Спаса Преображения в Юдино, там «Рублёвка» окормляется. Так вот в той церкви есть такая Филарета, это была ближайшая помощница Алексия II. Сергий к ней очень часто ездил, наверное, пытался как-то подобраться к патриарху или к олигархам каким-нибудь.
Обращение Кати Кудриной к вере произошло в 2010 году, спустя год после смерти патриарха.
— Но и после этого Сергий туда ездил: я думаю, поставлял ей молодых монахинь на хозяйство, а за это получал знакомства. Только тут получилось наоборот: там он познакомился с Катей.
Младшая Кудрина пропала 20 июня 2010 года. Вскоре родители объявили её в розыск. Через пару месяцев они выяснили, что Катя находится в Среднеуральском монастыре.
— Мы приехали за ней, но Сергий её не отдал. «Она тут хочет быть», — сказал он. Мы хотели пройти, увидеть её, чтобы она сказала это сама, но нас не пустили.
Кудрины подключили ФСБ и Следственный комитет прокуратуры. В итоге спустя два года их дочь нашли в Башкирии, в общине отца Силуана, другого отрицателя ИНН и провозвестника прихода Антихриста. Сейчас в этой общине вспышка коронавирусной инфекции.
— Ему нужно восемь месяцев, чтобы сломать человека, — говорит Кудрина. — Вот в этих дальних скитах она и была восемь месяцев, мы потом увидели записи в её дневнике. Не знаю, что там с ними делают, но только я и от других слышала вот эту магическую цифру — восемь. Когда мы её нашли в Башкирии, я не узнала свою дочь. Она всегда была скромной, тихой, а стала хамкой. И лицо, лицо у неё всё аж корёжится, вот знаете, такие судороги. Кругом враги, кругом мерзость у неё, только Сергий или теперь Силуан — вот они молодцы. Они говорят правду.
Вера Германовна всё же убедила дочь сдать выпускные экзамены в университете, но, получив диплом, Катя вернулась в Башкирию к Силуану.
— Сидит теперь в киоске свечами торгует. Ответственность у неё теперь в жизни — нулевая. Больше икон продать, свечей — всё. Зато, когда нужен новый смартфон, она, конечно, мне звонит. Не Сергию.
От Чернышово уже не осталось даже стен покинутых изб. Узкоколейка ведёт до посёлка Калач. В конце 80-х годов там проживало порядка шестисот человек. Сейчас, после ликвидации лесозаготовки, говорят, всего девять.
Мы едем дальше, и я продолжаю думать.
Сергия обвиняют во многом: в том, что он учит ненависти, антисемитизму, что его проповеди полны исторических спекуляций. На высшем уровне церкви их вообще не считают проповедями, а зовут «отсебятиной».
И всё же к нему стекаются сотни, а слушают тысячи.
Кто-то верит в его прозорливость и чудеса исцеления, происходящие в монастыре под Покровом Пресвятой Богородицы. Другие же просто находят там умиротворение и чувство локтя, отдаются потоку благодати, наблюдают за щедростью Сергия и сами бывают одариваемы ею. Воспитанникам монастыря он покупает квартиры, оплачивает учёбу в институте, если не удаётся поступить на бюджетное место. Он берёт из женских колоний рождённых в неволе детей, в монастыре их выкармливают и воспитывают. Оплачивает операции и реабилитацию после них.
Молодая мать София Алексеева, учившаяся и жившая в монастыре в подростковом возрасте, вспоминает историю, которую я слышал уже несколько раз.
— Был вечер. Обычно в монастыре вечером все идут в трапезную, отец Сергий иногда скажет проповедь свою. Я помню, что он всех собрал и сказал, что к нему приходила женщина, у неё были какие-то тяжёлые проблемы со здоровьем, и ей нужны были на операцию прямо срочно большие деньги — 400 000. Он сказал, что это были все деньги монастыря, но он их отдал, поэтому мы все должны сейчас молиться, потому что завтра эти деньги надо отдать на строительство, на стройматериалы и мастерам. Всю ночь монастырь усиленно молился. И вот благодетель, его все видели, приехал рано утром, даже с самолёта приехал и привёз эти деньги, ни больше ни меньше.
Когда я спросил Софию, живущую мирской жизнью, но сохраняющую самые тёплые чувства к монастырю и отцу Сергию, многие ли разделяют взгляды схиигумена, она ответила:
— Кто-то разделяет, кто-то нет, конкретно на этот вопрос не ответить. Но я знаю, что это его крик души, отцу Сергию виднее. Я думаю, что его Бог направляет, он ведь прозорливый.
— Что это значит?
— Прозорливый — это значит, что он видит будущее. Это от Бога. Через отца Сергия мы всё получаем: слово доброе, совет, благословение.
— Я правильно понимаю, что вы в своей жизни стараетесь какие-то важные решения не принимать без его благословения?
София тяжело вздохнула, прежде чем ответить.
— Просто, сколько раз с этим сталкивалась… пару раз не послушала батюшку…
— Расскажите.
— Влюбилась всем сердцем, всей душой. Влюбилась, но батюшка сказал: это не твой человек. Но мы всё равно стали жить с ним, а как только он узнал, что я беременна, сразу ушёл. Мы не были расписаны. Потом я, конечно же, опять к батюшке. Что делать? Я одна, беременная, мужа нет, денег тоже особо не было. Отец Сергий помогал деньгами, молитвой.
Таня Брюхова, педагог младших классов и мастер маникюра, живущая в Верхотурье, тоже воспитывалась в монастыре. Там она провела год, и это, говорит она, было лучшее время в её жизни.
— Я научилась общаться с людьми, я научилась быстро мобилизовываться с одной работы на другую, потому что мы там и на кухне помогали, и с животными, и с детьми, и в это же время мы успевали учиться, у нас были учителя. Так что всё, что про отца Сергия пишут сейчас, раздувают в СМИ, — это всё полный гон. Он ничего не захватил, он это место построил. Когда я туда попала, там был один храм и один корпус, в котором мы все жили вместе. А теперь — посмотрите.
Таня вернулась из монастыря в мир двенадцать лет назад — в возрасте семнадцати лет. К религии она, воспитывавшаяся в религиозной семье, относится скептично. «Она создана для того, чтобы управлять массами».
— У меня родители поехали на всей этой теме — ИНН, СНИЛС, цифровая идентификация, Антихрист — ещё в середине нулевых. Мы переехали из молодого, развивающегося Магнитогорска в это захолустье — Верхотурское, чтобы типа спрятаться. Мне до 18 лет не давали получить паспорт. Не было телевизора, не то что интернета. Я ходила дикая, а в монастыре я хоть с людьми общалась. Вернулась оттуда на 10 килограмм тяжелее, чем уезжала. У нас всё было — кормили, да, монастырской едой, но досыта. Всё давали — одежду, обувь, прокладки, блин. И всё бесплатно, родители ничего не платили. А что говорят, что кого-то били, то я об этом никогда не слышала и этого не видела. Провинился — давай 300 земных поклонов. И всё. Тяжело, да, но не били же.
Таня уважает отца Сергия и то, что он создал, но в миру, несмотря на все невзгоды, ей лучше.
— Там очень много людей, которые не справляются с жизнью, они ищут вот этого покоя, расписания, когда за тебя всё уже решено. Там ведь очень много людей образованных, бывшие предприниматели, врачи, учителя, психологи. Это не неудачники, но просто люди, которым там легче. Вот Варвара, игумения, и её сестра Нина — кандидаты наук.
Насколько высокого мнения Таня о Сергии, настолько же ей не по душе игумения Варвара.
— Мы никогда не любили с ней оставаться наедине. Сестра её лучше, но тоже… Вот, понимаете, Сергий… Он как бы тебя видит, он наставляет на какой-то путь именно так, что ты сам понимаешь, что делать, а что нет. А Варвара постоянно пыталась какие-то свои психологические штучки отрабатывать. Они с сестрой на нас действовали как удавы на кроликов. Это не объяснить словами, надо чувствовать.
Таня совсем не удивлена, что Варвара ушла из монастыря. Или была изгнана Сергием — точно сказать сложно.
— Ей никогда особо не нравилось, что монастырём рулит Сергий. Но без него монастыря бы и не было. Епархия теперь хочет захапать это место, думая, что оно денежное. Но только вот прогонят они Сергия — и всё: денежный поток иссякнет.
Глава, в которой автора принимают за монаха и он узнаёт, откуда Сергий черпает свои идеи
На узловой станции «Санкино» по путям в сторону кладбища под дождём идёт небольшая процессия. На могилу родного семья несёт цветы из своего сада.
Паша заправил дрезину и помчался обратно в Алапаевск, сетуя на то, что теперь придётся одному стаскивать «пионерку», когда доедет до путейцев, кладущих новые шпалы. Не сказать, что, когда мы делали это вдвоём, я очень уж ему помогал.
За четыре часа пути я сильно продрог и теперь отпаиваюсь чаем в комнате станционного смотрителя, женщины среднего возраста. Хотя я ещё не назвал цель визита, для неё не секрет, куда я направляюсь.
— Да я сразу поняла, что в Новосёлово. Вон, у вас волосы длинные, борода. Вы монах?
Весть о том, что я журналист и просто выгляжу так, её немного шокирует. Сомневаясь во мне, она всё же указывает путь к дому настоятеля местного храма.
Санкино, где живут порядка четырёхсот человек, на удивление ладная деревня. Опрятные домики, стриженные козами идеальные газоны по обочинам дорог. Дощатые тротуары и чистый пожарный пруд. Только сгоревший магазин «Ассоль» напротив местного Дома культуры немного портит картину. В ДК сегодня голосуют по поправкам в конституцию, и там я встречаю местного главу, молодого мужчину Юрия Морозова. Он говорит, что за деревней приглядывает депутат Госдумы Антон Шипулин, биатлонист, чемпион мира. А его духовный отец, Сергий, пару лет назад привёз в Санкино гуманитарную помощь — 10 тонн круп. «Просто так. Мы этим накормили четыре деревни».
Морозов доволен соседством с Новосёлово. Помимо гуманитарной помощи, новосёловцы регулярно помогают, когда нужно что-то подремонтировать, дают трактор. В Санкино тракторов ни у кого нет, а вот в вотчине Сергия их много.
Отец Игорь, настоятель единственной в Санкино церкви — Храма во имя Святого великомученика Трифона, живёт в таком же опрятном домике, как и все остальные. В саду у него цветы и спеют овощи, перевёрнутая лежит плоскодонная лодка. Отец Игорь рыбачит, как и большинство мужского населения деревни.
Я бы не подумал идти к отцу Игорю, но Вера Кудрина сказала, что её муж виделся с ним, когда сам ездил на поиски дочери.
— Он не Сергия человек, он там был ещё до того, как Романов пришёл в Новосёлово. Он сможет многое вам рассказать о том, что там происходит, — сказала она.
Отец Игорь действительно прибыл в Санкино примерно за год до начала строительства в соседней деревне.
— Но вы знакомы с Сергием? — спрашиваю я.
— Конечно, знаком.
— Как давно?
— Я с самого начала был с ним знаком. С Ганиной Ямы. Служил я там.
Отцу Игорю примерно шестьдесят, он говорит бодро и отказывается обсуждать Романова.
— Это некорректно — священнику обсуждать священника. У нас есть иерархия, без распоряжения митрополита я не могу говорить. А сам туда не лезу.
В кухне отца Игоря, где мы сидим вместе с матушкой и пьём чай без сахара — пост, большую часть площади занимает русская печь. На стене висит портрет императора Николая II.
— А ты чего приехал-то? Что такого-то случилось? Дела церковные. Мистические. Не надо мирянам туда лезть.
— Ну как же? Вещает о приходе Антихриста, о том, что нет пандемии, что нас всех скоро чипируют, сгонят в электронный лагерь сатаны. — Отец Игорь улыбается как-то понимающе. — Патриарх, президент — все должны сложить полномочия.
Отец Игорь смотрит на меня и молчит, а потом выпускает хриплый смешок.
— Вот это всё, что ты мне говоришь, я даже не слышал. Ты видишь, где мы живём? — матушка улыбается. Имеется в виду глушь. — Я стараюсь в эти вопросы вообще не вникать и не рассуждать. А то, что он говорит, так у каждого человека есть свобода в нашем государстве. Хочет говорить своё мнение — пусть говорит. Это уже дело людей, принимать или нет.
— Пишут, что он захватил монастырь…
— Как захватил, войсками? — отцу Игорю становится всё веселее. Матушка из скромности едва сдерживает смешок.
— Казаки, ветераны Донбасса…
— А что казаки — кто такие? Просто гражданские. Ты ж был в монастыре. Что там не так?
— Вроде всё так.
— Ну вот. Адекватные люди. Одна семья они там. А то, что он говорит по поводу пандемии, антихристианских настроений, это ещё в 2009 году рассмотрено в книге Татьяны Грачёвой «Когда власть не от Бога». Она политолог, преподавала в Военной академии в Москве. Сейчас…
Отец Игорь встаёт из-за стола, выходит из кухни и возвращается через минуту. Он садится и кладёт на стол книгу «Святая Русь против Хазарии. Алгоритмы геополитики и стратегии тайных войн мировой закулисы».
— Она человек светский, человек от власти. Это не та книга, но у неё целая серия из пяти книг, где всё рассмотрено вплоть до нашествия Китая. А во «Власти не от Бога» там всё и про пандемию есть. Она всё даёт куда подробнее, чем у него рассмотрено, чем он говорит. И про евреев, про тайну беззакония… Евреи же ждали мессию, что придёт царь и поставит их во главе мира. А пришёл Иисус и маленько их приземлил, дал заповеди блаженства со всеми, так сказать, вытекающими. Им такой царь был не нужен, вот они его и распяли. И вот это всё в пяти книгах.
— То есть вы думаете, что Сергий в какой-то мере следует этим исследованиям?
— Это уж я не знаю. Это надо у него спросить.
— А вы бывали в его скитах?
— Бывал, когда приглашали.
— Я слышал, что у них там особое молитвенное правило — постоянная Иисусова молитва. Я не очень понимаю…
— Нет, ну ты… — отец Игорь откидывается на стуле, смотрит на меня. На лице улыбка искреннего любопытства. — Как ты можешь это понимать?
— Наверное, не могу, но всё же. «Господи Иисусе Христе, сыне Божий...
— …помилуй мя грешного, — заканчивает за меня отец Игорь. Матушка крестится.
— Я слышал, что там молятся за спасение в России. Будто отмаливают Россию.
— Вот ты… — батюшка даже хлопает себя по колену. — Ты если её не понимаешь изначально… Не понимаешь смысла этой темы... Она созвучна только монашескому чину. Качество этой молитвы и как она преподаётся — она не всегда понятна даже тем людям, которые учатся ей. В этом разбираются только те, кто преподаёт её, — духовники. И болтать об этой теме это ничего не даёт, просто трёп.
— И всё же... Как это — молиться за Русь?
— Ну ты не отстанешь, я смотрю, — батюшка вздыхает. — Иисусова молитва — это не только за Русь, но и за спасение лично человека, рассматриваемого в Писании как храм. Каждый человек — это храм Божий. У нас есть малый храм — это наше тело. У нас есть Россия — это тоже наш храм. А молитва-то, по сути, одна. Она привлекает Божию благодать и в малый храм, и в большой. И эта благодать, то есть энергия божественная, даёт потребное для содержания этого храма.
Не знаю, что во мне видит отец Игорь, но он решает продолжить.
— Есть такая мысль, в том числе и в этой книге, — батюшка кладёт руку на серый томик Грачёвой, — что Россия — последний оплот православия. И есть пророчества многих святых: «Россия — третий Рим, четвёртому Риму не бывать». И написано в Библии, что было три Царства добрых. И когда третье Царство будет уничтожено, то есть третий Рим, Россия, то будет Царство жестокого Царя, который будет править 42 месяца. То есть это время Антихриста, человека, который принял Антихриста и будет порабощать Землю, и создастся единое глобальное государство. Оно уже создаётся. Согласен? — Я киваю. — Ну Антихрист придёт только тогда как личность, когда всё будет уже оформлено. Когда будет мировая власть, мировое правительство, единая система. Это ты ведь понимаешь, даже не как православный человек. И вот, чтобы этого не было, нормальные адекватные люди уходят от грязи этого мира к чистоте божественной — в монастырь. Чтобы как раз молиться от имени церкви о стоянии третьего Рима, то есть нашего государства Российского, чтобы оно продолжалось во времени.
На голосование по поправкам отец Игорь не пойдёт. Нынешнюю власть он считает попустительством Божьим. Он сохраняет данную русским народом в 1613 году присягу дому Романовых.
Глава, в которой автор проникает в дом сподвижника Сергия и его раскрывают
Новосёлово видно ещё издалека, за километр так точно. Видна, правда, не сама деревня, но шатры двух деревянных церквей, стоящих по разные стороны единственной улицы.
Уже вечер, и на этой самой улице никого. У телефонной будки отдыхает небольшое стадо коров. Где-то слышится работающий молоток, собака заливается за одним из заборов. Есть в деревне брошенные дома, а есть совсем новые — из жёлтого в закатном солнце свежего бревна. На крышах некоторых из них установлены солнечные панели. Это монастырские дома.
Несколько небольших полей вспаханы, на них уже зеленеет какая-то поросль. Должно быть, картошка. У зданий усадеб стоят рабочего вида трактора и другие сельскохозяйственные машины. Я прохожу почти всю деревню насквозь, но не встречаю никого, кроме одного гастарбайтера, разговаривающего по телефону с кем-то на одном из среднеазиатских языков. Спускаюсь к реке.
Тура течёт быстро, но тихо. На противоположном берегу сидит одинокий рыбак в камуфляже. Если сейчас спустить лодку и двинуться вверх по течению, то в какой-то момент — в какой именно, мне неизвестно — я достигну дальних скитов. Может, сейчас там находится Сергий. Может, и нет.
Я поднимаюсь обратно в деревню и только сейчас замечаю большую усадьбу с открытой калиткой в высоком заборе. Собаки тут нет, поэтому я захожу.
Припаркован дорогой внедорожник. В центре участка строится большой дом. Батут стоит у теплиц. Огород. Небольшое поле и совершенно готовый домик поменьше. Видимо, баня. На бетонном пороге в грязи стоят сапоги, а в окне деревянный крест. Стучусь и захожу в дом.
Со второго этажа слышу голоса, мужской и женский.
— Простите? — зову, но меня не слышат. Собеседники увлечены разговором о хозяйстве. Из него я понимаю, что мужчина смыслит в нём куда меньше, чем женщина.
— А вот такую, мелкую, она будет есть?
— Она клевер любит…
— Нет, перемолотое мелкое…
— Да конечно! Так ей сейчас любая трава — она съест. Крапиву только не будет.
— Ну так и пусть ест, ходит сама.
— Ну… надо же, чтобы она не ушла никуда.
— А куда она уйдёт?
— Ну кто его знает…
— Ну. Света вот, соседка моя, хочет продавать.
— Угу.
— Я вот думаю, купить у неё? Это первое. А второе — надо же приучить её сюда. Чтобы она не уходила.
— Ну да.
— И как это сделать?
— А она у неё вообще на улицу не выходит?
— Выходит, вовсю.
— И приходит сама?
— Ага.
— Ну так и будет к ней приходить.
— Так мне не надо, чтобы она приходила к ней, — надо, чтобы ко мне.
— Я не знаю, как приручать тогда…
— Или не брать её? В Санкино взять…
— Я не знаю.
— Или взять?
— Я не знаю, — женщина смеётся, не зная, как решить проблему мужчины с выбором.
— Она говорит: я продавать буду, — продолжает мужчина. — А я говорю: ну так продай мне. Но только я не знают вот, как приучить-то её…
— Спроси у Фотиньи, я не знаю, честное слово. Она скотину держит, а я с этим никогда не сталкивалась.
— Так и Фотинья не сталкивалась. У неё же своя скотина, ей её переучивать не надо. Ладно, пойдём.
По лестнице спускается мужчина. Мы знакомы, виделись в Среднеуральском монастыре пару дней назад. Он известный в регионе человек и узнаваем.
— Я не ожидал вас увидеть, — говорю ему я.
— Ну.
Мужчина смотрит на меня. Он совершенно не понимает, откуда я тут взялся. Тело его напрягается. Женщина в повязанном на голову платке, кажется, чувствует, что что-то неладно.
— Ладно, я пошла.
— Давай, Маш.
Маша уходит, мы остаёмся наедине.
— Я за вам не следил, правда.
— Ну.
— У меня есть благословение отца Сергия.
— Ну тогда всё, — мужчина моментально меняется в лице, расслабляется, поворачивается ко мне спиной и уходит в комнату. — Заходи.
Я сажусь за низкий стол и даю слово, что не буду писать его имя, поэтому я назову его Новосёл. Передо мной ставят тарелку с парой нарезанных огурцов. В кружку Новосёл наливает белый портвейн.
— Ну, чего приехал?
— Посмотреть на скиты.
— А чего тут смотреть? Здесь жить надо. Скоро грибы пойдут, рыбы полно.
— Наверно, бессмысленно спрашивать, почему вы здесь поселились?
— Почему бессмысленно?
— Ну а чего бы тут не поселиться. Тут красиво, воздух свежий.
— Да конечно! — Новосёл хлопает себя по колену. — Здесь свобода. Красота не красота, но воля, — вдруг улыбка пропадает с лица мужчины. — Но самое главное не это. Самое главное — когда сюда пойдут менты и армия, чтобы они не доехали, увязли.
— А зачем ментам и армии сюда ехать?
— Чтобы чипировать людей.
Я тяжело вздыхаю, не зная, что ответить. Новосёл продолжает.
— Они будут чипировать, вакцинировать то есть, получается. Они уже начали это. Но они, видишь, когда будут вакцинировать людей, будут наглеть. Нагло себя вести, насильно это будут делать. Кто будет отказываться, тем будут уголовку делать. А уголовка это, получается, тюрьма. А тюрьмы уже готовы все, на севере стоят. А раз они готовы и пустые стоят — километровые тюрьмы стоят готовые, представляешь? — надо туда людей засовывать. Будут засовывать. Толпами. А потом будут людей или сжигать, или убивать — я не знаю, чё они будут делать. Они же ненавидят людей…
Новосёл уже совсем не весёл. Чтобы как-то разрядить обстановку, я рассказываю про весь свой путь из Москвы. Это срабатывает. Он даже не верит, что я приехал на «пионерке».
— Да ты прям жёсткий парень, я тебе говорю! — Он снова становится задумчив. — Но, видишь, кто ищет, тот всегда найдёт. А кто ищет правду, тот и её найдёт. Поэтому, может, и хорошо всё-таки, что ты приехал. Может, оно тебя и спасёт в итоге. Понимаешь, о чём я говорю? Потому что в Москве-то оно люди вообще не смогут выйти. Как в этом году заперли их… Они же уже вторую волну наметили, слышал? А если наметили, значит, они и будут её воплощать в жизнь.
Я рассказываю, как с Пашей мы перетаскивали дрезину, давая проход лесовозу. Как нас жрали комары и как я сам ел землянику, растущую между шпал. Это снова выводит Новосёла из мрачных мыслей, но ненадолго.
— Ты, конечно, жёсткий, что такое путешествие проделал, но… Я тебе точно скажу, что Господь посмотрит, как ты это делаешь. Может, реально и спасёт тебя. Но спасутся-то немногие совсем. Совсем немногие спасутся. Ты же знаешь об этом?
— Я слышал.
— Мало кто спасётся. И я даже не уверен, что мы, те, кто здесь живёт… Слушай, а голосовать первого числа начнут?
— Так уже голосуют, вон в Санкино — полным ходом.
— Да ты чё!
Мы говорим про конституцию. Я рассказываю про поправки. Многого Новосёл и не слышал. На поправках мы останавливаемся, а именно о поправке про историческую память. У Новосёла есть мнение.
— А знаешь, почему нельзя переписывать историю будет? Потому что учебники писали евреи. Евреи писали эти учебники, выгораживая себя в первую очередь. А раз такое будет, то нельзя будет сказать, например, что царь святой. Или что были гонения на евреев… А почему их гнали, знаешь? Потому что они всегда хотели сделать переворот в мире. А чтобы сделать переворот в мире, нужно в первую очередь повлиять на православных. Почему? Потому что когда православный человек находится в Боге, в общении с Богом, то Бог открывает ему все их тайные замыслы. И когда тайный замысел открыт, то уже трудно по нему идти, трудно его воплощать в жизнь.
Например, отцу Сергию нашему, моему отцу духовному, постоянно Он открывает. Я не знаю, как это происходит, но, наверное, в ночной молитве. Святым духом отец получает эту информацию. Почему Христа распяли? Почему Иуда его предал? Самый главный момент. Потому что все евреи ждали царя…
— Который сделает их главными? — кажется, я уже достаточно освоился, чтобы поддерживать диалог на должном уровне.
— Да! И всё. Иуда ходил, ходил, казначеем их был, считал, значит. Потом видит: нет, я с этим человеком министром не стану. Мне нужен царь, который будет главный над всем миром. А этот говорит: любите друг друга. Чего любить? Кого любить? Любовь — самое главное. Какая любовь? Деньги — главное. И предал его, понимаешь?
— А где вы это прочитали?
— Много таких книжек есть…
— Вы Грачёву читали?
— Нет. Я Царёву читал. Татьяна Царёва, посмотри в интернете.
Я обещаю, что посмотрю, и спрашиваю:
— А вы были в скитах, как оно там?
Новосёл настораживается. Он не смотрит на меня, трогает рукоять ножа, которым резал огурцы.
— А зачем тебе?
— Просто хочу знать.
— Ты понимаешь… Нет, я не буду говорить, это не нужно говорить. Но я тебе так скажу: там идёт серьёзная молитвенная работа, и может быть, эта работа и сдерживает всю Россию от краха. Потому что там чистые люди. А ведь Бог любит чистоту. Конечно же, он будет защищать своих. Но зачем тебе это знать? Тебе это просто — сказать слово, а там люди. Росгвардия, полиция… Они просто придут туда и с вертолёта расстреляют — и всё. Им только этого и надо — чтобы ты показал точки. Зачем? Зачем над чистотой надругиваться?
Новосёл ещё какое-то время перечисляет различные напасти и основные столпы того, чему учит отец Сергий в своих проповедях. Он рассказывает о том, как хорошо и благостно быть рядом с ним.
— Вот его не было две-три недели, когда его запретили, и в монастыре было такое уныние.
— А где он был?
— Не знаю. Вернее, не буду говорить. Они же припрутся. Я не хочу, чтобы отца убили, — Новосёл замолкает. — Тебе одно слово — а его убьют.
— Вы думаете, что его могут убить?
— Я уверен в этом. Я даже знаю, что убьют его. Надо этот момент немножко отсрочить. Потому что от него многое зависит, в том числе и я. Потому что через полгода после того как его убьют, меня убьют. Я не хочу этого пока. Речь идёт даже не о моей жизни… Умереть за отца? Да хоть завтра скажут — я умру. Но речь идёт о жизнях многих людей, которые зависят от отца. Его не будет — и что будет? Бардак начнётся, — мужчина тяжело вздыхает, но сразу оживляется. — Ладно, пошли к монахиням, покормим тебя хоть.
Путь до монастыря занимает всего одну минуту. У ворот в женский скит мы встречаем двух монахов, только что прибывших из одного из дальних скитов. Они, конечно, ничего не расскажут. Даже того случая, как на одного из них в тайге вышел медведь.
В трапезной все стены увешаны иконами, портретами членов царской семьи, фотографиями Сергия и Алексия II. Во время нашего ужина не смолкает молитва. Её без пауз читает молодая монахиня. Слов я разобрать не могу, но это точно не Иисусова молитва.
Монахи и Новосёл шутят о том, как мой новый знакомый ведёт хозяйство. Он опять начинает про корову.
— Я вот думаю корову брать. Света, соседка, продаёт…
— Надо посмотреть, чтобы она не была бесноватая какая… — говорит один из монахов.
Новосёл принимает серьёзный вид.
— А кто посмотрит? Отцам сказать?
Монах утвердительно кивает, а мать Дарья, монахиня лет тридцати, скитоначальница, спрашивает Новосёла про кур. Тот рассказывает историю о том, как они все от него сбежали, но деревенская собака одну отловила и вернула.
— Ну дохлую, но хоть так. Мы решили собаку и оставить.
— Как назвали? — спрашивает Дарья.
— Чипа. У нас же чипирование, вот и пусть будет Чипа.
Монахи неслышно смеются, Новосёл улыбается, а Дарья будто немного расстроена.
— Ну Чипа так Чипа, — говорит она.
В отличном настроении мы, сытые, выходим из трапезной.
— А можно зайти в храм? — спрашиваю я.
— Это я не знаю, как мать Дарья скажет, — говорит Новосёл. — Мать Дарья, можно?
Монахиня мешкает.
— А что отец говорит? Благословение он дал?
— Да, — говорю. — сказал, что не против, чтобы я писал. Про храм, правда, ничего не говорил…
— Ну раз есть благословение, то идите…
Мы с Новосёлом заходим в тесную деревянную церковь, где идёт молебен без священника. Не проходит и минуты, как мать Дарья заходит и, обращаясь к Новосёлу, говорит, протягивая кнопочный телефон.
— Вот, вас батюшка.
Мы выходим из храма.
— Да, отец, — говорит Новосёл. Он сразу мрачнеет. Я смотрю на монахов, они отводят глаза. Мать Дарья смотрит на меня без злобы, без радости. С холодным безразличием, даже брезгливо. — Так он сказал, что у него есть благословение… Как нет? — Новосёл поднимает взгляд на меня. На его лицо то же, что и у Дарьи.
Он ещё пару минут разговаривает с Сергием, извиняется. Вешает трубку. Передаёт телефон Дарье.
— Спасибо, мать Дарья. Извини.
Вокруг меня тайга. Приближается ночь. Кажется, я очень расстроил тут всех. Отца Сергия, кажется, в первую очередь. Новосёл на меня даже не смотрит, только бросает через плечо.
— Пойдём.
В небольшой коптильне, уложенной на двух кирпичах, на ольховых опилках доходит до нежности щука. Её на живца выловил друг и сосед Новосёла по имени Юра, мужичок в камуфляже из местных.
У меня ушло какое-то время на то, чтобы объяснить Новосёлу, что, видимо, я не правильно понял слова отца Сергия: «Я не против, пиши».
— Расстроил я отца, — всё же сокрушается мужчина. — Видишь, какая штука — благословение есть благословение. Я вот сюда за пять часов добираюсь с благословением. А как-то поехал, думаю: да ладно, чё его просить. И знаешь, сколько я ехал? Двенадцать часов! — Новосёл с наслаждением и хрустом откусывает от листьев лука-порея, которые Юра принёс со своего огорода. — Слава богу, отец позвонил и сказал: так, так и так. А то могли бы делов натворить… Видал, когда он позвонил — и солнышко вышло? Духом он почуял. Ну вот откуда он узнал?
— А ты не думаешь, что это мать Дарья ему позвонила?
Новосёл задумчиво смотрит на дымок, струящийся из металлического носика коптильни.
— Можно и так подумать, а можно подумать, что отец чует. Он же не просто так сюда никого не пускает… Потому что, когда сюда приезжают корреспонденты, во-первых, молитвы нет, когда они приходят, а во-вторых, это касается жизни людей. Вы ведь всё выкладываете. Ты вот написал, указал точки на карте, а потом полицейский приехал или Чубайс какой-нибудь, еврейский командир, и говорит: Новосёла убрать. И вот я сплю, меня будят — и бах! — всё. Или там в лес вывозят и собакам кидают. А тебе потом за это отвечать перед Богом. Он тебя спросит: «Ты убил Новосёла?» Ты скажешь: «Не я». А Он: «Да как же не ты? Вот тут всё написано: ты всех сдал».
Белоснежное мясо щуки, распадаясь во рту на мягкие кусочки, своим вкусом заставляет меня забыть все опасения, но Новосёл пока не притрагивается к своей доле.
— Я же не зря за отца встал. У меня сомнения то были ой-ой-ой! Прихожу к нему — вроде всё хорошо. А уезжаю от монастыря, в голову лезут мысли всякие: чё-то там странное, что-то отец мутит не то, против государства говорит. Сектанты, думаю, точно — сектанты. А потом, чем ближе к монастырю, — аж слёзы наворачиваются: как я могу такое подумать? Это меня, брат, бесы крутили. Чем дальше от монастыря, тем они сильнее, понимаешь? А прошёл отчитку — и всё, благодать. Ты что же, думаешь, твои мысли — твои?
— Сложный вопрос…
— Неееет, брат. Но у тебя есть выбор, каким мыслям отдать предпочтение. Пора определиться, с кем ты. И если будут скоро забирать… А кто будет забирать — Росгвардия, менты. Сначала забирать, потом убивать. И знаешь что? Лучше быть убитым, чем находиться в системе штрих-кодов, в системе чипов. Потому что это такая мука будет страшная — в тысячи раз хуже физических мук. Люди захотят умереть, чтобы как-то избавиться, и не смогут умереть даже. Представляешь, какая это будет гадость? Думаю, что Господь даже попустит войну большую, чтобы человек полегче из жизни ушёл…
Новосёл кусает лук.
— Времена исповеднические грядут, они уже начались. Это когда за правду будут забирать. Потому что им выгодно, чтобы народ не видел правды. Вот той правды, что говорит отец. Нас порабощают. Через СМИ, интернет, телевизор, радио…
— И что, получается, закрыться от всего, уходить в лес?
— Почему в лес? Правду можно везде говорить — что в лесу, что в городе. Ты меня ночью разбуди, я тебе то же самое скажу. Я почему сюда уехал — надо вести небольшое хозяйство. Надо быть готовым.
Он наконец берёт щуку, кладёт большой кусок себе в рот и закрывает глаза от удовольствия. Его интонации тут же меняются. Мрачные, тяжёлые мысли уступают детской радости.
— Знаешь, что самое классное? Что у тебя есть своё хозяйство. Удивительное ощущение: вроде не было, а вдруг ягода началась. Вот — помидорка завелась. И это бесплатно, понимаешь? Бесплатно! Это круто! Ты знаешь, что в лес выйдешь — соберёшь ягод. И шишку можно взять. Ты знаешь, что грибы скоро пойдут. И это — каждый день. И это удовольствие каждый день. А ещё вон Юра щуку пятикилограммовую выловил! Ты это представляешь?!
Новосёл заливается смехом, приходит во всё большее возбуждение. Юра, он же местный, только молча улыбается, слушая оду родному краю из уст пришельца.
— Нет, молодец, что приехал. Щас я тебя ещё в братскую отведу, там и останешься на месяц. А может, насовсем. Ночью повстаёшь, поклоны побьёшь. Благодати-то хапнешь.
— Не готов я пока менять жизнь.
— Да не надо менять жизнь. Ты благодати хапни.
— На месяц-то?
— Ну, не надо на месяц, хапни неделю. Щас тепло станет — с батей походишь с бреднем половишь рыбу. И бесплатно всё, понял? Ты только благословись у отца — и живи. Ты знаешь, какую ты тут волю почувствуешь? Я сам не знал, что есть воля. Не знал, что можно вот так — кинул зёрнышко, а оно взросло и потом тебе ещё плод даст, и это потом можно кушать — бесплатно! — Новосёл уже и сам смеётся своей навязчивой фриганской идее. — Я ведь даже не знал, что можно кур держать. А вот мы с Юрой поехали, купили кур, задрипанных, но живут же. Не, ну четыре умерли, но остальные живут же!
Вольными и сытыми мы пошли к речному заливу. Бросили в него садок-ловушку, которую в этих краях зовут мордой, чтобы наловить на завтра Юре живца. К воде подошли и двое молодых парней, Коля и Илья, знакомые Новосёла и Юры из монастыря. Юра не одобрил их выбор снасти и строго наказал рыбачить тут только на поплавок. Новосёл предложил подбросить до братской.
В машине один из парней спросил меня:
— А вы откуда?
Услышав, что я из Москвы, парень сказал: «Ого», а Новосёл добавил:
— Это из Москвы, журналист. Пишет, как всё есть.
— Ого, — повторил парень.
— А вы? — cпросил я.
— Я из Железнодорожного, под Москвой, — ответил второй парень, до этого молчавший.
— А я из Екатеринбурга, — сказал первый. — Вы правда журналист из Москвы?
— Ну да.
— А заберите нас с собой.
Неловкая пауза, нервная улыбка. Второй парень тоже улыбнулся и отвернулся к окну.
— А кто вы тут? Послушник или как?
— Кто его знает, послушник я или как, — парень продолжал улыбаться, и я не мог понять, что ли он издевается, то ли просит о помощи. — Паспорт забрали, вот и живу тут полтора года.
У братской мы распрощались. Такие же молодые монахи, послушники или как встретили Колю и Илью с радостью, стали показывать им какое-то видео на экране смартфона.
На следующий день, в пятницу, 25 июня, в Екатеринбург наконец прилетела Ксения Собчак. Прихожане и охрана не пустили её в монастырь по причине её сатанинства. В тот же день епархиальный суд вынес решение дать отцу Сергию ещё неделю на то, чтобы одуматься и предстать перед коллегией судей уже 3 июля.
В субботу при попытке съёмок на территории монастыря Ксения Собчак, выдворяемая из обители монахинями и охранниками, оступилась и свалилась в клумбу. Режиссёр Сергей Ерженков, будучи уложенным на асфальт теми же охранниками, получил перелом кисти руки.
Выяснилось, что очередной выпуск шоу «Осторожно, Собчак!» будет посвящён не отцу Сергию, а издевательствам над детьми в Среднеуральском женском монастыре. Всю следующую неделю в монастырь не пускали журналистов и паломников. Только прихожан, обозначенных в списках. Среди них был и Новосёл.
3 июля епархиальный суд принял решение извергнуть отца Сергия из священного сана, а ему самому удалиться из монастыря. В тот же день Русская служба BBC выпустила расследование, в котором подробно изложены свидетельства моральных и физических истязаний над несовершеннолетними в стенах монастыря.
6 июля митрополит Екатеринбургский и Верхотурский Кирилл опубликовал открытое письмо, обращённое к Сергию. В нём он назвал его не схимником, а модным блогером, страдающим шизофреническим бредом.
12 июля монах Сергий Романов, оставаясь в стенах монастыря, записал очередное обращение к миру. В нём он предложил Владимиру Путину снять с себя полномочия и передать их ему.
